— Спасибо, Нелли! — крикнула Джулия.

— Я уже сделала первый шаг, не так ли? — шутливо крикнула та ей в ответ, показывая пальцем в сторону сцены.

— Сделай же еще один! — отвечала ей Джулия в том же духе. — Запомни! Я буду в ложе, когда наступит твой долгожданный день.

Нелли махнула рукой, благодарная Джулии за то, что та подбадривает ее, и стала опять продавать апельсины. Она отказалась взять деньги за брошенный Джулии фрукт, но Адам купил у нее еще три апельсина.

После этого случая Джулия видела Нелли всякий раз, когда вместе с Адамом приходила в Королевский театр. Девушка продолжала надеяться, что когда-нибудь ей повезет и она получит роль в спектакле. У нее же не было никакого актерского образования. А мистер Киллигрю, управляющий театром, очень скептически относился к непрофессионалам, так как в труппе и так хватало соперничества между актерами.

Королева часто обсуждала с Джулией разные пьесы. Екатерина считала, что ведет себя очень по-английски, проявляя интерес к театру, во всем стараясь подражать английским дамам. Ее радовало, что просьба дать ей чашку чаю — первые слова, которые она произнесла, высадившись на английскую землю, — явились поводом к тому, что англичане стали проявлять интерес к напитку, на который раньше обращали мало внимания. Она всегда спрашивала совета относительно того, как ей следует одеваться, не желая выглядеть чужеземкой. Однажды Джулия пришла во дворец с бантом из лент, на которых были вышиты подсолнухи. На следующий день королева приобрела себе точно такой же. Моду подхватили придворные дамы, а потом и другие женщины. В конце концов даже уличные торговки стали носить подобные ленты, хотя бедные люди могли позволить себе лишь очень дешевый товар. Потом ленты вышли из моды, и их продолжали носить только цветочницы.

К этому времени Нелли уже получила роль в пьесе. Ее наконец-то заметили и научили правильно танцевать. То, что девушка не умела ни читать, ни писать, не имело большого значения, так как она легко могла запомнить слова текста наизусть. Прирожденная актриса, она дебютировала в пьесе «Старый вояка». Джулия, как и обещала, пришла в театр, чтобы поаплодировать ей. С тех пор она не раз поддерживала Нелли, по мере того как та получала все новые и более важные роли. Некоторые из них писались специально для девушки. Она играла мужские роли. У нее оказались отличные ноги. В городе стали говорить, что из всех актрис самые лучшие ножки у хорошенькой, смышленой Нелли из Королевского театра.

После того как началась война с Голландией, Адам стал подолгу задерживаться в парламенте. Работа сблизила его с мистером Пеписом, который несколько раз приглашал его с Джулией в свой дом на обед или ужин. Эти вечера проходили в очень веселой атмосфере и сопровождались дружеской беседой. За столом царила жена хозяина Элизабет — красивая женщина с прекрасными глазами. Адам и мистер Пепис были озабочены действиями герцога Йоркского, который предпринял легкомысленную блокаду голландских портов, послав туда плохо подготовленный флот. После того как этот флот вернулся в Англию, Джулия почти не видела мужа, так как парламентские дебаты отнимали у него все свободное время. Ей не нравился брат короля. Он был самонадеянным, высокомерным человеком, хотя никто не стал бы отрицать храбрость, проявленную им на войне. Являясь формальным наследником трона, так как королева оказалась бесплодной, он очень обрадовался, когда голландцы сдали англичанам американский город Новый Амстердам, который был в его честь переименован в Нью-Йорк. Джулия стала опасаться, что она так же бесплодна, как и королева. Но, по крайней мере, она не мучалась от сознания того, что у ее мужа имеются внебрачные дети.


Дела, связанные с войной, так увлекли Адама, что он забыл о своем обещании сопровождать Джулию во Францию.

— Сейчас я не могу покинуть Англию, — сказал он ей с сожалением в голосе, когда она напомнила, что день отъезда приближается. — А ты поезжай. Я найду кого-нибудь, кто мог бы сопровождать тебя и твою служанку. Один весьма надежный господин едет туда со своей женой.

— Кристофер едет во Францию в июне, — выпалила она.

Он вздохнул. Одно упоминание имени ее первой любви бесило его.

— В самом деле? Я не слышал об этом.

Она уловила нотки недовольства в его голосе.

— Я могу взять с собой Фейт. Когда она гостила у нас в последний раз, мы говорили о Париже, и она выразила желание увидеть этот город.

— Смею надеяться, что она хотела совершить эту поездку в качестве жены Кристофера, — его голос стал резким. Джулия сразу же заговорила о Фейт. Неужели она боится остаться наедине с Кристофером?

— Они еще не скоро поженятся, — сказала Джулия как бы между прочим. — Он сейчас слишком занят архитектурным проектом: строит новую часовню в Оксфорде.

— Но ведь он найдет время для поездки в Париж?

Она внимательно посмотрела на мужа. Сарказм не был свойствен ему.

— Он много слышал о замечательных архитектурных памятниках Парижа и хочет сам осмотреть их, так как это может помочь его работе. Я сомневаюсь, что мы с Фейт будем там часто его видеть. Ты же знаешь, он становится просто одержимым, если что-то по-настоящему интересует его.

Кристофер не поехал с Джулией, Фейт и Молли в Париж, так как не мог покинуть Англию до июля. Обе женщины предпочли бы подождать его, но Адам договорился с одним престарелым графом и его женой, которые ехали в Италию через Францию, чтобы они взяли с собой Джулию и Фейт, Предполагалось, что Адам доставит их домой через несколько недель, так как Кристосфер собирался пробыть в Париже довольно долго.

— Я буду скучать по тебе, Адам, — сказала Джулия пылко, когда он обнял ее на прощание.

Он горячо поцеловал ее:

— Веселись там. Встретимся в Париже.

Потом жена махнула ему рукой, сидя в карете, которая уносила ее вместе с Фейт, графом и его женой далеко от Лондона. За каретой следовали повозки с багажом и верховые слуги графа, крепкие ребята, одетые в ливреи. Они должны были защищать путешественников от разбойников. Отдаленная канонада, похожая на раскаты грома, напомнила о том, что на море идет бой между английским и голландским флотами. Когда карета проезжала через Лондонский мост, они видели людей, слушающих звуки канонады.

По прибытии во Францию путешественники узнали, что морская битва при Лоустоф выиграна англичанами. Однако в Париже их ждала другая новость — оказывается, воина еще не закончена, как они надеялись. Голландцы оказались упорным народом и не собирались сдаваться после первого поражения.

Через четыре дня после отъезда жены Адам шел по Друри Лейн и увидел нечто такое, от чего кровь похолодела у него в жилах. На четырех дверях были нарисованы красные кресты. Знаки говорили о том, что эти дома посетила чума. Под крестами стояла надпись: «Господи, сжалься над нами». Было седьмое июня 1665 года.


Брат и сестра очень обрадовались друг другу. Фейт не могла скрыть счастливой улыбки, глядя на них. Однако, к своему удивлению, она заметила, что Софи чем-то недовольна; ее лицо походило на застывшую маску. Но женщина улыбнулась, когда Майкл представил ей Джулию. Фейт решила, что француженка просто слегка смутилась.

Жан-Роберт ждал своей очереди поздороваться с тетей, которую никогда раньше не видел.

Он поклонился и галантно поцеловал руку Джулии. Потом поднял на нее озорно сверкающие глаза:

— Я ведь английский джентльмен, равно как и французский, не так ли, тетя Джулия?

Она неплохо знала французский и поняла его.

— Конечно же ты английский джентльмен, — отвечала она ему с теплотой в голосе на том же языке, на котором он обратился к ней.

— Мне уже шесть лет, — он был большим мальчиком для своего возраста. И, как это часто бывает с сыновьями, больше походил на свою мать, хотя в его черных глазах было что-то и от Майкла. Его вьющиеся волосы по цвету напоминали волосы Кэтрин в юности.

— Я вижу, что ты совсем взрослый.

Он так же церемонно поздоровался с Фейт и даже обратился к ней по-английски:

— Добро пожаловать во Францию, мадам.

Она могла бы ответить ему по-французски, но поблагодарила мальчика по-английски. По его виду можно было судить, что он доволен собой.

Майкл и Софи теперь владели большим домом Бриссаров. Отец Софи умер в конце прошлого года. Она все еще носила траур с той элегантностью, на которую способны только француженки. Но горевала она вполне искренне. Она никого не любила кроме отца. И дорожила своим сыном лишь потому, что он радовал дедушку. Она покидала дом только для того, чтобы посетить кладбище, куда шла в черной вуали, закрывающей лицо. Теперь, полностью отказавшись от исполнения своих супружеских обязанностей, она очистилась и посвятила свою жизнь памяти Жана Бриссара. О своей матери она никогда не думала.

Иногда Софи досаждали головные боли. Еще больше она страдала от спазмов сосудов, начиная думать, что этот недуг послан ей в наказание за то, что она давала Майклу яд. Впрочем, с ней такое случалось и до встречи с ним. Она не испытывала ни малейшей жалости к мужу. Видя, как он лежит с завернутым во фланелевую тряпку горячим кирпичом на животе, она радовалась тому, что имеет возможность наказывать Майкла, а в его лице и весь мужской пол, от лица женщин, страдающих как в постели с мужьями, так и при родах. Однажды, когда сын вырастет и сможет самостоятельно заниматься бизнесом, она избавится от Майкла, дав ему такую дозу яда, что он будет дико кричать от боли, пока не умрет.

Джулия, озабоченная плохим состоянием Софи, приготовила горячий напиток из молока, вина и пряностей, помогающий в таких случаях. А когда принесла напиток Софи, то обнаружила, что они с Майклом спят отдельно. Их спальни находились на разных этажах. Теперь Джулия получила последнее доказательство того, что отношения между братом и его женой далеко не идеальны. Они вели себя по отношению друг к другу как посторонние люди. Соединял их лишь ребенок.