— Я слышу, — он поцеловал ее в щеку. — Хотел бы я находиться здесь, когда ты только начала говорить.

Анна достала из шкафа халат Мэри, которая, не отрывая взгляда от Майкла, надела его. Слава богу, он рассказывал о своей встрече с Кристофером и Джулией в Оксфорде, а Анна задавала ему всякие вопросы, так что они не обращали внимания на ее пристальный взгляд.

Он возмужал и казался Мэри даже более привлекательным, чем раньше. Тонкие, по французской моде, усики придавали ему франтоватый вид. И все же ей казалось, что он лишь вчера покинул Сазерлей, и она любила его не меньше чем прежде. Только теперь она стала настоящей дамой, обучилась изящным манерам и привыкла к аристократическому образу жизни. Если бы он по-прежнему был холост, она не упустила бы его. Но что ему теперь до нее и ее нежных чувств!

Он вынул из кармана миниатюрный портрет своей жены и показал его Анне и Мэри. Девушку словно ударили ножом в сердце, когда она услышала слова Анны, назвавшей Софи красавицей. Мэри взяла в руки портрет и заставила себя взглянуть на женщину, похитившую сердце Майкла.

Анна, не желавшая расставаться с сыном, но спешащая в свою спальню, пообещала ему увидеться с ним позже при первой же возможности. И выбежала из комнаты. Он положил портрет в карман.

— Когда ты ел в последний раз? — спросила Мэри.

— Вчера вечером. Я очень хотел поскорее попасть домой и поэтому почти не делал остановок в пути.

Мэри взяла свечу и, освещая себе дорогу, спустилась на кухню. Служанки еще спали. В кладовой она обнаружила холодный пирог с мясом, хлеб, масло и маринованные огурцы. Он с жадностью накинулся на еду, а она села за стол напротив него.

— За твое здоровье, Мэри! — он поднял кружку с элем и залпом осушил ее. — Французское вино считается самым лучшим в мире, но, когда у человека пересохло горло, нет ничего лучше английского эля.

Она ожидала, что он будет без умолку говорить о Софи. Так поступают влюбленные молодые люди. Но вместо этого он рассказывал о своей работе в Париже, о поездках в Лион, где отбирал и покупал шелк, производством которого гордилась Франция. Майкл сообщил ей, что Джо процветает, и рассказал несколько смешных историй о нем.

— А где в Париже находится твой дом? — спросила она после того, как он живо описал ей город, и она как бы увидела перед собой мирно текущую Сену, корабли и узкие улочки.

— В настоящее время мы живем в доме месье Бриссара и останемся там до тех пор, пока я не смогу привезти Софи в Сазерлей.

Ничто в его словах не выдавало недовольства, но обостренным чувством влюбленной женщины Мэри почувствовала, что он коснулся больного места. Может быть, Софи так привыкла к роскоши, что не хочет переезжать в скромный дом, который он в настоящее время не может себе позволить, и согласна поселиться лишь в богатом английском особняке? Сама она готова была жить с ним хоть в шалаше и считать его райским местом.

Вдруг она поняла, что ненавидит эту француженку, которая не может дать Майклу всего того, что он заслуживает. Будучи тихой от природы, Мэри вовсе не была такой покорной, как Анна, и могла чувствовать так же глубоко, как Джулия. Узнав о женитьбе Майкла, она легла в постель и, никому не говоря ни слова, долго плакала беззвучным плачем, пролив море слез. Ее страданиям не было конца. Не зная ничего о его жене, Мэри желала только, чтобы та любила его так же сильно, как она любит Майкла с тех самых пор, как он спас ее от виселицы. Увидев на портрете лицо холодной и расчетливой женщины, скрывающей свое коварство под красивой маской, она воспылала к ней непреодолимой ненавистью. Ей стало казаться, что она вот-вот взорвется, станет кричать и обзывать плохими словами эту отвратительную Софи.

Но Мэри взяла себя в руки, увидев, что Майкл, нахмурясь, смотрит на нее беспокойным взглядом.

— Я хочу спросить тебя кое о чем. Как давно моя мать стала совершать ночные прогулки по дому?

— Что ты имеешь в виду? Я ничего об этом не знаю.

— Я встретил ее, когда она спускалась с чердака. Она объяснила мне, что гуляет по дому, если ей не спится.

Мэри была удивлена.

— Я не знала, что она бывает на чердаке. В последний раз мы с ней поднимались туда перед предполагаемым отъездом из Сазерлея. Хотели посмотреть, что из вещей можно взять с собой.

— Может быть, она нездорова?

Мэри задумалась.

— Да. Я заметила, что она в присутствии Мейкписа как бы уходит в себя, если только он не спрашивает ее о чем-нибудь. Создается такое впечатление, что она витает где-то в прошлом и что мысли ее далеко-далеко. Раньше она постоянно вышивала, а теперь даже не прикасается к вышиванию.

— Судя по твоим словам, она очень несчастна.

— Боюсь, что так оно и есть. Но она носит свою боль в себе. Частично это происходит потому, что она не хочет расстраивать нас, но, кроме того, старается проявлять уважение к Мейкпису, что и должна делать жена по отношению к своему мужу.

Затем Мэри почти слово в слово повторила то, что сказала ему о новом владельце Сазерлея Джулия:

— Я считаю, что Мейкпис отвратительный человек, но он заботится о ней, он влюблен в нее и временами просто с ума сходит от ревности, не разрешая ей общаться с другими людьми.

— Может быть, совершая эти ночные прогулки, она вновь чувствует себя свободной, — предположил он задумчиво.

— Да, я думаю, тут дело именно в этом, — согласилась она. — Однако тебе уже пора спускаться в потайную комнату. Возьми с собой кувшин воды, а я прихвачу постельное белье и догоню тебя.

Взяв из комода простыни, она прижалась к ним щекой, думая о том, что скоро он будет лежать на них. Желание охватило все ее существо, она затрепетала. Потом расправила плечи и успокоилась. Осторожно, присматриваясь и прислушиваясь, она направилась к Королевской гостиной.

В потайной комнате Майкл зажег свечу и хотел взять у Мэри белье, но она не позволила ему.

— Мне не тяжело, — сказала она. — Расскажи мне о Франции, пока я буду стелить тебе постель. Ты упоминал в своих письмах Лион. Что это за город?

Он рассказал ей о ткачах, живущих в жалких домиках. Все члены семьи ткали вместе, чтобы успеть выполнить заказ купцов, которые продавали шелк по всей Франции и за рубежом.

Она слышала лишь его милый голос и не обращала внимания на смысл слов, хотя в ее сознании и возникали образы грохочущих станков и маленьких детишек, ползающих под ними и связывающих оборвавшиеся нитки. Мэри разгладила простыню и повернулась к Майклу. Тот держал в руках отрез шелка, расшитого серебром.

— Вот он, лионский шелк. Я купил вам всем по отрезу. Джулия уже получила свой в Оксфорде. Мне кажется, этот шелк подойдет к твоим светлым волосам. Я стал разбираться в таких вещах, после того как занялся торговлей.

Она медленно подошла к нему и прикоснулась к мягкому шелку. Ее лицо сияло.

— Это мне? О, Майкл.

Он накинул отрез ей на плечи, и они оба подошли к зеркалу, висящему на стене. Ночная рубашка Мэри имела глубокий вырез, халат был полураспахнут, так что шелк сверкал на фоне нежной кожи ее тела. Она не могла произнести ни слова, будто вновь онемела. Неважно, что он привез отрезы и другим родственникам. Этот шелк он выбирал для нее лично. Это его подарок ей.

— Тебе нравится? — спросил он. Его взгляд остановился на груди девушки, видневшейся из под ночной рубашки. Мэри источала аромат женщины, которая еще недавно спала мирным сном. Она возбуждала его.

В этот миг она обернулась и увидела в его глазах то, что не могло отразить зеркало. Слова благодарности за подарок замерли на ее устах. Она приподнялась на цыпочках, взяла его лицо в свои руки и поцеловала в губы.

Он тотчас страстно обнял ее. Они прижались друг к другу. Шелковый отрез упал на пол. Молодые люди слились воедино в жарком поцелуе. Они одновременно двинулись в сторону кровати, возле которой он снял с нее халат и ночную рубашку, а потом сорвал с себя всю одежду. Кровать ходила под ними ходуном. Мэри, лишившаяся наконец невинности, сгорала от наслаждения и никак не могла удовлетвориться до конца. Когда они затихли, то некоторое время лежали в полной тишине, с некоторым удивлением глядя друг на друга.

— Я люблю тебя, — прошептала она. После того что случилось, было уже бессмысленно скрывать это от него. — Я любила тебя с того самого дня, когда ты привез меня в Сазерлей. Меня охватил ужас, когда ты вышел из комнаты, оставив меня с Анной и Сарой.

— Теперь я знаю, что мне вообще не следовало оставлять тебя, — сказал он уныло.

— Обстоятельства были и за и против нас. Мы повстречались с тобой, но именно из-за этой встречи тебе пришлось уехать во Францию.

— Но теперь мы встретились вновь и можем все начать сначала, — от расстройства его голос слегка охрип. Он обнял Мэри за талию, прижал к себе и опять начал целовать ее.

Они вновь занялись любовью, после чего Майкл уснул, а Мэри встала и оделась. Потом она привела в порядок его одежду и аккуратно повесила ее на спинку стула. Поцеловав его в закрытые глаза, она вышла из потайной комнаты. С большой осторожностью Мэри стала подниматься по лестнице, ибо часы уже пробили восемь. В это время и Мейкпис, и слуги были уже на ногах и готовились к завтраку, который обычно подавался в четверть девятого. Ей дважды пришлось прятаться, прежде чем она благополучно добралась до западного крыла. Никогда раньше ей не приходилось так поспешно умываться и причесываться. И все же она опоздала к завтраку на пять минут, чем вызвала недовольный взгляд Мейкписа.

— Если вы хотите оставаться в моем доме, — выразительно произнес он, — то не должны опаздывать к столу.

Анна сочувственно посмотрела на Мэри и вновь склонилась над своей тарелкой. Она с тревогой стала замечать, что хозяин Сазерлея не устает напоминать Мэри, что она живет в доме исключительно по его милости.