Она вышивала обшлага перчаток, предназначавшихся для любимого ею человека. Идея принадлежала Анне, но Мэри получила разрешение заниматься этой работой, так как к этому времени уже отлично вышивала. До прибытия в Сазерлей девушка в основном шила, но Анне стоило только раз показать ей, как нужно вышивать, и та сразу же освоила это рукоделие.

Три года, прошедшие после отъезда Майкла, совсем ослабили Кэтрин: она могла лишь с большим трудом передвигаться по своим комнатам, все время останавливаясь при этом и переводя дыхание. Однако, несмотря на слабость в ногах, боли в спине и периодическое онемение пальцев, она иногда занималась вязанием, усаживаясь в кресле поближе к окну и напяливая на нос очки. Она также старалась каждый день прочитать хотя бы несколько страниц и, если позволяла погода, открывала окна и подолгу смотрела на сад и лабиринт, план которого Джулия теперь знала как свои пять пальцев.

Кэтрин все еще считала свою внучку ребенком, но та в свои тринадцать лет была так стройна и грациозна, что уже походила на женщину. Возможно, это впечатление подкреплялось и простотой ее платьев. Кэтрин и сама считала: чем меньше будет ленточек на одежде внучки, тем лучше.

Прошел еще один год. Жизнь в Сазерлее текла так же неспешно, как и прежде. Однако произошли и некоторые перемены. Кэтрин дремала почти целыми днями, Мэри томилась ожиданием Майкла и прямо истязала себя работой, а Джулия стала совсем взрослой. Однако больше всех изменилась Анна.

Она никогда не сожалела о том, что больше не спала в той спальне, которую некогда делила с Робертом. Слишком много дорогих ее сердцу воспоминаний было связано с этой комнатой. Анна могла припомнить тот сладостный момент, когда проснувшись как-то утром во время войны, она увидела перед собой Роберта, прибывшего домой на денек, чтобы навестить ее. Еще и теперь она, случалось, просыпалась ночью при скрипе половиц, произнося имя Роберта. Нет, ей гораздо спокойнее было спать в другой комнате.

До того как она стала вдовой, Анна не понимала, какой одинокой становится женщина после утраты мужа, несмотря на то, что с ней рядом постоянно родные и друзья. Практически, находясь среди друзей, она чувствовала свое одиночество еще острее, особенно если видела перед собой счастливые семейные пары. Но ей ничего другого не оставалось, как только примириться со своим состоянием, как это сделали в свое время Кэтрин и многие другие женщины, потерявшие своих супругов. Ей еще повезло больше, чем многим другим — у нее имелась цель в жизни. Анне необходимо было сохранить Сазерлей до возвращения Майкла. К тому же она должна была заботиться о Джулии и Кэтрин. Постепенно она стала расширять сферу своих жизненных интересов.

Анна начала с того, что подняла крышку сундука с тканями, который не открывался в течение очень долгого времени. Она вынула из него шелк темно-фиолетового цвета, который отдала Мэри, а та сшила для нее новое платье. Вскоре в ее гардеробе уже находились платья серебристого, голубого и дымчатого цветов. К радости всего дома, вдова перестала носить траур.

Тем временем Мэри закончила перчатки, предназначавшиеся для Майкла. Их передали одному знакомому, отъезжающему во Францию. Вместе с перчатками этому человеку вручили письмо, написанное Анной, но содержащее приписки, сделанные Джулией и Мэри. Даже Кэтрин черкнула пару строк дрожащей рукой.

Джулия достигла совершенства в искусстве вышивания. Она свободно могла вышивать фигуры людей, зверей, облака, деревья и цветы. К своему пятнадцатилетию она закончила большую работу и, отбросив в сторону ножницы и наперсток, радостно воскликнула:

— Готово, Мэри!

Развернув образчик вышивки, она подняла его над собой, как знамя.

— Выглядит отлично, — сказала Мэри одобряюще.

Она внимательно осмотрела вышивку, на которой были изображены какие-то цифры, буквы, фантастические существа, дикие звери и домашние животные. Далее шли кружева, эта часть вышивки называлась «белая работа». За ней начиналась «черная работа» — черные стежки на белом фоне. Затем полотно было прошито металлической ниткой и украшено бисером. Вся работа светилась красным, розовым, голубым, желтым и зеленым.

Джулия удовлетворенно вздохнула:

— Я знаю, что маме это понравится.

Она мечтала обзавестись большим зеркалом в резной раме. И в этом не было ничего противоестественного, ибо в течение последних месяцев она стала обращать больше внимания на свой внешний вид. Прошли те дни, когда она почти не смотрелась в зеркало и считала свои украшенные лентами платья ужасно смешными. Теперь она бы с удовольствием носила эти вышитые цветами ленты, которые струились вниз по выпуклостям груди. Она считала, что по форме, пусть пока и не по размеру, ее бюст вполне соответствует тем, которые она видела на портретах своих прабабушек.

В Сазерлей вновь пришла весна. В лесах появились подснежники. Они высунули свои бледные головки среди ковра цвета ржавчины — прошлогодних осенних листьев. А скоро здесь можно будет собирать большие букеты колокольчиков. У Мэри появился поклонник — работящий и самостоятельный молодой купец, преуспевающий и красивый. Он ей нравился, что не осталось не замеченным обитателями Сазерлея, которые тоже не могли сказать о нем ничего плохого. И вот, когда все считали, что Мэри примет предложение купца выйти за него замуж, от Майкла пришло письмо, часть которого была адресована ей. На следующий же день ее встречи с молодым негоциантом прекратились.

Лишь одна Кэтрин не удивилась этому. Никто не связал отказ Мэри с этим письмом, ибо Майкл обращался к ней, как и к другим, вполне дружески, но без объяснений в любви.

Майкл сообщал, что его дела идут хорошо. Он продвинулся по службе и стал старшим приказчиком у купца, торгующего шелком. Джо по-прежнему работал на королевских конюшнях. Ему оказали честь и разрешили ухаживать за личными лошадьми Людовика XIV. В своей голубой ливрее Джо выглядел как денди. Майкл писал, что парень отлично выучил французский язык и мало кто принимает его за англичанина, к тому же он пользуется большим успехом у служанок на дворцовой кухне. Майкл приобрел хороших друзей среди французов и в целом, кажется, был доволен судьбой, насколько это вообще возможно, если живешь в чужой стране.

В конце письма он сообщал последние новости о короле Карле. Живущий ныне в Кельне, этот несчастный человек все так же нуждается в деньгах, как и в те времена, когда обитал в Париже вместе со своей матушкой. Несмотря на то, что многие кавалеры последовали за королем, Майкл не чувствовал себя обязанным покидать Францию, так как никогда не принадлежал к королевскому кругу.

«Мне еще представится возможность послужить ему, — заканчивал он письмо, — когда я последую за ним в Англию под боевыми знаменами. Пусть этот день наступит как можно скорее».

Ни разу Майкл не просил выслать ему денег. В отличие от тех господ, которые окружали Карла и вели за границей праздный образ жизни, существуя на средства, доставляемые им тайным путем из Англии, Майкл своим умом и талантом зарабатывал себе на хлеб, не желая быть обузой для своих родственников в Сазерлее. И это делало ему честь, так как он был человеком аристократического происхождения. Анна гордилась сыном.

Посещая больного арендатора, которому она носила еду, Анна узнала новость иного рода. Вернувшись в Сазерлей, она прошла в апартаменты Кэтрин, не снимая дорожного платья, и рассказала то, что ей довелось узнать:

— Полковник Уоррендер умер. С ним случился апоплексический удар.

Так как Кэтрин молчала, Анне показалось, что старая леди не расслышала ее слов. В последнее время она почти оглохла. Но Кэтрин все слышала. Ее умные, блестящие среди морщин глаза смотрели в полуоткрытое окно, как если бы она хотела увидеть особняк их покойного соседа.

— Итак, он скончался, не так ли? Что ж, теперь у Уоррендер Холла будет новый хозяин. Интересно, такой ли он задиристый и свирепый, как его отец.

Анна отвернулась и беспомощно всплеснула руками. Впервые после смерти Роберта в этом доме прозвучало имя Уоррендер, и тут же оно воскресило в ней весь пережитый в прошлом ужас. Она едва сдержала себя и не бросилась вниз в комнату, где ее ждало вышивание, ибо только в нем давно уже находила забвение несчастная вдова. Временами она боялась сойти с ума. Сейчас был именно такой момент. Поток слов неожиданно излился из ее груди:

— Люди, носящие это ужасное имя, натворили достаточно бед в Сазерлее. Больше им здесь делать нечего.

— Дай бог, чтоб оно так и было.

Прозвучало ли хоть какое-то сомнение в словах Кэтрин? Анна не посмела спросить об этом свекровь.

— Аминь, — прошептала она. Затем прошла в свою комнату, бросила шляпу и перчатки на кровать и спустилась в Королевскую гостиную, где занялась рукоделием. Джулия, которая собиралась вышивать обрамление для своего нового зеркала, застала мать в гостиной.

— Я пришла, чтобы спросить твоего совета. Следует ли мне вышивать листву у края каймы?

— Покажи мне, — Анна уже провела около часа за своим любимым занятием и полностью успокоилась. Она подошла к небольшому столику у окна, где дочь показала ей свою работу — сатиновую ткань цвета слоновой кости, на которой был изображен сад: цветы, птицы, павлины, бабочки, а также озеро, по которому плавает лебедь. В центре всего этого должно находиться зеркало со специальной дверцей, на которой будет изображена королева Елизавета в том самом платье, что хранилось у Кэтрин. Джулии разрешили срисовать его в самых мельчайших деталях. Она хотела украсить голову королевы настоящими рыжими волосами, но ее собственные волосы были каштанового цвета, а рыжий Джо находился за морем. Так что пришлось сделать волосы из красно-оранжевого шелка, и получилось весьма недурно.

— Я не хочу, чтобы у краев оставалось свободное пространство, — сказала она.

— Ридли уже сделал раму?