Как он и предполагал, она восприняла то, что он сообщил ей, совершенно спокойно.

— За всем этим стоит полковник Уоррендер, — заметила она. — Ему мало смерти моего сына. Он хочет разорить нас всех.

— Хорошо еще, что он не конфисковал Сазерлей, — сказал Кристофер. — Вам повезло больше, чем вашим друзьям.

— Нет, — сказала Кэтрин, глядя в открытое окно, — мне кажется, этого он не посмеет сделать. — Слабая улыбка промелькнула на ее лице, и Кристофер почувствовал, что за этим заявлением кроется нечто, о чем ему вряд ли расскажут.

Когда он ушел, Кэтрин в задумчивости уставилась на старинный сундук.

— Нет, — произнесла она наконец обращаясь сама к себе, — это мы оставим на самый крайний случай. Тут подарки королевы и моего мужа. Я должна во что бы то ни стало сохранить их для Джулии!

Слуги проявили большее понимание, чем предполагал Кристофер. Горничная Кэтрин заявила, что готова оставить службу и уехать к сестре в Чичестер. Сара сказала, что будет ухаживать за обеими дамами, не потребовав при этом повышения зарплаты. Кучер был рад уйти из Сазерлея, так как его брат купил постоялый двор и звал его к себе Две служанки и так собирались уходить после Рождества, потому что вступали в брак, а третья решила покинуть дом: ей не нравилось то, что тут творилось. Жена привратника, которая занималась стиркой, вызвалась делать уборку в доме. Ей неплохо здесь жилось, и она боялась, что ее могут прогнать. Ее муж, исходя из тех же соображений, взял на себя обязанности кучера. И, наконец, повариха, которая только накануне выгнала поваренка за воровство, сказала, что будет одна готовить еду.

После того как пять слуг ушли, а остальные стали совмещать несколько обязанностей, финансовая ситуация в Сазерлее немного улучшилась, и Кристоферу удалось сохранить зарплату оставшимся людям на прежнем уровне. Это удовлетворило обе стороны.

Он пробыл в усадьбе дольше, чем предполагал, и в последние дни пребывания очень выгодно сдал в аренду землю, пользуясь тем, что на нее претендовали два соседа, владевшие большими стадами. Он чувствовал, что оставляет Сазерлей в полном порядке. Перед самым его отъездом Анна перешла жить из своей комнаты в другую, находящуюся возле апартаментов Кэтрин. Восточную часть дома и Длинную галерею закрыли.

Вернувшись в Оксфорд, Кристофер сразу же с головой ушел в учебу. Жизнь там удовлетворяла его во всех отношениях. Как раз открылась новая кофейня, и в свободное время юноша любил посидеть там в компании умных собеседников, попивая кофе и покуривая трубку. Временами на улице или во время вечеринки его внимание привлекала какая-нибудь симпатичная женская мордашка, но он был слишком перегружен работой, чтобы давать волю своим инстинктам. Университет таил в себе всякие чудеса, в которых Кристоферу еще предстояло разобраться. Его особенно интересовала планета Сатурн, и, рассматривая ее в телескоп, сделанный по его собственному проекту, он собрал о ней немало новых данных.

Однако ему вновь пришлось прервать занятия после того, как заболел его отец Дин Рен. Он поехал домой и пробыл там неделю. К этому времени отец оправился от болезни. Во время пребывания дома Кристофер рассказал сестре и ее мужу о своем посещении Сазерлея и о трагических событиях, произошедших там.

— Я напишу письмо миссис Паллистер, — сказала Сюзанна, исполненная сострадания, — и выражу ей наши соболезнования. Я уже и раньше собиралась начать писать ей письма вместо отца, который стал плохо видеть.

Она сдержала свое слово. Ее интересные письма весьма подбадривали Анну, а Джулия узнавала из них об успехах Кристофера, о которых сам он никогда ей не рассказывал.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Кристофер уехал из Сазерлея. Однажды он получил от Джулии письмо, в котором она писала, что Майкл наконец дал о себе знать. Послание доставил в усадьбу слуга одного купца, который виделся с братом Джулии в Париже.

Письмо было выдержано в грустных тонах, ибо Майкл уже знал о смерти отца от одного кавалера, недавно бежавшего во Францию от преследований сторонников парламента. Майкл писал, что хотел бы в это трудное время находиться в Сазерлее вместе со своими родными, разделяя с ними это горе. О себе он почти ничего не сообщал, слишком обеспокоенный судьбой семьи, но между строк можно было догадаться, что жизнь у него тоже не сладкая, да и королю не очень-то везет в изгнании. Майкл объяснял, что обстановка во Франции весьма неспокойная из-за борьбы за власть, которую ведут аристократы с королем Людовиком XIV. Народ же от этого только страдает. Майкл не давал адреса, обещая сообщить его позднее. Заканчивая свое письмо, Джулия обещала Кристоферу держать его в курсе событий и обязательно написать, если ей станет что-то еще известно о брате.

В Сазерлее Анна несколько раз прочитала послание сына вслух, обсудив его содержание с Кэтрин и Джулией. Они вчитывались в каждое предложение и гадали, что может значить то или иное слово. Мэри страшно обрадовалась тому, что Майкл передавал ей привет наряду со своими родными. Может быть, он часто думает о ней в изгнании, вспоминает ее, те поцелуи, которыми они обменялись, их страстные объятия. Со временем она напишет ему. Посылка письма в Англии стоила недешево, а за границу — еще дороже. Однако Мэри копила деньги, которые зарабатывала как портниха. Она шила платья служанкам — шерстяные зимой и хлопковые летом.

Мэри успешно училась чтению и письму и уже могла вкратце описать события, во время которых она и ее дяди были вовлечены в заговор. Джулия рассказала ей о женщине в Оксфорде, которая тоже побывала в петле, но не потеряла голос. Это испугало Мэри, так как ей показалось, что Паллистеры устали от ее молчания и подозревают ее в чем-то нехорошем. Но она ошибалась. Анна заметила, что той женщине просто очень повезло. Больше об этом уже не вспоминали.

Живя лишь тайным ожиданием возвращения Майкла, Мэри старалась по мере сил развеять грусть, которой порой была охвачена Анна. Добрая от природы, девушка готова была на все ради семьи Майкла. Она играла на флейте народные мелодии, которые так любила Кэтрин. Мэри и не подозревала, что обладает настоящим музыкальным талантом.

Кэтрин думала о том, что девушка, наверное, хорошо пела до того, как попала на виселицу. Однажды днем Мэри открыла рот, желая исполнить песню, мелодию которой она играла. Пения не получилось, но она стала произносить одно слово за другим. Голос звучал хрипло, но слова слышались отчетливо. В течение последних месяцев она и не пыталась заговорить, опасаясь новых разочарований. Теперь же девушка страшно удивилась и замерла на месте.

— Я говорю! — воскликнула она вне себя от удивления. — Вы слышите меня, госпожа Кэтрин?

— Конечно, слышу, — Кэтрин радостно улыбалась и кивала головой.

— Я не онемела навеки! — лицо девушки озарилось радостью.

— Не напрягай голос, я тебя хорошо слышу, — сказала ей Кэтрин и указала на стул, стоящий возле ее кресла.

Мэри бросилась к стулу и, не сдержавшись, расплакалась. Она плакала от счастья: теперь она сможет при встрече с Майклом рассказать ему о своей любви. Кэтрин положила голову девушки на свои колени, стала гладить ее волосы и плечи, пока та не успокоилась.

До этого дня Мэри немного побаивалась Кэтрин. Она не была уверена в том, что нравится старой леди, но теперь все изменилось. Она чувствовала, что ее приняли в семью. Наконец-то все слышат ее голос!

Она не понимала, что, хотя Кэтрин лично ничего против нее не имела, а наоборот, жалела бедняжку, любовь Мэри к Майклу не могла быть по душе этой даме. Молодые люди принадлежали к разным классам. Для Анны это не имело значения, но Кэтрин, воспитанная при дворе, не могла примириться с подобным.

Скучая по внуку, Кэтрин все же полагала, что его отъезд сыграл свою положительную роль. Иначе он мог бы попасть в ловушку и совершить непоправимую ошибку, женившись на этой особе, сожалея потом об этом всю жизнь. Живя за границей, он повзрослеет и помудреет, а вернувшись, поймет, что Мэри ему не пара.

Сбережения Мэри увеличивались крайне медленно, так как в эти трудные времена женщины предпочитали чинить и штопать свою одежду вместо того, чтобы шить новую. Кэтрин не нужны были платья, у нее имелся целый гардероб дорогой одежды, а Анна продолжала носить траур, попеременно надевая четыре платья, купленные в Чичестере после смерти мужа. Служанки тоже делали себе обновы реже, чем прежде.

В одном из сундуков, покрытым покрывалом, вышитым крестом в елизаветинском стиле, хранились великолепные ткани. Первоначально там держали восточные шелка, тонкие материи, которые Нед привозил домой из заморских стран, но впоследствии Кэтрин стала складывать туда роскошные ткани, которые покупала себе на платья. Анна поступала так же, послушно соблюдая те правила, которых придерживались в Сазерлее. Однако крышку сундука давно уже не открывали из страха, что в эти трудные времена не удается купить материю такого же качества, которая может понадобиться, когда Мэри, а впоследствии и Джулия, станут выходить замуж.

Мэри в основном занималась тем, что удлиняла платья Джулии, которая росла не по дням, а по часам. Она обычно пользовалась всякими обрезками, оставшимися от платьев Кэтрин и Анны. Девушка сшивала их незаметными швами. Анна хотела бы, чтобы использовали ее ленты, но в новой пуританской Англии украшения не поощрялись. Женщин, появляющихся в роскошных платьях, считали шлюхами. Случалось, что на утицах в них кидали навозом. В результате этого красивые ленты, над которыми трудилась Анна, складывались в сундуки, ибо мать не хотела, чтобы ее невинная дочь подвергалась оскорблениям. Ее собственные платья, которые она перестала носить после смерти мужа, можно было бы в случае нужды перешить. Так и случилось, когда Мэри немного пополнела и ее одежда стала ей тесновата — девушке разрешили взять одно из этих платьев и переделать его на свой лад.