Дуглас и Полин Уитакер считали, что Гарретт должен был почувствовать смерть брата, Гарретт и сам так считал. Казалось невозможным, чтобы сердце брата остановилось, а его не откликнулось в этот миг; но он не почувствовал ровным счетом ничего, никакого сбоя, ни даже шепотка отчаяния. Он был настолько увлечен магией Джулианы, что безмолвный крик, изданный сердцем умирающего брата, остался неуслышанным – и Гарретт терзался этой виной.

Блейк Уитакер был главным наследником, а Гарретт – запасным. После возвращения из Вьетнама Блейк должен был присоединиться к Дугласу, чтобы научиться управлять огромным консорциумом компаний, которые взросли на техасской нефти.

Гарретт был более беззаботен, чем брат. Он летал бы, пока не стал лучшим пилотом, а потом перешел бы на общественную работу, поехал бы в Пентагон советником и пользовался бы популярностью у командования.

Из двух братьев Гарретту всегда прочили более яркую будущность – или же полную катастрофу. Но катастрофа поджидала более аккуратного Блейка, так что теперь Гарретт должен был выйти в отставку. Безрассудному и беспечному парню предстояло занять место ответственного.

– Я вернусь в Гонконг так скоро, как только смогу, Джулиана, – ворковал он по телефону. – Но пока я нужен родителям, я должен помочь им справиться с утратой и ознакомиться с бизнесом.

Гарретт не стал говорить вслух о своем плане распространить деятельность нескольких компаний их консорциума на Гонконг. Проведя в Гонконге всего неделю, он понял, что у этого города большое будущее. Но Гарретт понимал и то, что никакие возможные прибыли не смогут убедить Дугласа Уитакера инвестировать в Азию, во всяком случае, не теперь. И никогда родители не смогут смириться с его любовью к Джулиане.

Но им придется – потому что Гарретт Уитакер готов расстаться с любой мечтой, но не с мечтой с Джулиане.

– Ты никогда не вернешься в Гонконг, Гарретт.

– Но почему? Джулиана… – Он запнулся, потому что она докончила вторую половину фразы:

– А я никогда не уеду отсюда.

– Но ведь мы собирались связать наши жизни навсегда! – возразил Гарретт, страстно желая, чтобы его слова достигли ее немедленно, не пересекая такого ужасного пространства, разделяющего их. – Я собираюсь вернуться в Гонконг, Джулиана, как только смогу.

– Нет, Гарретт, ты не сделаешь этого. Ты не должен. Разве ты не понимаешь?

– Я понимаю только то, Джулиана, только одно – что я люблю тебя.

– И я люблю тебя! Но посмотри, какую беду навлекла наша любовь на тех, кого мы любим. Твой брат, моя тетя.

– Неужели ты всерьез считаешь, что наша любовь имеет какое-то отношение к этим бедам?..

– Разумеется, Гарретт, – тихо ответила Джулиана, и в серьезности ее спокойных слов Гарретт услышал голос древней китайской традиции: веру в предначертанность судьбы. – Даже если бы мы оказались вместе, я все равно чувствовала бы, что то малое время, которое было отведено нам, это все, что было определено нам.

– Ты просто чувствуешь себя виноватой в том, что когда ты была нужна тете, тебя не оказалось на месте. Я чувствую ту же вину в отношении Блейка. Я настолько был поглощен нашей любовью, что не почувствовал его смерти. Но это потому, что наша любовь была так сильна, Джулиана, и это значит, что она права. Я вернусь в Гонконг.

– Нет, Гарретт! – заплакала она. – Пожалуйста, обещай мне, что ты не вернешься – никогда.

– Я люблю тебя, Джулиана.

– И я люблю тебя! Я никогда не полюблю другого. Но пожалуйста, пожалуйста, обещай мне не возвращаться!

– Как я могу обещать тебе это?!

– Потому что, – тихо ответила она, – ты говорил мне, что любишь меня. Если ты действительно меня любишь, ты должен обещать мне это.

Женщины и раньше пытались играть на чувствах Гарретта; они ставили ему глупые ультиматумы, заставляя раскрыть его равнодушие к ним, обрушивали на него всю свою ярость, а потом умоляли о новом шансе. Но Джулиана вовсе не играла им – она знала, как он любит ее.

– Обещаю, Джулиана, я никогда не приеду в Гонконг и не буду заставлять тебя изменить свое решение. Но я всегда буду любить тебя, Джулиана, всю свою жизнь только тебя.

– И я буду любить только тебя, Гарретт, и никого другого.

– Я буду ждать тебя, Джулиана, и когда ты перестанешь бояться и позовешь меня, я приду.

– Я никогда не перестану бояться, никогда. Пожалуйста, не жди меня, Гарретт. Обещай мне и это.


Гарретт Уитакер знал Элизабет Париш с детства. Их родители дружили, и, когда у них появились дети, они еще сильнее сблизились. Паришам нравились Блейк и Гарретт, они любили мальчиков как родных, а Уитакеры любили Бет Париш как дочь, которой у них не было.

В ту минуту, когда Бет перенесла свой детский взгляд с родителей на окружающий ее мир, она была пленена Гарреттом. Еще девочкой она следовала за ним по пятам, не скрывая своего восхищения, а он поражался ее безрассудному поклонению своей персоне и относился к ней по-братски.

Однако именно Блейк первым обнаружил, что голенастая, как жеребенок, Бет превратилась в стройную красавицу. «Ей следовало бы влюбиться в Блейка, – думал Гарретт, – это была бы прекрасная парочка: кронпринц и принцесса. Этот союз привел бы в восторг всех Уитакеров и Паришей».

Однако Бет была увлечена только Гарреттом. Для нее только он был совершенством, принцем «Очарование», и хотя Гарретт знал, что эта оценка далека от действительности, он все-таки старался скрыть, из уважения к ней, свои недостатки. Он всегда был ее другом и ни разу не назначал ей свидания. Бет же была абсолютно уверена, что в один прекрасный день они с Гарреттом поженятся. Между тем она ходила на свидания, смеялась и набиралась опыта, а их дружба становилась все крепче.

Бет хранила, как святыню, все письма, что писал ей Гарретт из академии, летной школы, и даже из Вьетнама. Гарретт же хранил многочисленные письма Бет только до получения следующего, в промежутках, впрочем, неоднократно перечитывая их. Ему писали многие женщины, но отвечал он только Бет.

Гарретт никогда не задумывался над тем, что Бет влюблена в него. И через несколько месяцев после того, как они навсегда распрощались с Джулианой, он понял, что и он любит Бет. Это была не та страсть, что он пережил по отношению к Джулиане, но их связывало прошлое, дружба, взаимное уважение и многое другое.

Гарретт торжественно пообещал Джулиане, что никогда не будет просить у судьбы большего, чем та дарованная им райская неделя. Он не менее торжественно пообещал себе, что Бет, которая с радостью согласилась стать его женой, никогда не узнает, что некогда в его судьбе была женщина по имени Джулиана.

Гарретт и Бет поженились через два месяца после его возвращения из Вьетнама. Бракосочетание показалось посторонним несколько поспешным, но для сердец, которым нужна была хоть искра надежды в той тьме, что последовала за смертью сына, эта свадьба была как раз вовремя. Брак Гарретта и Бет обещал возрождение, покой и неразрывность семейной традиции.


«Я нужна ему». Это чувство было столь сильным, что от него невозможно было освободиться.

«Я нужна Гарретту». Его сердце взывало к ней. И не одно ее сердце было переполнено радостью, когда она укачивала на руках свою дочку, родившуюся два дня тому назад.

Джулиана почувствовала в себе новую жизнь еще до того, как Гарретт покинул Гонконг. Он оставил ей самый драгоценный из даров любви, и теперь, качая дочь, она поняла, какое чувство уверенности он придавал ей. Теперь у нее навсегда осталась частичка его самого, а у него остались только воспоминания.

Однако воспоминаний об их любви не хватило – Гарретту нужна была она, ведь в отличие от Джулианы, у него не было частички ее самой, которую он мог бы прижать к сердцу.

«Что будет, если я позвоню ему? – безмолвно спрашивала Джулиана у судьбы. – Кому это может повредить? Какая катастрофа последует вслед за этим звонком?

Нет, пожалуйста, нет, – молилась она. – Это будет только один звонок, ведь я так нужна ему. Пожалуйста, позвольте мне его, прошу вас!»


Была почти полночь. Гарретт подъехал к своему дому впервые за последние два дня. Врачи сказали, что ему необходим сон, и запретили появляться у блока интенсивной терапии новорожденных до восьми часов следующего утра.

Он проведет эту ночь в особняке Хайленд-парка один: родители были у Паришей, так как Роберт и Айрис нуждались в них больше, чем он.

Телефон начал звонить в тот самый момент, как Гарретт открыл дверь. Он ринулся к нему, стараясь подавить страх.

«Что-то случилось, – подумал он. – Они сказали, что ситуация нормализовалась, но она почувствовала, что меня нет. Она знает мой голос и поняла, что больше не слышит его, и…»

– Алло?

– Гарретт?

– Джулиана, – прошептал он, охрипнув от напряжения, которое она смогла почувствовать, и от тоски, которую приходилось так долго скрывать. – Джулиана.

Когда Гарретт сумел справиться с нахлынувшими эмоциями и обрел способность к членораздельной речи, он рассказал Джулиане о том, что семь месяцев назад женился. Он сказал, что любит Бет, но не так, как ее, а светло и спокойно.

Бет забеременела в первую же их брачную ночь, и следующие семь месяцев прошли в совместном радостном ожидании новой жизни. Казалось, трагическая смерть Блейка постепенно начинает забываться, и все начинают приходить в себя, но два дня назад, утром в канун нового года, у Бет началось кровотечение, превратившееся в кровавый поток, сначала унесший ее сознание, а потом и саму жизнь.

Но за несколько минут до смерти Бет родила на свет девочку: недоношенную, маленькую и хрупкую, так что сначала казалось, что она не жилец. Но она выжила, и с каждым часом ее шансы на жизнь все увеличивались; сегодня вечером доктора впервые пообещали, что ночь должна пройти спокойно, так что он рискнул вернуться домой.

Когда Джулиана узнала о горе Гарретта, у нее сердце облилось кровью, но она сумела взять себя в руки и уверенно – насколько это было возможно в ее состоянии – сказала: