— Гиэяс откажется.

— Он не может отказаться, он не может открыто восстать против микадо.

— Он — тот, который нападал на него с такой святотатственной дерзостью!

— Он нападал на него, чтобы овладеть им и предписать ему свою волю. Что значил бы пленный микадо? А микадо свободный, да еще выказавший на минуту власть, всемогущ.

— Гиэяс предложит мне невыполнимые условия, так как ему выгодно продолжать войну.

— Тем не менее, он должен будет немедленно повиноваться, а нам особенно нужно несколько месяцев отсрочки.

— Конечно, мы могли бы тогда собрать все наши силы. Сообщения были прерваны, войска князей не явились.

— А что, Сигнэнари, со своими двадцатью тысячами солдат, все еще на острове Авадси? — спросил принц.

— Все еще там, — сказал сегун, — и молодой генерал в отчаянии от своего бездействия.

— Я хочу попросить именно тебя отдать ему приказание выступить в поход.

— Как так?

— Мне нужно отомстить за личную обиду, и я умоляю тебя дать мне эту армию.

— Кому ты хочешь отомстить, друг? — спросил сегун.

— Одному из тех, которые изменили тебе, — принцу Тозе. Он напал на мое княжество, разорил мою крепость, увел мою невесту и, обманутый сходством, вообразил, что я попался ему в руки, он отрубил голову одному из моих слуг, отказавшись казнить его как дворянина.

— Такие обиды, действительно, смываются только кровью, — сказал Фидэ-Йори. — Я дам тебе приказ для Сигнэнари и военную джонку в твое распоряжение. Не щади этого негодяя Тозу, этого изменника, завистника и подлеца, недостойного того звания, которое он носит.

— Я велю срыть его башни, сжечь его поля и убью его, как поросенка, — сказал принц. — Жалко, что у него не две жизни, чтобы заплатить за все его преступления.

— Желаю тебе успеха! — сказал сегун. — Увы! Я так рад был тебя увидеть, а ты уже уезжаешь! Какое одиночество, какая пустота вокруг меня! Какая скука! Дело в том, что мое сердце гложет тайное горе, которого я не могу высказать. Но когда-нибудь я открою его тебе, и это облегчит меня.

Принц взглянул на сегуна. Он вспомнил, что уже не раз признание срывалось с губ царя, но какая-то робость и стыд удерживали его. На этот раз Фидэ-Йори опять смутился и отвернулся.

— Что это такое? — говорил про себя Нагато.

Затем он прибавил громко:

— Когда я отомщу, то обещаю тебе не покидать тебя больше.

Выходя из комнаты сегуна, Нагато встретил Йодожими.

— А, вот и ты, прекрасный победитель! — воскликнула она с горечью. — Ты сейчас удостоился похвал, заслуженных твоим хорошим поведением.

— Похвала приятна мне только тогда, когда она исходит из твоих прелестных уст, — отвечал принц, раскланиваясь с несколько изысканной вежливостью. — Сами по себе, похвалы, на мой взгляд, ничто иное, как грубые, презренные слова.

— Если мы враги, то ведь ты желал этого, — заметила Йодожими.

— Я всегда желал быть тебе приятным, но у меня слишком мало достоинств. Ты объявила мне войну, но я не принял вызова и остался твоим рабом.

— Весьма мало покорный, который привлекает на себя весь блеск, не давая никому блистать рядом с ним.

— Разве я действительно такой блестящий? — спросил принц. — Ты против воли воздаешь мне хвалы, в которых всегда мне отказывала.

— Перестань насмехаться! — вскричала Йодожими. — Я с радостью говорю тебе, что пусть тебя все любят и прославляют, а я ненавижу тебя!

— Она не прощает мне поражения Гарунаги, — пробормотал принц.

Йодожими удалилась, бросив на Нагато гневный взгляд. Когда-то прекрасная принцесса тайно любила Ивакуру, но принц сделал вид, что не замечает этой любви, с тех пор его преследовала ненависть Йодожими.

Нагато вышел из дворца. Несколько часов спустя он сел на корабль и поехал не остров Авадзи.

Фаткура

Долгими и однообразными казались дни пленнице вельможи Тозы. Она ждала мстителя, она была уверена, что он придет освободить ее, но удивлялась, что он немного запаздывает. Тоза изводил ее своей возраставшей любовью. После казни того, кого он принимал за Нагато, он воздерживался от посещения ее. Потом, когда он заметил, что горе Фаткуры не очень сильно и что она как будто смирилась, в нем зародилась некоторая надежда, и он снова начал надоедать ей. То он был кроток, покорен, умолял, то горячился и угрожал. Иногда он пробовал смягчить молодую женщину слезами. Она была неумолима.

— Слезы тигра, который видит, что его добыча ускользает, — говорила она.

— Ты не ускользаешь от меня! — вскричал Тоза.

Фаткура была строга с Тикой: она заметила, что молодая служанка покровительствовала любви принца. Тику не покидала мысль сделать из своей госпожи принцессу Тозу. «Ведь принц Нагато умер! — говорила она про себя. — К тому же Фаткура довольно быстро утешилась в своей утрате».

— Теперь ты свободна, — сказала она ей однажды. — Ты можешь любить принца Тозу.

— Я никогда никого не буду любить, кроме Ивакуры, — ответила ей молодая женщина.

«Любить мертвеца! Это не долго протянется», — подумала Тика.

Но с этого дня Фаткура не говорила с ней больше и даже делала вид, что не слышит. Между тем ей недоставало молодой служанки, больше, чем она сознавалась в этом. Эта подруга ее несчастий, эта поверенная ее печали и горя была ей необходима в жизни. Заточение казалось ей более жестоким с тех пор, как она прогнала ее от себя. В особенности ей не хватало одной вещи — это возможности говорить с Тикой о своем возлюбленном.

Она решилась простить ее и признаться, что принц был еще жив. Однажды она позвала ее. Тика с раскаянием опустилась на колени посреди зала. Она спрятала лицо в широких рукавах и дала волю слезам.

— Ты мне не будешь больше говорить о принце Тозе? — спросила Фаткура.

— Никогда, госпожа, — сказала Тика. — Разве только для того, чтоб проклинать его.

— Хорошо, я тебя прощаю. Говори мне о моем возлюбленном, как раньше.

— Увы! Он умер, — сказала Тика. — Я могу только оплакивать его вместе с тобой.

— Ты не находишь, что я быстро утешилась?

Удивленная Тика подняла глаза на свою госпожу, та улыбалась.

— Мне показалось… — пробормотала служанка. — Я думала, что он был неправ перед тобою, дав победить себя.

— Если б я тебе сказала, что он никогда не был побежден, что он жив…

— Он торжествует в твоем сердце, он жив в твоем воображении: это ты хочешь сказать?

— Нет, он еще дышит земным воздухом.

— Увы! Это невозможно. Перед нашими глазами его бледная голова скатилась на землю; я до сих пор еще дрожу при этом воспоминании.

— Человек, который умер пред нами, был не Ивакура.

«Неужели горе помутило ее разум»? — подумала Тика и с ужасом посмотрела на свою госпожу.

— Ты думаешь, что я с ума сошла? — сказала Фаткура. — Когда он придет и откроет двери этой темницы, ты увидишь, права ли я.

Тика не смогла возражать своей госпоже, она притворилась, что верит, будто Нагато жив.

«Лучше этот странный бред, чем отчаяние, которое замучило бы ее!» — думала она.

Они снова начали, как раньше в даири, говорить об отсутствующем. Они вспоминали его слова, анекдоты, которые он рассказывал. Они старались подражать интонации его голоса, воспроизводили его костюм, припоминали его черты, его улыбку, его позы. Часто они долго спорили о какой-нибудь подробности, о дне, о фразе, произнесенной им.

Таким образом часы текли быстро.

Каждый день принц Тоза посылал Фаткуре в подарок цветы, редких птиц, прелестные материи. Каждый день Фаткура выпускала птиц, бросала материи и цветы в окна. Принц не унимался. В полдень он приходил с визитом к пленнице и говорил ей о своей любви.

Но однажды он вошел к Фаткуре со странным выражением лица. Он удалил Тику жестом, не терпящим возражений, потом подошел к Фаткуре и пристально посмотрел на нее.

— Ты твердо решилась постоянно сопротивляться мне? — сказал он, помолчав.

— Постоянно, и ненавидеть тебя так же, как я презираю тебя.

— Так это твое последнее слово? Подумай еще.

— Мне нечего думать: я возненавидела тебя, как только увидела, и буду ненавидеть тебя до самой смерти.

— Хорошо же! — вскричал принц страшным голосом. — Я заставлю тебя быть моей женой.

— Я презираю тебя, — сказала Фаткура, не опустив глаза перед взглядом принца.

— Ты будешь побеждена, как был побежден мною твой жених, клянусь в этом.

Фаткура насмешливо улыбнулась.

— Да, — продолжал принц, — ты истощила мое терпение. Любовь сделала меня милостивым, робким, даже боязливым. Я умолял, я плакал, я ждал! Я дал время зажить твоей ране. Твои отказы разожгли мою нежность! Я горячился, потом унижался. Но я устал от этой долгой пытки. Конец просьбам! Довольно мягкости и слез, с этих пор ты будешь плакать и умолять. В последний раз спрашиваю тебя, будешь ли ты любить меня?

— Какой ты, в самом деле, странный, — сказала Фаткура. — Коршун не просит благодарности у птицы, которую он душит в своих когтях, а ты требуешь любви от женщины, у которой ты убил мужа.

— Я хорошо знаю, что ты никогда не будешь любить меня, — сказал Тоза. — Тем не менее, ты скажешь мне, что любишь, ты заставишь себя убедить меня в этом.

— Любопытно знать, каким способом ты заставишь меня говорить подобные вещи.

— Ты довольно скоро узнаешь об этом, — сказал принц, удаляясь.

С этого дня для пленницы начался ряд страданий. Прежде всего, ее разлучили с Тикой и заперли в ее помещении. Потом закрыли окна и оставили дневной свет только сверху. Таким образом, Фаткура была лишена вида садов и свежего вечернего воздуха. Ей подавали блюда, которые она не любила. Мало-помалу все обиходные предметы исчезли. С каждым днем ее положение становилось тяжелей. У нее не было ни одного слуги. Вскоре ее заключили в темницу, потом в нору, где ее заставляли целыми днями ждать чашки остывшего рису.