Волны тихо качали его, как бы поощряя эти безумные мечты; парус, надутый ветром, походил на громадный серп луны; от быстрого хода вода хлестала в нос лодки.

— Я бросился в это странное предприятие, чтобы не удаляться от нее, — бормотал он. — Я рассчитываю на судьбу, которая доставит мне случай послужить моему государю, так как если бы меня попросили объяснить план моего похода, то я бы был в большом затруднении. Находиться в самых опасных местах, яростно сражаться, затем удалиться без огласки — вот моя цель. Все-таки, по мнению генерала Йокэ-Муры, маленький отряд волонтеров, явившихся среди битвы, может иногда дать перевес в сторону победы и оказать большие услуги… Я, кстати, вспомнил об этом, чтобы оправдать мое поведение, — прибавил с улыбкой принц.

Пятьдесят барок, составлявших флотилию, рассеялись по морю. Лоо говорил, что они похожи на рой бабочек, готовых погрузиться в воду. Около полудня приблизились к берегу. Так как Сумиоси был уже недалеко, то Нагато хотел выйти на сушу и собрать новые сведения о неприятельском войске. Барки пристали в маленькой бухте; большая часть осталась в открытом море, и только двадцать человек высадились с принцем. Они пошли по дороге, которая тянулась в ста шагах от берега, и направились к деревне. Они шли некоторое время, вдруг первые, которые уже завернули за угол, вернулись поспешно назад и закричали:

— Какой-то даймио, даймио!

— Ну так что ж? — сказал Нагато.

— Если мы не останемся на дороге, то пойдут через нас или отрежут нам голову, — сказал Райдэн.

— Поди-ка, посмотри, Лоо, — сказал принц, — чье имя написано на столбе, у края дороги. Если вельможа ниже меня родом, мы повалим столб, и, хотя у меня нет свиты, даймио даст мне дорогу.

Лоо, осмотревшись с минуту кругом, бросился бежать к. одному из столбов, которые вельможи приказывают расставлять на своем пути, чтобы известить, когда они здесь будут проходить.

Юноша вскоре вернулся с изумленным лицом.

— Это мы, господин, будем здесь проходить.

— Как? — сказал принц.

— На дощечке написано, — сказал Лоо, — что «всемогущий Ивакура Терумото-Мори, принц Нагато, пройдет через эту страну на десятый день пятой луны».

— Тише, Лоо, — сказал принц, — не удивляйся ничему и будь скромен…

«Это Садо едет в мои владения», — прибавил он про себя».

Уже легкое облачко пыли обозначало передовых шествия, которое огибало угол дороги. То были слуги, писцы и повара со всевозможной посудой. Матросы стали на колени на краю дороги, принц скрылся за изгородью из шиповника.

Прошла первая группа, за которой следовали десятка два лошадей, навьюченных ящиками и тюками, обернутыми красной кожей; затем потянулось множество людей с пиками, знаменами, мечами, луками, колчанами, зонтиками. За ними шла толпа служителей; у каждого на плече был лакированный ящик с одеждой и разными принадлежностями принца. Далее выступали офицеры с княжеским роскошным оружием и копьями, украшенными петушиными перьями или кожаными ремешками. Конюхи вели лошадей в роскошной сбруе; один самурай, в сопровождении двух слуг, держал на руках шляпу, под которой принц укрывался от солнца, сходя с коня.

Другой вельможа нес зонтик в черном бархатном чехле, за ним молча тянулись слуги и багаж этих вельмож.

Вслед за тем появились двадцать восемь пажей в круглых шляпах, сопровождая княжеские носилки. Эти пажи выделывали какие-то странные движения: шагая, они закидывали одну ногу назад, поднимая ее как можно выше, и в то же время забрасывали вперед руку, как будто собираясь плыть. Наконец, показалось норимоно. Его несли восемь человек, которые шли мелкими шагами, поддерживая одной рукой единственный шест, протянутый в виде лука над паланкином; другую руку они вытянули вперед, как бы внушая молчание и почтительный трепет.

Стенки норимоно были покрыты черным лаком и усеяны золотыми гвоздями; на них были изображены княжеские знаки Нагато — три шара под пластинкой. Внутренность этого огромного ящика была обита блестящей шелковой материей; на тюфяке, покрытом бархатным ковром, лежал князь и перелистывал книгу.

Шествие замыкала толпа конюхов, пажей и знаменосцев, которые двигались в полном порядке, среди глубокого молчания.

— По правде сказать, — заговорил Райдэн, вставая и отряхивая пыль с колен, — все это очень красиво, но я предпочитаю быть простым матросом и ходить, как мне нравится, не будучи стеснен этой громоздкой обстановкой.

— Да замолчи же, — сказал другой, — ты рассердишь господина.

— Он, без сомнения, разделяет мои взгляды, — сказал Райдэн, — потому что из князя стал матросом.

Дошли до ближайшей деревни и без всяких расспросов узнали все, что нужно было. Сюда съехались из многих соседних городков. Улицы были запружены народом, телегами, скотом. Из этой толпы людей и животных несся страшный гам. Испуганные быки мычали, давя друг друга; поросята пронзительно визжали, попадаясь под ноги; женщины стонали, дети плакали; из уст в уста переходили одни и те же рассказы о совершившихся событиях.

— Они взяли остров Стрекозы!

— Их видно с берега, против Сумиоси. Жители острова не могли бежать.

— Они приехали на трех великолепных военных джонках, местами вызолоченных, с высочайшими мачтами, с развевающимися во все стороны флагами.

— Это монголы? — спрашивали некоторые старички, смутно припоминая прежние войны и иноземные набеги.

— Нет, это правитель хочет погубить сегуна.

— Сколько солдат высадилось на остров? — спросил Райдэн, протиснувшись в толпу.

— Неизвестно, но их много: джонки были полны.

— Около тысячи пятисот человек, — сказал про себя Райдэн.

— Это авангард войска Гиэяса, — пробормотал принц Нагато. — Если отряды Фидэ-Йори не прибудут скоро, то Осаке угрожает величайшая опасность. Вернемся в море, — прибавил он, — у меня есть замысел, который, несмотря на свою безумную дерзость, может удаться.

Затем они направились к берегу и сели в лодки.

Под вечер маленький флот был в виду Сумиоси и приютился за мысом, который скрыл его совершенно.

Место было очаровательное. Огромные деревья, цепляясь за землю и скалы своими обнаженными корнями, похожими на кости хищных птиц, склонялись над морем; кусты и деревца покрывали их букетами своих чудных цветов; волны все были усыпаны облетевшими лепестками, которые плавали на поверхности, то скучиваясь в виде островков, то вытягиваясь длинными гирляндами. У некоторых острых скал волны разбивались и пенились; взлетавшие чайки казались поднявшейся пеной. Вода была ровного голубого цвета с серебристым отливом, необыкновенно блестящим и мягким. Исчезнувшее солнце оставило на небе золотистый отблеск, который еще ослеплял взор. Вдали вырисовывался зеленый и свежий остров Стрекозы, похожий на насекомое. Берег Сумиоси, весь багровый, тянулся со своими зубчатыми утесами, а на конце мыса возвышалась остроконечная крыша маленькой пагоды, выложенная фарфоровыми изразцами; ее углы как будто были подняты четырьмя цепями, прикрепленными к золотой стреле.

Принц думал о другом закате, — о том, который он видел с вершины горы близ Киото, стоя около царицы. Он закрывал глаза и вновь видел ее во всей ее красоте, ее благородстве, с немым признанием своего горя, с блестящими от слез ресницами, с обращенным к нему чистым взором, с устами, которые приказывали ему жениться на сопернице. Малейшие оттенки ее речи, ее движения, маленькое зеркальце на ее лбу, блестевшее, подобно звезде, — все запечатлелось в его памяти с замечательной ясностью.

«Это была горестная минута, — говорил он про себя, — и, однако, мне кажется — по воспоминаниям, что она была полна прелести. По крайней мере, она была там, я видел и слышал ее, и звук ее голоса был бальзамом, смягчавшим жестокость ее слов. А теперь какое мучение жить! Время подобно безбрежному морю, на котором нет ни одной скалы, ни одной мачты корабля, где могло бы на минуту отдохнуть распростертое крыло»!

В море были спущены три очень легкие шлюпки, едва выступавшие над водой. Как только настала ночь, Нагато выбрал восемь человек из самых отважных и другого матроса по имени Ната. Они сели в лодки, по трое в каждую.

— Если вы услышите выстрелы, то спешите к нам на помощь, — сказал принц Нагато оставшимся.

Затем три лодки тихо удалились. Сидевшие в них были вооружены саблями и кинжалами; сверх того, у них были инструменты, купленные в деревне, и несколько кремневых ружей. Это оружие иностранного изобретения было довольно несовершенно и часто портилось; по большей части оно давало осечку или разрывалось в руках солдата; потому его так же боялись те, кто из него стрелял, как и те, в кого стреляли. Принцу удалось добыть пятьдесят новых хороших ружей: это была большая подмога для его маленькой армии. Но матросы с некоторым презрением косились на эти снаряды.

Шлюпки скользили в полумраке, направляясь прямо к острову Стрекозы. Всплеск весел, которыми гребли с предосторожностью, сливался с глухим шумом моря. Поднявшийся легкий ветерок свистел в ушах. По мере приближения к острову гребцы продвигались все тише и тише. Среди деревьев уже видны были огни; они подъехали близко, потому что слух ясно различал мирные шаги часовых, обходивших берег. Принц приказал обогнуть остров и отыскать военные джонки. Они стояли на якоре недалеко от острова Стрекозы, отделявшего их от Сумиоси.

Экипаж шлюпок скоро увидел их большие темные борта и высокие мачты, которые вырисовывались на менее темном фоне небес. Эти джонки так мелко сидели в воде, что казались огромными. На каждой из них, у подножия мачты, горел фонарь; время от времени его свет закрывал собою часовой, который ходил взад и вперед по палубе.

— Эти часовые заметят нас, — сказал вполголоса Райдэн.

— Нет, — отвечал принц, — фонарь освещает то место, где они находятся, и мешает им видеть в темноте, которая их окружает. Приблизимся теперь: пусть наше безумное предприятие окончится к нашей славе.