Ему хотелось посмеяться над собой за мысли о пишущей машинке, которая похитила у него Джоан. Может быть, он неправильно вел себя в последнее время? Джек понимал, что с ним тоже нелегко ужиться. Ему не следовало мешать ее работе, он должен быть более внимательным к ней. Следовало бы больше читать и походить на ее нью-йоркских друзей.

— Хорошо, Джек, — сказала Джоан, — они не поженятся. В этом вся идея. Она мне не очень нравится, но сейчас мне вообще ничего не нравится. О, Джек, — простонала она.

Он почувствовал легкие прикосновения языка на своей шее, что всегда сводило его с ума, и притянул ее к себе.

Возможно, не стоило долго ломать голову над тем, что можно делать, а что нельзя, — надо просто действовать.

— Джек, — прошептала Джоан.

Она жадно и страстно поцеловала его, а это Джека всегда озадачивало. Несмотря на славу и популярность, Джоан была человеком очень искренним и естественным. Она чувствовала себя, как дома, и в джунглях Колумбии, и во дворцах Монако. Она воспринимала людей такими, как они есть, и это особенно нравилось в ней Джеку. Во многом он считал ее ребенком, поскольку она выкладывала правду в глаза, не задумываясь о последствиях. Ей никогда не приходило в голову скрывать свои чувства; она никогда не сдерживала себя и получала от Джека то, что ей было нужно, сама отдавая взамен все, что могла дать.

Бывали мгновения, когда он днем занимался лодкой, возился с мотором или следил за парусами, и вдруг ее образ всплывал у него перед глазами, а тело, откликаясь, следовало за мыслями. Тогда он бросал все и устремлялся к ней. Вот и сегодня он мог бы дольше кататься на лыжах, но, зная, что Джоан наблюдает за ним и волнуется.., он просто обязан был прекратить свои рискованные развлечения!

Иногда ему казалось, что он сам ведет себя, как ребенок. Он уже никогда не сможет жить так, как живет большинство людей, и обходиться без нее по восемь или десять часов в день. Ему необходимо постоянно быть рядом с нею, тешить себя тем, что она любит его.

Джек расстегнул ее красную хлопчатобумажную блузку и медленно провел руками по спине. На ней были прелестные шорты, которые изумительно подчеркивали красоту ног. Он положил руки ей на бедра, не спеша погладил по ягодицам, сжимая мягкую, упругую плоть. Она опять застонала, обмякла и прильнула к нему, боясь упасть.

Он осыпал ее поцелуями с головы до ног, чувствуя, что она нуждалась в нем, и это придавало ему уверенности.

— Я знаю, знаю, — говорил он, глядя на нее, хотя не имел ни малейшего представления, как помочь ей. — Джоан, посмотри туда… — Он кивнул на горизонт. — Знаешь, что там?

В зеленых глазах Джоан засветилась надежда: «Что?» В глубине души она понимала, что ключом к решению мучившего ее вопроса владел Джек и что только он был в состоянии помочь ей вновь обрести силу и поверить в себя. Она ждала от него слов, которые положат конец ее замешательству.

— Греция, — ответил он. Она вырвалась из его рук.

— Греция?

Он что, сошел с ума? Какой такой таинственный смысл был в его ответе? Джоан расстроилась еще больше. Никакой романтики. Она забыла, что Джек был реалистом.

— Да, Миконос, Родос, Парфенон…

Это обязательно сделает ее счастливой. Подумать только, они смогут увидеть древние места, которые послужат для нее источником вдохновения, опять заставят работать мысль, дадут новый толчок к творчеству. Ему хотелось вновь увидеть огонь в ее глазах, он совершенно терялся, когда видел потухший взор Джоан.

— Мне казалось, ты говорил, что мы вернемся в Нью-Йорк на время.

— Да.., в конце лета. Разве мы не договорились? О чем она думает? О Нью-Йорке? Ей хочется домой, она скучает? Может быть, ей не терпится увидеть сестру? Он надеялся, что она стремится в Нью-Йорк из-за какого-нибудь пустяка.

Джоан отстранилась от него и взяла бутылочку со средством против загара. Согласие на поездку в Грецию равносильно гибели Помпеи. Ей захотелось немедленно покинуть эту яхту, спрятаться от этого солнца. Она желала…

— Я не хочу, не могу больше ждать. Мне не нужны ни Греция, ни Родос. Я не расположена в настоящий момент созерцать живописные руины. Джек, время стремительно летит. Неужели мы не можем заняться чем-то более стоящим?

— Чем? Чем еще? Только представь себе, мы отправимся на «Анджелине» на греческие острова, увидим Парфенон… Понимаешь — Парфенон! Кто знает, сколько времени он еще простоит?

Почему она не понимает его и не чувствует того же, что и он? Это же так просто — относиться к жизни легко и воспринимать ее такой, какова она есть. Он был счастлив, что она рядом и что они вместе могут наслаждаться дивными местами, путешествуя по всему миру. Но для Джоан этого было недостаточно. Ее преследовало ощущение, что она кружится на карусели и не может остановиться. Она жила его интересами, привычками, желаниями, смотрела на мир его глазами, теряя себя и свою индивидуальность.

— Все это великолепно, но мне нужна передышка на берегу или что-то в этом роде. Продолжительный отпуск на берегу. Дело в том, что я надеялась во время плавания закончить книгу, но у меня ничего не получается. Я в тупике и ничего не могу придумать.

Конечно, он все понимал. У нее были обязательства перед издателем. Миллионы читателей ждали выхода очередного романа Джоан Уайлдер. Они зависели от нее, рассчитывали на нее, а получалось, что она их всех подводит. У Джека было иное представление о мере ответственности. Он жил так, словно все свое носил с собой, и как только что-то взбредало ему в голову, он тут же на всех парусах отправлялся бороздить синюю гладь морей и океанов. Возможно, именно с этим Джоан и не могла примириться.

Он был обязан понять ее, но не мог. Джека не покидало ощущение, что перемена в их отношениях произошла с тех пор.., с каких же это пор? И какая перемена? Он ломал голову, пытаясь понять, что повлияло на Джоан.

Она выглядела такой счастливой в начале их путешествия, когда они посещали места, о которых она лишь читала когда-то. Он тоже был счастлив, открывая перед ней мир. Это было, как сказочный сон, их общий сон, разве не так?

— Я думал, тебе хотелось попутешествовать вместе со мной по свету.

— Да, хотелось. Но нельзя же все увидеть за одну неделю. У меня все смешалось и перепуталось — экзотические порты, роскошные приемы, живописные закаты.

Джек не верил своим ушам! В Лиссабоне у нее было совсем другое настроение. Он никогда не забудет ночь отплытия. В минуты близости ему казалось, что они совершали полет на Луну и обратно. А теперь было очевидно, что они настроены на совершенно разные волны. У Джека было такое чувство, будто его вывернули наизнанку, будто Джоан выхватила оружие и выстрелила в него. Уж лучше бы она его действительно застрелила

— больнее не будет. Ему хотелось встряхнуть ее, привести в чувство. Почему она больше не чувствует себя счастливой, как это бывало прежде? Он знал это наверняка, потому что она не раз говорила об этом. Что же случилось, почему она так переменилась?

Джек стал копаться в памяти, стараясь припомнить хоть один эпизод, который приоткрыл бы завесу. Они ели дары моря в местных прибрежных кафе и бродили, взбираясь и петляя по крутым, уходящим вверх улочкам, таким узким, что по ним не могла проехать машина. Они танцевали на площади около дворца Белем, где сочеталась браком юная пара. Джоан была очень красива в тот день. Он купил ей белую кружевную мантилью. Помнится, он даже сказал, что мантилья напоминает свадебную фату. Он вспомнил, что, посмотрев на Джоан, был поражен ее печальным взглядом.

Да! Именно тогда! Она не была счастлива в Лиссабоне, она была грустна. Он не донимал ее расспросами, а сама она ничего не говорила. Теперь, размышляя обо всем пережитом, он понял, что Джоан изменилась после отплытия из Португалии.

В разговорах Джоан никогда не касалась многих тем, в частности никогда не говорила о браке. Он тоже хранил молчание, хотя на этот счет у него были свои соображения. В прошлом, когда у него появлялись серьезные намерения относительно какой-либо девушки, она или удирала от него в горы, или начинала перевоспитывать его. Ему не хотелось пережить то же самое с Джоан — пусть их роман длится вечно. Не к чему спешить и принимать какие-либо решения. Они прекрасно проводили время — так ему казалось, во всяком случае, и она с удовольствием принимала его правила игры. Если он хотел поднять якорь, она не возражала, никогда не спорила, и он думал, что так и надо. Он был уверен, что все делал ради ее удовольствия.

Сегодня, когда Джоан рассказывала о сцене свадьбы в романе, она впервые произнесла это слово в его присутствии. Он был страшно растерян, когда отвечал ей. В тот момент он почувствовал себя загнанным в ловушку и испугался: отвечал, как бы защищаясь. И теперь, когда он смотрел на нее, слушал, то чувствовал, как вокруг него опять вырастает защитная броня. Черт! Она не на шутку перепугала его.

— Да, тяжелая работа, — ответил он, стараясь скрыть неуверенность в голосе.

— Джек, это.., это и много, и мало. Это… Она не верила своим собственным словам, своим чувствам. Произошло что-то непоправимое, чего она не понимала. Ей не хватало чего-то, что она не могла получить. Ей нужен был четкий курс, направление. Она была не в состоянии и дальше бесцельно плавать, заходя то в один порт, то в другой, не имея даже таможенного пропуска, в котором фиксируется время и маршрут.

Джоан сама не верила своим словам о том, что по горло сыта этой экзотикой. Она собрала достаточно материала для новых сюжетов, которых хватило бы на три жизни, но теперь ощущала потребность исследовать мир на бумаге, а не сидя на носу яхты. Разве не в этом смысл жизни: совершенствование через самовыражение? Ее таланту нужен выход, и она чувствовала определенные обязательства перед читателями.

— Мало?

В полной тишине слова Джека прозвучали резко. О чем она говорит? Почему быть с ним — мало для нее? Может быть, все это время он жил с сумасшедшей? Ради нее он был готов на все. Из-за нее он чуть жизни не лишился в Колумбии. Они плыли туда, куда она хотела. Может быть, все писатели такие сумасшедшие? Возможно, она желала того, чего вообще не существовало.