Она начала всхлипывать. Николаю стало все ясно. Он спросил:

— Таня, через час Вы будете готовы? Я за Вами заеду. Я Вас очень люблю.

Он повесил трубку. Таня долго сидела и слушала телефонные гудки. Ей хотелось снова услышать последнюю фразу.

Она встала, с трудом залезла на антресоли, все ее тело разламывалось. Она достала небольшой черный, лаковой кожи, чемодан и большую спортивную сумку с логотипом Гарвардского университета. В чемодан напихала, не глядя, какую-то одежду. На дно спортивной сумки поставила рыжую, печатную машинку, собрала все свои бумаги, десятка три книг, натянула джинсы, белый свитер, пятерней расчесала короткие волосы и тихонечко вынесла в прихожую чемодан. С сумкой оказалось сложнее, она была просто неподъемная. Таня с трудом доволокла ее до входной двери, открыла шкаф, накинула дубленку. Рядом висели ее любимая норковая шубка и белый заячий жакет. Таня не удержалась и сунула их в спортивную сумку. Она зашла в комнату бабули, та спала. Таня долго смотрела на желтоватое, все в морщинах лицо, седые, белые, как лебяжий пух, волосы. Бабуля — это единственный, по-настоящему любимый человек. Когда еще они увидятся? Даже, если Николай ее выпроводит из своего дома, сюда она больше никогда не вернется. Звякнул, входной звонок. В дверях стоял Николай. Он, не говоря ни слова, взял в одну руку чемодан, в другую — спортивную сумку. Таня тихо захлопнула дверь.

Они поехали в новую, неизвестную жизнь.


В четыре часа из поликлиники, после трудной смены, еле передвигая ноги на высоких каблуках, вернулась Марианна. Всю дорогу она думала о молодой мамочке, лет восемнадцати, истощенной, убого одетой, которая притащила своего младенца в старом ватном одеяльце без пододеяльника, вместо пеленок — грязные тряпицы и что-то вроде распашонки, на головке, вместо чепчиков и шапочек, был повязан толстый шерстяной платок. Мамочка умоляла дать ребенку направление в ясли. Когда развернули малыша, тот еле дышал, все тельце было покрыто сыпью, глазки — мутные. Температура очень высокая. Вызвали детскую неотложную помощь, а мамочка плакала и умоляла «выписать справку» в ясли.

Марианна вошла в квартиру. В прихожей дверь шкафа — нараспашку, в Таниной комнате — нет одежды, книг и печатной машинки. Таня ушла из дома. Не раздеваясь, Марианна почти упала в Танино кресло. Слезы потекли, смывая обильную косметику с глаз, щек, яркая губная помада превратилась в розовато-красные струйки, похожие на кровь. Это было невыносимо! Материнское сердце разрывалось, стонало. Да, умом Марианна понимала, что Таня когда-то выйдет замуж, но обязательно будет жить в этой квартире. Она станет бабушкой, кому же, как не ей, врачу-педиатру, воспитывать собственных внуков.

Но все получилось не так. Эта дикая выходка Петра, как он мог! Что, вообще с ним происходит? Наконец, Марианна стянула сапоги, скинула тяжелую норковую шубу — очередной подарок мужа, влезла в халат. К маме заходить она не стала — это известие убьет старушку.

В восемь пришел Петр. Водитель втащил в квартиру две огромные коробки, пахнущие вкусной рыбой, свежими огурцами и какими-то южными фруктами. Он бросил на кресло шинель, резко швырнул тяжелые, зимние ботинки. Они с грохотом разлетелись в разные стороны, прошел в «залу», привычным движением налил коньяк в хрустальный стакан с толстым дном (вообще-то для виски, но Петр знать не хотел, стакан, он и есть стакан) и медленно, как пьют теплое молоко, выпил до дна. По телевизору шел репортаж журналиста-международника Валентина Зорина о том, как угнетают негров в США, как бедно живут американские рабочие.

В «залу» вошла Марианна. Петр спокойно встал из кресла, взял свой огромный серый «кейс», «бухнул» его на полированный, с инкрустацией круглый стол. Он долго крутил колесики номерных замков, наконец, извлек несколько страничек машинописного текста. Глядя мимо Марианны, он начал читать:

— Большаков Николай Александрович, род.1950 г. в г. Москва. До поступления в 1965 г. в физико-математическую школу-интернат при Высшем техническом училище проживал с родителями по адресу: Бескудниковский район, 3-й Заводской переулок, кв. 12. Отец — прораб на стройке, умер в 1977 г. от алкогольного отравления. Мать работала технологом в НИИ картофелеводства, то есть сажала картошку, — пояснил зачем-то Петр Данилович. — В настоящее время — пенсионерка. Работает уборщицей, в продовольственном магазине № 68 Бескудниковского района. Неоднократно получала выговоры от директора магазина за выход на работу в нетрезвом виде. Брат — Александр Александрович, 1946 г. р. работал бетонщиком на стройке, после перенесенного обширного инфаркта — инвалид третьей группы, работает ночным сторожем в продовольственном магазине № 68 Бескудниковского района, злоупотребляет спиртными напитками. Продолжать или хватит? — все еще спокойным голосом спросил Петр Данилович, только глаза постепенно наливались кровью.

— Ты лжешь! — закричала Марианна.

— Нет, деточка, это оперативная информация из Комитета государственной безопасности, которую сегодня по моей просьбе подготовили в Управлении по контролю за творческой и научной интеллигенцией. Его возглавляет Кузьма Васильевич Сидоркин — ты его знаешь, у Юрия Георгиевича на даче, на «шашлыках» встречались, он тебе все ручки целовал.

— Это — ошибка, — простонала Марианна.

— В КГБ не бывает ошибок. Слушай дальше, твой Николай раз двадцать выезжал за границу, в капиталистические страны, у него кругом там «дружки-коллеги». Чуть что, он первый сбежит за бугор, и про Таньку не вспомнит! А, кстати, где она? Пусть почитает про своего «дружка», поганца!

Марианна села на стул, ноги отказывались ее держать. Она глубоко вздохнула и громко, четко произнесла:

— Таня собрала вещи и ушла из дома. Я думаю, к Николаю. И уверена, она больше не вернется. Никогда!

Петр молчал. Полученная информация никак не укладывалась в его голове. Как его девочка, его любимая, единственная дочка, его цветочек, его зайчишка, которую он в детстве катал на своей ноге, кружил под потолком, а она смеялась тонким, звонким, как колокольчик, голоском ушла из дома с каким-то мужиком, скорее всего, изменником Родины.

Лицо побагровело, он заорал:

— Танька, шлюха, стерва, я ее придушу собственными руками. А — этого… — Петр, грязно, выругался, — отправлю на Колыму, лес валить! Я…я.

Петр Данилович прямо из горла допил коньяк, и, шатаясь, пошел в спальню.

На крики из своей комнаты на инвалидном кресле «приехала» бабуля. Она удивленно спросила:

— Что еще у вас?

Марианна подошла к маме, встала перед ней на колени и как могла тихо и спокойно рассказала все, положила голову маме на колени и заплакала. Вдруг она почувствовала, что мама как-то странно вздрогнула, все тело напряглось и тут же обмякло. Лицо побелело. Марианна стояла на коленках и шептала:

— Мама, мамочка… мамочка…

Наконец, она встала, вызвала «скорую». У Ольги Михайловны, случился глубокий инсульт.

Марианна всю ночь не спала. Она кое-как приткнулась на узеньком диванчике. Одеяло все время спадало на пол. Марианне слышалось тихое посапывание мамы, иногда ей казалось, что мама повернулась на другой бок — скрипнули пружины старинной кровати, с которой она категорически не хотела расставаться. В комнате стоял устойчивый запах валерьянки и еще многих других лекарств. Она встала, настежь открыла форточку и вышла из комнаты. Из спальни слышался тяжелый громкий храп, иногда дыхание на секунду-две прерывалось, затем — урчание, хрюканье, чавканье и опять храп. Марианна насторожилась, накинула халат, прилегла на диван в «зале» и стала внимательно слушать. Как врач, она сразу поняла, о — это очень опасно. Надо вызвать «реанимацию» из Центрального госпиталя МВД. Она на цыпочках подошла к спальне, приоткрыла дверь и резко отшатнулась — невыносимый запах перегара ударил в нос. Не стоит торопиться. Вскоре, храп немного приутих.

К утру, Марианна задремала. Сквозь сон она слышала, как гудит электробритва в ванной, затем непонятный звон хрусталя, долго льющаяся вода из крана, громкий стук входной двери. Она вошла на кухню и поняла, Петр хотел попить воды прямо из кувшина, но тот был тяжелый и очень неудобный, вода текла мимо рта, на полу была лужа, тогда он стал пить воду из крана, наливая в стакан. Хрустальный кувшин стоял на самом краешке стола. Марианна отодвинула кувшин и улыбнулась, представляя эту картину. Тут же она вспомнила про маму, стала собираться в больницу. Зашла в спальню, где еще стоял этот ужасный запах, открыла шкаф, огромных размеров, с виньетками и инкрустацией, с трудом нашла наиболее скромный костюм, не стала «делать лицо», наспех перекусила. В прихожей стоял такой же по размерам шкаф, только с двумя рядами ящиков для обуви. Она с трудом нашла «старенькие», с ее точки зрения, полусапожки без каблуков и, вроде, была готова. Сегодня у нее вторая смена, если что, отменят прием. Но Марианна не уходила, она чего-то ждала. Ждала телефонного звонка от Тани, она была уверена, что Таня у Николая. Вспомнила, что когда-то записывала его номер телефона, покопалась в Танином письменном столе и, во втором ящике нашла заветную бумажку. Вдруг, очень громко, так, что Марианна вздрогнула, зазвонил телефон. Нет, это не Таня. Марианна всегда заранее чувствовала, кто звонит. В трубке раздался незнакомый женский голос.


Петр Данилович, как всегда, в 8-30 утра вышел на улицу. Как всегда, его ждала надраенная до блеска черная «Волга». В 9-00 началось совещание у министра Н.А. Щелокова, все присутствующие утвердительно кивали головами. В 10–30 разошлись по кабинетам. Петр Данилович направился к себе, пол в коридоре, по которому он шел, почему-то раскачивался, как палуба. Да, совсем старое здание, но после Олимпиады обещали центральный аппарат перевести в новое — на Октябрьской площади. Он вошел в свой кабинет, сел в кресло и понял, что страшно болит голова. Два дятла уселись ему на макушку и долбят по вискам, а по щекам кто-то гладит раскаленным утюгом. Он встал, достал ключи от сейфа, подумал: «Коньячку, и все пройдет», — сделал несколько шагов и с грохотом рухнул на пол. Через некоторое время со срочной информацией в кабинет вошел помощник зам. министра. Вызвали «реанимацию» из Центрального госпиталя, врачи долго оказывали первую помощь, затем Петра Даниловича увезли в госпиталь.