Помимо персональной машины класса «Люкс» с водителем и охраной, Олег Борисович Сикорский всегда может воспользоваться одним из частных самолетов компании «Промнефть». Конечно, приоритетными являются деловые поездки, которые случаются весьма часто.

В свободную минуту на частном самолете «Промнефть» можно попасть в любую точку мира, где тепло и тихо и воздух чистый. Олегу Борисовичу больше всего нравился швейцарский городок Санкт-Мориц, расположенный в глубине Альпийских гор. Непередаваемой чистоты и прозрачности воздух, позеленевшие горные склоны, вечные безмолвные ледяные вершины и лужайки невзрачных, но бесконечно милых цветочков с гордым названием «эдельвейсы». Летом в Санкт-Морице прохладно. Олег Борисович не переносил жары. Он помнил, как беспощадное ташкентское солнце прожигало насквозь нежную детскую кожу, от него никуда не спрячешься. Даже ночью маленькому Олегу не становилось легче.

Летом по альпийским склонам можно целый день бродить по «козьим тропам». Следует взять рюкзачок и ветровку. В походных ботинках на толстой подошве можно пройти десяток километров. Очень помогают в путешествии специальные палки, вроде лыжных, только с резиновыми наконечниками-«копытцами» — «Скандинавские палки». В нижней старинной части города господин Сикорский купил себе дом, роскошный, даже по швейцарским меркам. Такой дом в швейцарских Альпах называется «шале».

Зимой в Санкт-Морице — аншлаг. Вся европейская и российская богема катается на горных лыжах. По прозрачному, как стекло, льду озера носятся конькобежцы. По узким старинным улочкам степенно разъезжают сани, в которые запряжены гордые олени или симпатичные лошадки в нарядных попонах. На горных лыжах Олег Борисович не катался, но любил подняться на комфортабельном подъемнике-вагончике на высотную, километра три, станцию и любоваться горнолыжниками, этими смелыми и красивыми людьми. Особенно его удивляли и восхищали дети! Совсем крохи, а так бесстрашно несутся с небольших гор, и, если падают, то только для того, чтобы был повод громко смеяться.

В начале августа 1996 года Олег Сикорский вернулся из отпуска. Две недели, проведенные в Санкт-Морице, сделали из него человека.

Он открывает входную дверь в свою квартиру. Недалеко, метров через десять, еще одна дверь. Там живут соседи, но встречаются они очень редко, раз в год, не чаще. Соседка пытается открыть дверь, замок не слушается. Соседка с надеждой смотрит на Олега. Господин Сикорский ставит в угол «лыжные» палки и уверенно идет не помощь слабой женщине. Он — большой специалист по дверным замкам. Оказалось, что женщина пытается засунуть в замочную скважину другой ключ. Женщина радостно улыбается. По виску течет капелька пота. Она удивленно смотрит на соседа.

— Вы на лыжах катались? Летом?

Олег смеется.

— Так, слегка, в Альпах, на одних палках!

— Это как? Расскажите!

— А Вы приходите пить чай, у меня — швейцарский шоколад и миндальное печенье.

Через два часа Олег Борисович и Мария Ивановна пили чай в большой гостиной, в квартире Сикорского. Оба не знали, о чем говорить, но оба знали, чего им хочется. Оба были свободны. Он — очень богат, она — очень бедна и беззащитна. У нее был сын-подросток. С ее точки зрения — минус. С его точки зрения — плюс.

Олег рассказывал про свой дом в Санкт-Морице, про горы, про «лыжные» палки, про эдельвейсы. Мария удивлялась: «Неужели так бывает в жизни?» Мария жила в этой квартире на куриных правах. Конечно, она — москвичка! «Какое счастье, как будто, кроме Москвы, в России и жить негде», — подумал Олег Борисович и вспомнил набережную канала Грибоедова.

Мария Ивановна продолжала:

— У меня прописка у родителей, в Зюзино, в двушке панельной. Но там — сестра с двумя детьми и мужем. Мария характерно щелкнула пальцами под нижней скулой. Мама с папой — старички, уехали в деревню, в Тульскую область, «на шею» к тете Дусе. И детей на лето туда же кидают!

— Бедная Тетя Дуся! Какая «шея» такое выдержит?

— А мне Аделия Сидоровнва не разрешает Леончика в Тулу забрасывать. Деревня портит детей! И к себе на дачу не пускает. Все-таки — подросток. Велосипеды, дружки! У нее цветы кругом! Вот Леончик — все лето в Москве!

Олег Борисович подумал: «Если у Леончика есть мама, бабушка, свекровь мамы, значит, должен быть и папа».

— А что отец Леона думает по этому поводу?

— Отец? Да, я его уже пять лет не видела! А Леончка, Леонида, это Аделаида переименовала, для интеллигентности. Ее саму Евдокия зовут, Дунька!

«Сколько ненависти, обиды, презрения — в одной фразе, в одном слове "Дунька"! Сколько страсти!» — подумал Олег Борисович. Ему стало интересно.

— А сама Аделаида Сидоровна кто? Профессор филологии?

Мария Ивановна неожиданно весело засмеялась.

— Много хотите. Она из тверской деревни около Завидово. Знаете, охотничье хозяйство, туда на охоту…

— Да кто же не знает Завидово!

— Как «гости» приезжают, всех девок из ближних деревень на прислугу собирают. Осмотр там очень строгий, врачи разные, кровь на анализы берут, манерам правильным учат.

— Да. — глубокомысленно произнес Олег Борисович. — И Дунька вышла замуж за одного из охотников. Угадал?

Мария Ивановна захлопала в ладоши.

— А кто теперь — этот охотник?

— Его больше нет. Он был заведующим Отделом культуры, или образования. Член ЦК КПСС. Когда началась «перестройка», он ничего не принял, даже телевизор не смотрел. А когда Союз развалился, ГКЧП, и прочее. Да Вы все знаете, он уехал на дачу, неделю лежал, врачей не подпускал… Аделия потом все радовалась, что дачу сумела вовремя «на себя переписать и закрепить».

Олег Борисович слышал много подобных историй.

— Мария Ивановна, да ну ее, эту Аделию, к лешему! Вы-то чем занимаетесь?

Мария Ивановна покраснела.

К сожалению, природа обошла ее стороной. Не заметила, и поэтому не раскрасила. Мария Ивановна выглядела лет на сорок. Так оно и было. Бледная, тускло-белая кожа, желтоватые веснушки, серо-голубые глаза. Может быть, они когда-то блестели, но давно потухли. Волосы цвета старой соломы закручены в маленький пучок на затылке. Худенькая, щупленькая, маленькая.

— Я филологический факультет МГУ закончила, романо-германское отделение.

У Сикорского округлились глаза.

— Хотела, вернее, рекомендовали, в аспирантуру. Но я вышла замуж. Так получилось, «по залету».

Олег Борисович напрягся всем телом.

— Сережка с друзьями пришли в общежитие в гости к Ленке.

Олег Борисович улыбнулся. «Все старо, как мир», — подумал Сикорский.

— А потом выяснилось про ребенка. Мне надо было решать: аспирантура или … Свекровь орала, что я не подхожу для их семьи, простушка необразованная!

— А что, филфак МГУ перестал готовить российскую гуманитарную элиту?

Олег Борисович обдуманно подбирал слова.

Мария Ивановна продолжала:

— В ЦК КПСС с моральным обликом детей «высокопоставленных членов», в последнее время было очень строго. И на факультете все знали. Мы с Сережкой поженились. Свадьбу устроили — на пол-Москвы, все нужные и важные люди были. Моих родителей не пустили. Мама у меня в библиотеке работает. Папа — лифты ремонтирует.

Я еще не родила, а Сережка стал гулять, девчонок прямо сюда, в эту квартиру водил. Отец его высек. Да-да, ремнем, натурально! Я чуть не родила на месяц раньше.

Сережка обиделся и с другом в Сибирь на прииски подался, золото мыть.

— И много намыл? — съехидничал Олег Борисович.

— Не знаю, денег ни разу не присылал, ни копеечки. А мне — не надо! Я в школе преподаю. Совсем близко. На той стороне Профсоюзной. Английская специальная школа. Работать интересно. Но дети — сложные, из богатых семей. Я стараюсь хоть чему-то научить их!

Оба устали, пора было расходиться.

Мария Ивановна стала заглядывать к соседу вечерами, когда Леончик уезжал к бабке. Он подрос и перестал спрашивать разрешения. Он уже понимал, что дача — его. Тем более, отец иногда присылал ему денег, на имя Аделии Сидоровны. Леончик купил себе квадроцикл и выезжал на дорогу на огромном «чудище», не глядя по сторонам. Широкие колеса мощного вездехода вминали в землю цветы и кусты, бережно взращиваемые бабкой Дуней. Леонид учился в школе, где преподавала русский язык и литературу его мама — Марьванна. Учился на двойки по всем предметам. Тройки Леониду ставили ради матери. Мария Ивановна была прекрасный, незаменимый педагог. Она не просто учила детей, она отдавала им всю душу, все свое время. Леонид к четырнадцати годам не прочитал ни одной книжки, с трудом запомнил десяток английских фраз. Он не был умственно отсталым, или безнадежным тупицей. Это была жизненная позиция! Олег Борисович и Леон практически не пересекались.

Олег Борисович рассказывал Марии Ивановне про европейские страны, великие памятники культуры, про тайгу и про добычу нефти. Вдруг выяснилось, что Мария Ивановна никогда не была в Петербурге! Олег Борисович про себя удивился, как можно говорить о русской литературе, о Пушкине, не побывав в Царскосельском лицее? Пешком бы сходила, если нет денег на билет! Олег Борисович несколько раз порывался пообещать Марии Ивановне свозить ее в Париж, Лондон, обязательно в Санкт-Мориц. Но в последний момент замолкал, резко переводил тему разговора. Что-то его останавливало. В Петербург везти ее он даже не собирался.

Их сексуальные отношения были однообразны, бесцветны, скромны.

Тем не менее, Мария Ивановна забеременела.

Аделия Сидоровна устроила скандал. Она так орала и нецензурно ругалась, что Олег Борисович испугался за стены кирпичного дома. Как бы ни пошли трещины. Леончик — останется с бабушкой, а эта —… пусть катится на все четыре стороны. Мария Ивановна прикатилась к Олегу. Благо дело, катиться было недалеко. Маша оказалась плохой хозяйкой, она не умела готовить, стирать, убирать. Совсем не умела. Это не имело никакого значения. В доме была горничная и повар. Главное, Маша носила ребенка, его ребенка!