— Катенька, а когда у нас будет чудесная девочка, похожая на тебя, или мальчик, похожий на меня?

Катенька громко расхохоталась.

— Карась ты мой недожаренный, у нас никогда не будет детей. Два подпольных аборта — это не шутка!

Сикорский вылез из кровати, пошел в душ и долго-долго тер себя мочалкой. Он «стирал» Катеньку и с кожи, и из души. При разводе Катенька требовала половину особняка на набережной канала Грибоедова, Сикорский купил ей однокомнатную кооперативную квартиру в Купчино. И на том расстались.

Тетя Тома не скрывала радости. Пытаясь успокоить «дорогого Олега Борисовича», тетя Тома начала рассказывать, как Катенька «водила мужиков». Эта Катька устраивала «бедлам, да и только». За бестактность тетя Тома была выслана на кухню.

В начале мая 1987 года, вечером, в кабинете профессора Сикорского раздался телефонный звонок.

— Товарищ Сикорский, Вас беспокоит нотариус Петров, из городской нотариальной конторы. Я должен Вам вручить важный документ.

На следующий день, около семи часов вечера, на набережной Грибоедова напротив старинного особняка остановилась белая «Волга» с желтыми дипломатическими номерами. Тетя Тома провела гостей в столовую, принесла чай и песочное печенье, которое умела готовить только она. Гости представились:

— Нотариус Петров Александр Иванович, месье Жак Вольжье, секретарь Консульства Республики Франция в Ленинграде.

Господину Сикорскому вручили, нотариально заверенное завещание, оформленное по всем соответствующим юридическим нормам обоих государств. Нотариус Петров распечатал конверт и огласил завещание. Составлено Графиней Дарьей Силантьевной Сикорской-Головниной, русской, гражданкой Российской Империи — по месту рождения, гражданкой Французской Республики по месту проживания мужа, Ивана Николаевича Головнина. Рождена в 1895 году в Российской Империи, в городе Санкт-Петербург, канал Грибоедова. Скончалась в декабре 1986 года, в Париже.

Речь шла о компании «Голдин леди». В большом конверте находилась еще целая «кипа» сопроводительных документов. Олег Борисович расписался в «Книге нотариального учета». Месье Жак посоветовал в ближайшее время посетить перечисленные в завещании частные банки в городе Цюрихе и офис в государстве Лихтенштейн — засвидетельствовать свою персону. Попили чаю, месье Жак незаметно съел все печенье. Гости не сводили глаз с удивительного кольца на левой руке господина Сикорского. Раскланялись.

Олег Борисович сидел за письменным столом в кабинете деда, отца, теперь — в его кабинете. Он догадывался, подозревал, что «такое» может произойти. Судьба очередной раз посмеялась над ним. Обе его жены, Сара и Катенька, не родили ему детей. Судьба подсунула несметное богатство. Теперь надо со всем этим разбираться, во все вникать. Деньги — в Швейцарии, управляющая компания — в Лихтенштейне, добыча и производство — в Южной Африке. Дарья Силантьевна, двоюродная тетя Олега Борисовича — всю жизнь прожила и умерла в Париже. По понятным причинам, отношений или переписки не поддерживали. Сам черт голову сломит! Может быть, поездка в Цюрих и Лихтенштейн что-то прояснит? Как отнесутся к «такому» наследству органы госбезопасности? Им наверняка все известно. Степаныч — мелкая сошка, он приставлен следить, а не понимать. Да что он понмает, вообще?

Олег Борисович стал вспоминать. Отец, уже в больнице, за день до роковой операции, рассказал Олегу, как в 20-м году зимой ночью в дом постучал человек. Он был весь грязный, оборванный, все время кашлял в окровавленную тряпку, задыхался. Евграф Силантьевич оттолкнул сына подальше. Борис услышал только имя гостя — Иван Головнин. Гость протянул что-то, завернутое в тряпку или портянку, и ушел. Евграф Силантьевич зашел в прихожую, двумя пальцами размотал кулек. В кульке была ржавая, размером с толстую книгу, коробка от леденцов «Монпансье». В коробке завернутые в мешковину лежали папки с документами и, наверное, кольцо. Тряпку Евграф Силантьевич приказал, тут же сжечь, а жестяную коробку промыть уксусом. В городе свирепствовали холера, брюшной тиф, туберкулез. Он долго тер руки уксусом, приказал печнику, единственной прислуге в доме, протереть все, что можно, крепким раствором уксуса.


Через неделю Олег Борисович должен был лететь в Стокгольм, читать курс из 20-ти лекций, затем — в Осло, курс из 15-ти лекций. Таким образом, в Цюрихе он будет через два месяца. Лекции отменять или передвигать сроки нельзя. Это — дело государственной важности. Внешне — обычные лекции по узкопрофильной тематике. На деле — пропаганда мощи Советского Союза. Наличие необъятных запасов углеводородов, достоверная информация об их расположении меняет соотношение сил в мире. Без всякого ядерного оружия! Сам лектор и все прочие прекрасно знали, что половина студентов — представители специальных служб многих государств. Они все записывают, фотографируют, перечерчивают.

Профессор Сикорский не боялся сказать «лишнего». Здравый смысл, искренний патриотизм, воспитанный дедом и отцом, наконец, иудейская мудрость, которую Берта передала сыну с генами, сформировали мощный внутренний цензор в сознании профессора. Все попытки узнать больше сказанного были обречены. Московские чиновники с трудом, но понимали, что профессор Сикорский — фигура, полезная для государства, и особо его не притесняли.

Олег Борисович оформил отпуск, где указал на необходимость отдыха и лечения в Швейцарии. Возражений не последовало. Гонорары за лекции Сикорский получает в валюте, а лечиться ему давно пора! Отделаться от Степаныча на время отпуска — пара пустяков. Олег Борисович отправился в Цюрих, Степаныч — в Рязанскую область, помогать бабке окучивать картошку.

Господин Сикорский неплохо знал немецкий язык. Он быстро решил все представительские проблемы. Его встречали и провожали управляющие крупнейших частных банков, говорили много ненужных слов, уверяли в надежности финансовых институтов и доверительном отношении к почетным клиентам. Господин Сикорский получил несколько банковских чековых книжек, абсолютно ненужных в Советском Союзе. Главный и единственный офис в княжестве Лихтенштейн неприятно удивил и разочаровал нового владельца. Наглые клерки делали вид, что ничего не понимают. Этой «конторой» надо заниматься всерьез, если вообще заниматься. Попытки что-либо узнать о последней хозяйке «Голдин Леди», наталкивались на вежливое молчание.

Когда Олег Борисович обедал на открытой площадке ресторана недалеко от офиса «Голдин Леди», к нему подошел пожилой господин и представился. Он говорил на русском языке. Несколько забытом, с другими интонациями и оборотами речи, но необычайно красивом и благозвучном, языке. Господин слегка поклонился.

— Я — князь Ветлицкий, Петр Ильич.

— Сикорский Олег Борисович.

— Я так догадался, Вы — наследник «Голдин леди», родственник, скорее всего, внучатый племянник графини Дарьи Силантьевны Сикорской-Головниной. Очень рад! — князь Ветлицкий, еще раз поклонился. — На улице жарко, извольте ко мне в гости, на русский чай из самовара!

Олег Борисович смутился, вернее, ему было лень пить чай из самовара. Но князь настаивал.

— Я очень хорошо знал Вашу родственницу, я могу многое рассказать.

Дом графа оказался в трех шагах от офиса. В прохладной гостиной, за чаем из тульского медного самовара со швейцарским марципаном князь Ветлицкий и граф Сикорский просидели далеко за полночь. Сикорского оставили ночевать в маленькой гостевой спальне.

Первое открытие, Сикорский — граф. В семье об этом даже не упоминалось. Никогда. После победы Октябрьской революции — эта приставка стоила жизни! Второе открытие, Сикорский узнал практически всю историю жизни Дарьи Сикорской-Головниной. Он почти до конца понял, почему «Голдин леди» перешла в его руки.

Князь Ветлицкий совсем старенький, ему почти 90 лет. Что-то он забывает, путает имена, события, даты. Он долго рассказывает, как из-за «каприза» бабушки, маленький Петя и мама задержались на отдыхе в Бадене. Осень 1917 года была сухая и теплая. Князь Ветлицкий родился в Москве, на Остоженке. Их особняк рядом с особняком балерины Матильды Кшесинской. Конечно, все знают! Но домой так и не вернулись. Папа, Илья Александрович, в декабре приехал в Баден. Он смог вывезти из «пылающей» России все: драгоценности, золото, даже меха. Главное — иконы! Господь помог! Сикорский про себя удивляется: «Надо же, Родина гибнет, а он шубы в Баден везет! А может, именно так и надо! Главное — семью спасти! На этом — все стоит».

Князь Ветлицкий продолжал:

— Устроились мы здесь легко. Все — в Париж! В Париже хорошо с деньгами, а не с «красной звездой» на лбу! Да-с. Вот так, всю жизнь, на этой скале и просидел, как ворон — на цепи. Одинок, никому не нужен!

Олег Борисович устал, хотелось глоток виски. Он и сам одинок и никому не нужен. Но стоит потерпеть, хоть что-то узнать о графине Дарье.

— Позвольте, князь, так что же с графиней Дарьей?

Ветлицкий долго молчал, видимо, он задремал. Неожиданно, он всплеснул руками, глаза заблестели.

— Дарью Силантьевну я впервые увидел в Бадене в 17-м. Летом, до революции. Еще подростком был, но ее лицо помню, как вчера. Очень красива была! Такая красота только у русских женщин. Поверьте мне, старику!

Сикорский улыбнулся, он плохо разбирался в женской красоте.

— Дарья Силантьевна была в инвалидной коляске. Ее сопровождал представительный господин, немного старше. Видимо, ее муж.

Году в 24-м она неожиданно появилась в Лихтенштейне. Мы оказались соседями. Что говорить, сами видите! Старинные дома вплотную были пристроены друг к другу, как крепостная стена. Графиня Дарья стала вести дела «Голдин леди». Приезжала на американском автомобиле из Парижа, жила здесь два-три дня, и уезжала обратно. Она ни с кем не общалась, даже не кланялась! Но шила в мешке не утаишь! Подружка моей горничной, была «подружкой» клерка из кампании «Голдин Леди». Клерк по большому секрету рассказал, что муж графини «ушел в Россию», в 19-м или в — 20-м году, и не вернулся. Много позже какой-то родственник из Петербурга, не указав своего имени, тайком переслал графине Дарье весточку. В ней сообщалось, что ее муж, Иван Головнин, скончался зимой 1920 года от туберкулеза или, возможно, от тифа в Ленинграде. На берегу канала Грибоедова, у стен Храма Спаса-на-крови нашли его тело и сбросили в воду.