Татьяна Петровна физически, всем телом почувствовала, как по жилам, венам, мелким кровеносным сосудам ее тела идет электрический ток. Ей стало жарко, все тело пронизывала мелкая дрожь, кончики пальцев на руках и на ногах сильно покалывало.

Сикорский убрал руку, дрожь прошла. Не сводя с жены глаз, он сказал:

— Теперь ты будешь счастливой. Я тебе все отдал. Обо мне — не жалей. Никогда!

Олег Борисович выпил еще стакан виски, встал и направился в сторону кабинета. Татьяна Петровна с трудом дышала. Она боялась пошевелить левой рукой, вдруг кольцо соскочит и укатится далеко-далеко. Она чувствовала, что это — ее кольцо. Оно пришло к ней по Высшему праву. Кольцо прочно сидело на пальце. У Сикорского были маленькие, почти женские, руки. Неудивительно, что кольцо пришлось впору. Сикорский вернулся из кабинета с объемистым конвертом, размера А4, и большой канцелярской папкой образца 70-х годов, завязанной на бантики с трех сторон.

— Это тебе — в придачу. Даю три дня на ознакомление, потом начнем работать. Спокойной ночи, жена!

И отправился к себе в кабинет.

Татьяна Петровна в недоумении повертела свадебные подарки, доела котлету, попила травяной настой, вместо чая и на лифте поднялась на второй этаж, к себе в спальню.

Татьяна Петровна постепенно осваивала свое новое жилище. На сегодня она разобралась и прочувствовала свою спальню, лифт, немного — кухню. Кухня была территорией Раечки, Татьяна Петровна приходила на кухню в гости.

Спальня Татьяне Петровне нравилась. Оказалось, очень приятно жить в огромном помещении с высокими потолками. Комната готовилась специально для женщины. Это — исключительно дамская спальня. Обои в мелкий, нежный цветочек, розовато-бежевые тона интерьерных тканей и натуральной кожи, каррарский розовый мрамор. Мебель, панели, внутренние двери — все из вишневого дерева. Вишневое дерево нежное, теплое, мягкое — женского рода. Не то, что дуб! Дуб, он и есть дуб. Мужского рода. Стукнешься спьяну о дубовую панель, полгода болеть будет!

Кровать очень большая, но не на двоих. Восхищает эркер и чудесный вид из окон. Голубые ели, жасмин, сирень. Видимо, в саду или в парке работают опытные садовники, не то, что наш Филечка. Как эта мысль проскочила в голове у Татьяны Петровны, кто ее пропустил! Нет, нет, она не допустит срыва, повторения кошмара. Теперь она — другая. А про Соколики, похоже, все забыли! Загородный дом не упоминался в бракоразводных документах. Значит, он по-прежнему их общая собственность — Кольки и Юшки.

Сегодня был знаменательный день. Татьяна Петровна Видова второй раз вышла замуж. Видимо, удачно. Обручальное кольцо — на пальце. Она села в кресло, направила боковую лампу торшера на кольцо и стала его внимательно изучать. Снять с руки — не получится никогда. Кольцо «вросло» за какой-то час в кожу руки. Стоя под душем, она пыталась намыливать палец шампунем, долго держала руку над головой, все бесполезно. Это кольцо с ней навсегда, до последнего вздоха. Камень — очень большой бриллиант, размером с хорошую узбекскую черешню, имел странный желтоватый оттенок. При свете лампы камень «выстреливал» такими мощными лучами, что казалось, эти лучи прожгут мебель, стены дома, Вселенную. Камень был оправлен в тяжелую золотую оправу. Необъяснимый оттенок металла, грубое литье, кривоватые лапы, которые крепили камень к самому кольцу, все это свидетельствовало о том, что кольцо очень старое. Татьяна Петровна догадалась — это желтый бриллиант! Она слышала о такой разновидности алмазов. Эти камни встречаются очень редко, их стоимость выходит за пределы разума.

Татьяна Петровна, озадаченно встала, подошла к окну. Весна, но уже совсем темно, значит, очень поздно. В саду, или парке, включены «пушкинские» уличные фонари на высоких столбах. Красиво! По разлапистой еловой ветке прыгает маленькая смешная птичка. По весне птичкам не спится! Птичка прыгает с одной ветки на другую. Татьяна Петровна перешла к боковому окну эркера. Из окна был виден главный вход в особняк. Львы мирно дремали на широкой лестнице, невысокие фонари подсвечивали мраморные ступени. Сбоку — перила на кованых опорах, и антискользящая дорожка. Иначе по мраморной лестнице не спуститься! Виден противоположный угол дома с нелепой пристройкой-башней, сооруженной по проекту и приказу последнего хозяина, господина Сикорского. В трехэтажной башне внизу — кабинет хозяина, комната секретаря. На втором — спальня, ванная комната. На третьем этаже библиотека и хранилище архивов. Имеется маленький английский лифт. Татьяне Петровне еще предстоит все это узнать. Сейчас, она любуется птичкой. Свет в кабинете мужа погас. У Татьяны Петровны задрожали руки. Она совсем забыла, что существуют «супружеские обязанности»! Нет, нет, она еще больна. Что скажет доктор!

Олег Борисович выходит на улицу, пошатываясь, с аккуратностью пьяного человека, спускается по лестнице, скорее, съезжает, по перилам. Он подходит к каменному зверю и целует льва в морду. По дорожке, которая соединяет главный особняк и двухэтажное, фундаментальное здание, идет человек. Во флигеле живет прислуга, находится квартира и офис управляющего имением. Это — Степаныч. Татьяна Петровна выключила торшер, прижалась к стене и стала наблюдать. Она чуяла, что-то произойдет. Татьяна Петровна почти не помнила и совсем не знала Андрея Степановича Кротова. Повар Раечка рассказывала, что Степаныч раньше служил в КГБ, был майором. Его «застукала» служба внутреннего контроля, или как там, неважно, за пьянку. Или за наркотики, или… Раечка покраснела и замахала полными ручками.

— «Добрая душа», Олег Борисович, взял к себе на работу, хорошую зарплату положил!

Татьяна Петровна не поверила сплетням. Принимать отставных офицеров силовых структур в частные охранные предприятия — обычная практика. Она вспомнила Степаныча. Недавно он ходил по дому, осматривал все углы. Татьяне Петровне поклонился.

— Очень рад, Вы уже выздоравливаете. Очень, очень, рад! Знаете — хозяйство большое, прислуга — бестолочь. Все на мне. Все — сам.

— Да, сочувствую.

Татьяне Петровне не понравился этот человек. Бывают такие лица, на которых есть глаза, уши, нос, рот. А лица — нет. Не за что зацепиться. Впрочем, зацепили глаза, злые, колючие, как у волка.

Степаныч подошел к Сикорскому. Олег Борисович немного боком, виляя плечом, погрузился в объятия друга. Они слились в долгом любовном поцелуе. Было видно, что они очень скучали друг без друга. Они целовались еще и еще. Степаныч обнял Сикорского за плечи и почти на руках поднял по лестнице обратно в дом. В башне на первом этаже тускло светил ночник.

Татьяна Петровна отошла от окна. В висках стучало. Господи, что делать? Позвонить Ваське и все рассказать? А как он среагирует? Все только стало налаживаться! Васька, кажется, улетел в Норвегию. Анечка — с мамой, как хорошо! Может быть, ей все показалось? Степаныч зашел к хозяину дома с отчетом, помог ему подняться по лестнице? Она должна все знать. Сегодня она, не думая, поставила свою подпись в ответственном документе.

Татьяна Петровна еще раз посмотрела в боковое окно. На втором этаже башни ярко светилась хрустальная люстра. Цветные блики пробивались сквозь плотные занавески. Ночник на первом этаже погас.

Татьяна Петровна сняла тапочки, натянула на ноги еще одни носки и, бесшумно спустилась по лестнице. Лестница пару раз скрипнула. Эхо разнеслось по всему дому. Она зашла на кухню, попила воды, и как бы невзначай, случайно заблудившись в темноте, оказалась около двери в кабинет. Двери в этом доме были дубовые, очень тяжелые.

Кабинет — огромный, как читальный зал в библиотеке. Спальня Сикорского на втором этаже. Таня взялась за дверную ручку и потянула дверь на себя. Дверь бесшумно открылась. Кабинет освещался уличным фонарем. На журнальном столе — бутылка виски, два стакана, в пепельнице дымящаяся сигара. Несмотря на толщину кирпичных стен и мощные перекрытия, Таня услышала слабые мужские стоны. Кто-то нецензурно ругался. Таня замерла. Надо бежать, а она не могла шевельнуться. Вдруг загудел лифт. Она стояла напротив лифтовой ниши. Вдоль стены — большой угловой диван. Она знала, в таких конструкциях за углом большая пустое пространство. Но диван тяжелый, даже если она туда залезет, то наверняка не сможет вылезти. Лифт заурчал и стал плавно притормаживать. Шторы плотные, но при свете фонаря на ткани обязательно будет тень, как в «Театре теней». Голова работала, как любимый Колькин коллайдер. Стол! Письменный стол, внешний фасад закрыт тяжелой резной панелью. Стол, размером с микроавтобус. Стол однажды спас ее. Таня еще не успела втянуть за собой халат, как дверь лифта открылась, и двое голых мужчин в обнимку вошли в комнату и развалились на диване. Степаныч, слегка пихнул Сикорского ногой. Сикорский нехотя встал, включил хрустальный торшер, подкатил к дивану журнальный стол. Дрожащей рукой налил в оба стакана виски, раскурил еще одну сигару и дал ее Степанычу.

— Сикорский, а ты… Женился на бабе. Значит, изменил мне. Я обижусь!

— Прости, так надо, так велел монах. Иначе мне в аду гореть!

— Да ты и так в ад попадешь.

— Нет, я ни в чем не виноват, меня жалеть надо, я невезучий! — лепетал Сикорский и целовал колени Степаныча.

Степаныч громко засмеялся, глотнул виски.

— Ладно, Олежка, прощаю, но бабу твою при случае «сделаю». Иди ко мне, сладенький мой!

В резной панели письменного стола были маленькие, почти незаметные дырочки. Таня все видела, потом она закрыла глаза, чтобы не видеть, но звуки оставались. В коробке дубового стола был хороший резонанс. Наконец, Сикорский заснул. Степаныч перекинул его через плечо, отвез на лифте в спальню и через минуту одетый вышел на улицу.

Таня вылезла из-под стола, тихо закрыла дверь в кабинет и на лифте поднялась к себе в спальню. В дверном замке была защелка. Таня закрылась. Она еле добежала до туалета, ее сильно тошнило. Потом она долго стояла под душем. Приняла успокоительную таблетку. Она не зря рисковала. Теперь ей все окончательно понятно. Конечно, «такое» она видела первый раз в жизни.