Полина встала и взглянула в глаза дочери:

– Что ты хочешь услышать от меня?

– Ты знаешь что.

– Хорошо, я ПОСТАРАЮСЬ тебя понять.

Обо всем этом Валентина вспомнила сейчас, когда под шум дождя за окном распаковывала машинку, устанавливала ее на столе, приводила в порядок вынутые из сумки вещи, складывая их аккуратно на пустые полки шкафа.

Большой обеденный стол ей хотя и с трудом, но удалось разложить, и получился длинный и ровный стол для раскроя.

Она не рассчитывала на то, что будет много звонков, поэтому, не откладывая, раскроила первое платье из черного муслина на шелковой подкладке. Классический приталенный фасон, ничего лишнего. Сорок четвертый размер. В Москве сотни магазинов, куда можно будет его сдать на продажу.

На следующий день Валентине позвонил Костров. Поинтересовался, как у нее идут дела (Валентина еще в первую встречу успела ему рассказать о том, что она портниха и намерена организовать собственное дело).

– Ни одного звонка, – честно призналась она, обрадовавшись, как если бы ей позвонил хороший знакомый. – Сижу, шью…

Как часто потом она будет говорить ему эту фразу, даже не подозревая о том, как приятно ему, человеку, искушенному в любовных делах и имеющему самое полное представление о женской сущности, будет видеть каждый день перед собой девушку с иголкой в руках: символ женственности и трудолюбия.

Как сильно отличались от Валентины его многочисленные любовницы. Да, они были по-своему хороши, образованны, женственны, но при общении с ними Сергея не покидало ощущение того, что их отношения носят временный, поверхностный характер. В Валентине же он видел потенциальную жену и долгое время не мог выбрать форму их отношений, при которой Валентина смогла бы догадаться о его намерениях. Говорить же напрямую о своих внезапно вспыхнувших к ней чувствах он почему-то не смел, несмотря на то что вообще-то с женщинами не церемонился, назначал встречи достаточно часто и подчас чувствовал себя пресыщенным донельзя.

Валентина же, первое время воспринимая Кострова просто как приятеля, не больше, постепенно поняла, что он в нее влюблен, и стала над ним подшучивать. Она много работала, поэтому вечером, когда к ней приходил Костров на чашку чая, она позволяла себе расслабиться. В Подольске она встречалась с молодым женатым мужчиной, разочаровалась в нем, поэтому и уехала с такой легкостью, чтобы поскорее его забыть. А в Москве времени на личную жизнь совершенно не оставалось: пошли первые заказы. Стали налаживаться связи с магазинами.

Словом, все шло так, как она себе и представляла. А тут Костров…

Все началось с тяжелого, продолжительного гриппа. Одна из заказчиц Валентины заразила ее гриппом, чуть не умерла сама, а Валентина десять дней металась в жару, не понимая, что с ней происходит. Костров в это время был в Питере и ничего не знал о ее болезни. Когда же он приехал и позвонил в дверь, то, не услышав знакомых звуков шагов за дверью, понял, что что-то случилось. Даже не то чтобы понял, скорее ПОЧУВСТВОВАЛ. У него были запасные ключи от этой квартиры, поэтому он, нисколько не колеблясь, открыл квартиру и нашел Валентину без сознания. Она лежала в пижаме на полу и очевидно пыталась подняться, чтобы открыть ему дверь.

Костров поднял ее на руки и перенес в постель. Вызвал «скорую» и до ее приезда не отходил от больной, постоянно прикладывая холодные мокрые полотенца на лоб.

Валентина проболела целый месяц и за это время успела привязаться к заботливому и терпеливому Кострову, который выполнял все ее желания, ухаживал за ней как мог и однажды, не вытерпев, поцеловал ее. Почувствовав себя в руках сильного и опытного мужчины, Валентина впервые за несколько месяцев испытала что-то похожее на желание, но настолько неопределенное, что и сама не могла бы ответить, хочет она Сергея или нет. Ей нравилось то, что он всегда рядом, но сильного сексуального влечения она к нему не испытывала. Быть может, это происходило от того, что в их отношениях изначально был задан неверный тон: она воспринимала его лишь как друга и уже позже, как своего покровителя. Хотя все объяснялось, конечно, много проще: она хотела полюбить. А это не одно и то же, что ПОЛЮБИТЬ. Она выдумала любовь, и им обоим понравилась эта игра. Но только играла одна Валентина, Костров же намеревался в ближайшем будущем сделать ей предложение. Однако это обстоятельство не мешало ему изредка встречаться со своими бывшими любовницами.

Однажды, накануне Восьмого марта, он пришел к Валентине с букетом роз. Она встретила его с иголкой в руках, нежная, домашняя, в мужской рубахе из черной фланели и красных шерстяных носках, трогательная и такая сексуальная, что Костров не раздеваясь подошел к ней и крепко сжал в своих объятиях.

– Я хочу тебя, Валя… Давай ляжем, – сказал он, совершенно теряя голову и увлекая ее в комнату, где повалил на диван, скинул с себя пальто и овладел ею, так и не поняв, хотела она близости или нет…

После этого в их отношениях все изменилось. Они как дети начали играть во взрослую игру: мужа и жену. Так, постепенно он почти переехал к ней. Хотя иногда ночевал дома – в большой квартире на Грузинской, куда нередко привозил и Валентину, чтобы она имела представление, где ей предстоит в ближайшем будущем стать полноправной хозяйкой.

Так прошло лето. В августе Сергей сделал Валентине предложение, и она согласилась стать его женой.

Она много работала и копила деньги для создания собственной коллекции. В этом Валентине очень помогал ее отец, Борис Захаров, эмигрант, живший уже более пятнадцати лет в Париже и присылавший с оказией в Москву (чаще всего со своей любовницей Бланш, занимавшейся антиквариатом) отрезы лионских кружев и редкой расцветки ткани стрейч, дорогую органзу и шелк.

О том, что у Валентины отец живет в Париже, Костров узнал только спустя полгода после их знакомства.

– И ты столько времени молчала? – недоумевал он.

– Подумаешь, живет себе и живет. Вот если бы я там жила, тогда да. Хотя отношения у нас прекрасные и он постоянно зовет меня к себе.

– И ты до сих пор здесь? – Он был искренне удивлен.

– У меня мама в Подольске. Не могу же я ее оставить. А из России она никогда не уедет. Уж если с отцом не поехала, то теперь и подавно.

– А почему они разошлись?

– Совершенно разные люди, вот и все.

– А мне кажется, что даже разные люди, если захотят, то всегда найдут что-то общее…

– В смысле?

– Общность интересов и любовь – по-моему, понятия разные.

Они не любили друг друга. Но даже в этом случае они бы могли остаться вместе, если бы захотели.

И Валентина поняла, что он разговаривает сам с собой. Сам себя убеждает на тот случай, если и с ним случится нечто похожее.

– Да, пожалуй, ты прав, – сказала она, думая в этот момент о своем отце и о том, что они-то с мамой как раз и любили друг друга, но жить почему-то вместе не смогли. Загадка.


***

Он зажег везде свет и лег на диван. Двенадцать часов – Валентины нет. Где же она может быть? Что с ней? Москва кишит маньяками и преступниками. На Валентине два колечка с бриллиантами, золотая цепочка, серьги с изумрудами…

Костров вскочил с дивана, кинулся к телефону и принялся обзванивать больницы…

ГЛАВА 3

Лариса Игудина жарила на кухне яичницу, когда в передней раздался звонок. «Это она, – подумала Лариса и задрожала от приятнейшей мысли, что сейчас увидит униженную и растоптанную Анечку Вельде. – Сейчас ОНА мне позавидует. Моей убогости, нищете, но великому спокойствию».

Лариса работала в гостинице горничной. Ее мать всю жизнь была домработницей в семье Вельде, поэтому, будучи еще девочками, Лариса с Аней часто встречались и почти дружили. Только Аня относилась к ней с чувством превосходства, а Лариса питалась собственным презрением к любимой дочке богатых родителей и изо всех сил скрывала свои подлинные чувства. Ее мать иногда выгуливала маленькую Аню и часто приводила в свой двор, от которого было рукой подать до Сокольников, от туда они уже вместе – мама, Аня и Лариса – шли в парк, где девочки вместе играли.

Лариса всю жизнь донашивала вещи Ани, мысленно представляя себя на ее месте. Но когда кончались иллюзии, в душе оставалась пустота и горечь. Лариса бы улыбнулась, если бы узнала, что Аня умерла. И самое ужасное, что эта мысль приходила к ней все чаще и чаще…

И вдруг такая удача. Вчера вечером она увидела мужа Анечки, красавца Невского, в гостинице, где она работала горничной, в обществе красивой рыжеволосой девушки. Они провели ночь вместе. Это был триумф Ларисы, которого она ждала долгие годы.

Анна вошла к ней и прикрыла рукой в черной замшевой перчатке нос от нестерпимого запаха подгоревшей яичницы. Лариса с матерью жила в старом доме на Шаболовке в однокомнатной квартире, которая напоминала бюро находок – так много скопилось в ней совершенно ненужных, бесполезных вещей.

Пахло старым тряпьем, пылью и какой-то затхлостью. Казалось, мать и дочь все свои силы оставляют, убираясь в чужих домах, а на собственное жилье ни желания, ни энергии не остается. «Сапожник без сапог».

– Проходи, – сладким голоском пропела Лариса и предложила гостье войти в большую комнату. Усадила ее в кресло, с которого предварительно смахнула несколько вещей и затолкала ногой под диван.

Анна в ужасе уставилась на нее:

– Ты что это делаешь? Зачем ты запихнула вещи под диван?

– Потом постираю, – как ни в чем не бывало ответила Лариса и села в кресло напротив. – Будешь яичницу? – Анна мотнула головой и чуть не выдала мимикой охватившее ее чувство брезгливости и к яичнице, которой провоняла вся квартира, и к отвратительной квартире и, наконец, к самой Ларисе, которая сидела перед ней в черных замызганных джинсах и линялой футболке. Волосы грязные, забраны в пучок на затылке. Лицо бледное, какое-то болезненное с небольшими отеками. Вокруг глаз припухлости, а губы – две тонкие полоски, – накрашены темно-коричневой блестящей помадой.