Ему захотелось зажечь свет, но он так и не смог оторваться от ее тела, которое так не походило на безжизненное тело Анны. И не потому, что Валентина была искушена в любви, просто она отдавалась ему так, словно хотела этим сказать: возьми меня полностью, я вся твоя, от кончиков ногтей до самой низменной мысли. Хотя вряд ли такова; вообще могла существовать в этой драгоценной головке, которая теперь покоилась на его плече, готовая подняться в любое мгновение, стоит ему только этого пожелать.

Сказать, что в эту ночь Игорь почувствовал себя настоящим мужчиной, – значит не сказать ничего. Он обрел благодаря Валентине свободу, так нелепо утраченную посредством неудачной женитьбы. Это была внутренняя свобода, которая выражалась открытым выплескиванием страсти, стремлением познать женщину во что бы то ни стало…

Горячее упругое тело Валентины, которое возбуждало его с первой минуты знакомства, теперь принадлежало только ему, и он никому не собирался его отдавать. Игорь прижался к нему, обвил руками и ногами и зарылся лицом в теплую душистую волну потемневших в синих ночных сумерках волос…

– Валентина, – позвал он, и она отозвалась, заскользила гладко в его руках и откинулась на спину, разметала руки и открыла глаза.

– Я бы хотела помолчать, – прошептала она взволнованно, – сейчас бессмысленно что-либо говорить. Я счастлива, это единственное, что я чувствую. И я знала, знала, что мы в конечном счете окажемся в гостиничном номере, но все равно продолжала делать вид, что ничего не понимаю… Мне все равно, что ты подумаешь, но лучше уж сказать правду, чем сочинять на ходу какое-нибудь оправдание своим поступкам. Так вот, господин Невский, мы не должны больше встречаться. Потому что я не смогу делить тебя с кем бы то ни было. Слово «жена» для меня не существует. Это ТВОЕ слово. А твоей любовницей я быть не собираюсь. Если ты только захочешь, мы всегда будем вместе. Но терпеть рядом с тобой другую женщину я не намерена. Это не ультиматум, просто я стараюсь как можно яснее выразить свои мысли.

– Я бы мог обмануть тебя и сказать, что свободен, но это не так… Я действительно женат и мне потребуется какое-то время, чтобы развестись. Чтобы не расставаться с тобой, мы бы могли все это время – до моего официального развода, – жить вместе. Ты согласна?

– Да, конечно, – говоря это, она явно нервничала, не до конца осознавая все то, что сейчас с ней происходило. Она говорила как в бреду. – Мне тоже потребуется время, чтобы объяснить моему жениху, что произошло. Только после этого мне надо будет оставить квартиру, в которой я сейчас живу… Я сама не москвичка, понимаешь, я очень многим обязана Сергею, своему… жениху. Но ведь мы же не преступники? Скажи?! Я уверена, что он все поймет и отпустит меня…

– Можно я включу свет?

– Включи, конечно. Ты хочешь увидеть меня?

– Да. Мне надо убедиться, что ты существуешь реально, а то эти голубоватые тени на стенах мешают мне поверить в свое счастье. А вдруг ты – только плод моего воображения? – Он протянул руку и зажег лампу. Мягкий свет тотчас высветил рассыпанные по подушке рыжие кудри, огромные темные уставшие глаза, красный рот Валентины, ее полные с нежно-розовыми сосками груди, плоский бархатистый живот и стройные, сливочного цвета бедра. Согнутая тонкая нога ее покоилась на бедре Невского, и от этой интимнейшей позы Игорь испытывал жгучее чувство собственника…

– Послушай, что я тебе скажу, – он поцеловал ее в висок и провел пальцем по ее припухшим от долгих поцелуев губам, – согласен, так, как у нас с тобой – почти не бывает… Но ты должна мне верить. Просто нам повезло, что

мы встретили друг друга. О любви много написано книг, только ты их не читай, если захочешь найти ответы на свои вопросы. Все, что тебе нужно, ты прочтешь в моих глазах. Ты для меня – это все. Я никому и никогда не говорил таких слов. Ты веришь мне?

И вдруг она захохотала. Он сначала не понял, а потом увидел, что на ней по-прежнему желтые перчатки, которые она забыла снять (или же одела по инерции, механически), и захохотал вместе с ней.

«Господи, сделай так, чтобы мы никогда-никогда не расставались», – промелькнуло в голове Валентины, когда она, сорвав перчатки, швырнула их на постель и увидела, как Игорь покрывает каждый ее пальчик поцелуем.

– Я люблю тебя, – сказал он, подминая ее под себя и теряя рассудок от нахлынувшего на него желания.

ГЛАВА 2

Анна провела весь вечер у телефона и уснула только под утро.

Она ждала этого, начиная с первого дня их совместной жизни.

Боялась, но ничего не могла поделать. Теперь, когда она, казалось бы, достигла всего, чего хотела, начался самый мучительный период ревности. В ее тщательно спланированной жизни именно ревности, потенциальной ревности отводилась немаловажная роль. В том, что Игорь будет ей изменять, она нисколько не сомневалась: измены присутствовали в каждой семье, которую она знала. Без исключений. Даже ее мать изменяла отцу, но только очень умело это скрывала. Анна же, в отличие от матери, не испытывала ни малейшего желания спать с кем-либо, кроме Игоря. Секс не приносил ей ничего, кроме беспокойства. Беспокойства по поводу того, что ее тело никак не отвечало на мужскую страсть. «Я – холодная женщина».

Когда она, по совету подруги, пришла к сексопатологу, молодой врач-очкарик внимательно выслушал ее и задал пару таких вопросов, от которых Анну чуть не стошнило. Да, она видела это на кассете, но заниматься этим с мужем она не будет. Это – противоестественно. Это может выхолостить все остальные, не имеющие к сексуальной жизни, обычные человеческие чувства.

Нет, она не ханжа, просто у нее совершенно другое представление об интимной жизни. Не согласилась она также и на глубокое гинекологическое обследование, сочла это излишним.

– Ну и что тебе посоветовал Валерий Иванович? – спросила подруга, ожидавшая ее в коридоре. В отличие от Анны у нее было три любовника. Один из них – знакомый сексопатолог.

– Пойдем отсюда. Твой сексопатолог чуть не изнасиловал меня на своей мерзкой кушетке… Все врачи вообще какие-то повернутые на этом деле. Согласна, я дуб дубом в сексе, но проделывать с Игорем такие штуки, какие он мне посоветовал, не смогу… Понимаю, что мужчинам это должно нравиться – я бы и сама на их месте получала от ЭТОГО удовольствие, – но я женщина и нахожу удовольствие в другом…

– Интересно, в чем же? – хмыкнула подруга, думая и вспоминая свое.

– Ты не поверишь, но мне достаточно просто находиться с ним рядом. Он дома, и больше мне ничего не надо. Кто знает, быть может, во мне когда-нибудь что-нибудь и проснется, и я сама приду к нему в спальню и возьму его, как это сейчас делает он со мной, но сколько на это понадобится времени…

И вот теперь он не пришел ночевать. Он наверняка спит в объятиях другой женщины. Анна была уверена в этом. Ей и в голову не приходило, что с ним могло что-нибудь случиться.

Она подсознательно ждала измену в самом ее натуральном выражении и дождалась. И теперь, когда ее прогнозы оправдались, она растерялась. Она намеревалась привязать к себе мужа комфортной спокойной жизнью, упорядоченностью во всем, начиная со здорового образа жизни (бег трусцой и овсянка с мюсли по утрам, ненавязчивая диета, регулярные походы к массажисту и стоматологу, вареная нежирная треска по пятницам и длительные прогулки перед сном) и кончая элементарным порядком в шкафах с бельем, но этого оказалось мало. Он, судя по всему, пресытился порядком и захотел внести в эту разумную преснятину элемент абсурда. Что ж, может, он и прав, но только что теперь делать ей? Какими словами она встретит его утром? Если, конечно, он придет. Простить? И постоянно прощать?

Она обошла всю квартиру, собрала все чашки, которые оставляла в течение всего вечера с недопитым кофе, и пепельницы. Не выдержала, закурила.

Огромная квартира, где во всем преобладал белый цвет – белые диваны, кресла, вазы, шелковые занавески, ковры в бело-розовой гамме, – показалась гигантским медицинским кабинетом.

Анна разделась и подошла к огромному, во всю стену, зеркалу, включила свет и задернула шторы на окнах.

Затем, зажав пальцами нос, прогнусавила, подражая голосу сексопатолога:

– Костлявы вы чрезмерно, Анна Вельде, и груди смотрят в разные стороны… С вашими черными волосами и густой шерстью на ногах вам надо бы быть много темпераментнее, а вы вместо того чтобы мужа ублажать, книжки читаете да пыль по сто раз протираете… Идиот! А ведь он именно так и подумал, потому и спросил про ЭТО…

Она замолчала.

Как называется человек, который разговаривает сам с собой в пустой квартире? И ей стало жаль себя. Она стояла перед зеркалом и гладила тонкими прохладными руками свое худенькое стройное тело. Оно молчало.

Тогда она легла в постель, закрыла глаза и попыталась возбудить себя. Все безрезультатно. Тело молчало и на этот раз. А ведь для такого эксперимента ей понадобилось перешагнуть высокий барьер, который многие ее сверстницы перемахнули еще лет в тринадцать…

Горячие слезы скатились от глаз к вискам и впитались в шелковую наволочку. Затем еще и еще… Она закрыла ладонями лицо и представила, как ЕЕ Игорь, которого она боготворила, целует в губы другую женщину. Наверно, блондинку. Для контраста с женой.

И хотя тело ее по-прежнему молчало, в душе в это время проснулось другое, не менее сильное, чем страсть, чувство…


***

Сергей Костров полчаса ждал Валентину, а потом не выдержал, открыл квартиру своими ключами, прошел на кухню, сел за стол и уставился в окно. Еще через полчаса он обнаружил на тарелке под салфеткой остатки вишневого пирога и съел его, до последней крошки.

Нехорошее чувство мешало сосредоточиться на том, чем он жил эту последнюю неделю перед свадьбой. Он был счастлив, что женится на Валентине. Но не был уверен, что те же самые чувства испытывает к нему и она. Да и как вообще можно быть уверенным в ком-то, кроме себя самого.