Кинли настороженно смотрела на него, не приглашая войти в дом.

– Брейден, что ты здесь делаешь?

– Нужно забрать кое-что.

– Мне помнится, ты сказал, что в этом доме нет ничего и никого, что бы тебе было нужно.

– Я ошибся, – коротко ответил он.

– Ошибся? – изумленно повторила Кинли.

Брейден кивнул.

– Во многом. Незачем пережевывать наши проблемы. Все закончилось гораздо раньше, чем мы оба это высказали. Я не одобряю некоторые из твоих поступков, но из этого не следует, что я должен быть твоим врагом. – Освободившись от гнева, он почувствовал облегчение. Алекса сказала, что его мучают незажившие раны, и была права. Слишком долго он держал все в себе и растравлял сам себя.

Кинли нахмурилась, словно не знала, как отнестись к таким переменам в его поведении. Возможно, ей легче было справляться с его враждебностью, чем с любым выражением доброты и сожаления.

– Мне не следовало говорить тебе о моем романе, когда ты лежал в госпитале, – наконец произнесла она. – Брейден, я сожалею об этом. Ты меня напугал там, в госпитале. Весь перебинтованный, неподвижный, ты выглядел совершенно сломленным. Я едва тебя узнала. Я больше не хотела быть женой солдата.

– Я сказал тебе, что увольняюсь из армии, – напомнил он.

– Слишком поздно, Брейден.

– Было бы лучше, если бы ты сначала попросила развода и только потом бросилась в новую жизнь. Ты изменила мне.

– Я же объяснила, почему не предложила развод. Не хотела расстраивать тебя, пока ты подвергался опасности. – Она глубоко вздохнула и выпалила: – Я не горжусь тем, что сделала. Я совсем иначе представляла себе нашу жизнь и подумать не могла, что так обернется. Я не знала, что мне будет безумно одиноко. Не понимала, что от многого придется отказаться. И даже когда ты был дома, ты замыкался в себе. Ты не разговаривал со мной. Ты замкнулся в себе, и я понятия не имела, как достучаться до тебя.

Вероятно, в чем-то Кинли права, но она ведь и не старалась понять, что ему пришлось пережить.

– Я пытался рассказать тебе о Пите.

Кинли поджала губы.

– Не желаю об этом говорить. Это слишком печально. И я боюсь, вдруг ты расскажешь мне слишком много, а я выболтаю кому-то, кто не должен знать. Я до сих пор встречаюсь в городе с друзьями Пита, и никто не знает всю историю, кроме тебя. Так ты сам пожелал.

– Мы не обязаны говорить о Пите. Можно войти?

Кинли заколебалась, нервно оглянулась.

– Я не одна.

Брейден застыл, ожидая, что гнев вернется, но остался удивительно равнодушным к тому, что сейчас в его доме, возможно в его кровати, какой-то мужчина. И в самом деле, все кончено.

– Мне нужна гитара, – сказал он.

– Твоя гитара? – удивилась Кинли. – Ты бросил на ней играть еще до нашей свадьбы.

– Она в стенном шкафу. Во всяком случае, там я ее видел в последний раз.

– Так ты за этим пришел… за гитарой? – не поверила она.

– Да. – Гитара была для него не просто музыкальным инструментом, а той частичкой себя, которую он потерял.

– Хорошо. – Кинли пожала плечами. – Сейчас принесу. Ты не мог бы подождать здесь? Зачем нам лишние осложнения?

Брейден не удержался от легкого сарказма.

– Да, конечно. Мы не хотим лишних осложнений.

Когда Кинли исчезла в доме, Брейден подошел к краю веранды, уставился на улицу. Вряд ли он когда-нибудь вернется сюда, но желание обходить стороной эту часть города пропало. Он должен двигаться дальше. Он больше не связан с армией. Он не связан с Кинли. Он разрубил все узы. Осталось только понять, с чего начать новую жизнь.

В дверях показалась Кинли и протянула ему гитару в чехле.

– Вот она. Держи.

– Спасибо.

– Брейден, а чем ты теперь займешься? – вдруг спросила Кинли.

– Первым делом выясню, смогу ли вспомнить хоть пару аккордов.

– Я говорю о твоей жизни. – Она помолчала, глядя на него так, будто просила о понимании. – Я не хочу, чтобы ты меня ненавидел, и я хочу, чтобы ты был счастлив. После всего, что тебе пришлось пережить, ты заслуживаешь счастья.

– Я буду счастливым, – пообещал Брейден.

– Ты сейчас с той женщиной, с которой я тебя видела?

– С Алексой? Нет. Мы просто… Я не знаю, кто мы друг другу.

– Это девочка из твоего прошлого. Та, в которую ты был безумно влюблен. Когда ты рассказывал мне о ней, твой голос менялся, будто она была особенная. Мне всегда было интересно, какая она.

Брейден не смог вспомнить, что в точности рассказывал Кинли об Алексе, да и какая разница?

– Да, она из моего прошлого. Я пока не знаю, станет ли она частью моего будущего.

* * *

Когда Алекса вернулась на набережную, подошло время ленча. Ресторанчики распахивали двери, горожане, взбудораженные подготовкой к субботнему предвыборному приему Дэниела Стоуна, обсуждали политику, волонтеры на всех углах раздавали рекламные листовки, в толпе туристов мелькали мужчины и женщины в строгих деловых костюмах. Интересно, кто они… партийные функ-ционеры? Служба безопасности? Члены команды кандидата? Трудно сказать.

Алекса с нетерпением ждала встречи с будущим сенатором и его окружением. Слова отца о дневнике Шейлы заинтриговали ее, но она не нашла в присланных в магазин коробках ничего похожего. Следовательно, либо кто-то нашел дневник до нее, либо он где-то надежно спрятан. Ладно, это она выяснит позже, а сейчас она задумала кое-что более личное – поиски разноцветного стекла.

Алекса пошла на пляж той же тропинкой, что и накануне, но, как только добралась до песка, сбросила туфли и почувствовала теплые песчаные струйки между пальцами. В последний раз, когда она была на пляже, она преследовала цель – попасть в дом Уэллборна, а сегодня хотелось просто наслаждаться.

Она медленно дошла до воды, отступившей с отливом и освободившей больше пространства для поисков. До сих пор странно было думать, что разноцветные сокровища, называемые «морским» стеклом, – обычные стекляшки, выброшенные в море и им отполированные. Силы природы превращают мусор в нечто прекрасное и соблазнительное, во всяком случае, для нее. И как же она устала от того, что люди выбрасывают ненужное… точно, как ее отец поступил со своей первой семьей.

Напряженно глядя под ноги, Алекса почти час бродила по пляжу вдоль кромки воды. Ветер растрепал волосы, выдернув едва ли не половину из «конского хвоста». Солнце ласково припекало щеки, будто высвобождая ее из зимнего кокона. Правда, прогулка обернулась серьезным испытанием. Ноги заболели от непривычной нагрузки – каждые несколько футов приходилось приседать, чтобы разворошить и рассмотреть кучки гальки, раковин и морских водорослей.

Она нашла несколько маленьких стеклышек, спрятала их в сумку, в кармашек на «молнии», и уже думала, что придется вернуться домой без какой-либо значительной находки, когда наконец наткнулась на красивый темно-зеленый стеклянный шарик в пару дюймов диаметром. Вот из него точно можно будет сделать что-нибудь интерес-ное.

Солнце сияло в зените, и Алекса поняла, что уже почти час. Полдня пролетело совершенно незаметно, но она не считала это время потерянным напрасно. Правда, тяжело менять привычки, укоренившиеся за десять лет, когда каждый поступок, каждое действие преследуют определенную цель. Много времени прошло с тех пор, как она отклонялась от выбранного пути, а теперь просто наслаждается изменениями в гармонии с самой собой.

Пересекая широкую полосу пляжа, Алекса увидела, что она здесь не одна. На большом камне под скалой, перебирая струны гитары, сидел парень, и сердце Алексы пропустило удар, когда она поняла, что это Брейден.

Сосредоточившись на своем занятии, он пока не заметил Алексу, и у нее было несколько секунд, чтобы рассмотреть его получше… Гитара в руках усиливала – если это только возможно – его сексуальность. Алексе нравились и вылинявшие джинсы, и простая футболка, весь его слегка небрежный вид. Просто невозможно было представить Брейдена в деловом костюме, как у бухгалтеров, с которыми она работала. Костюм сковывал бы его… Хотя Брейден почти восемь лет носил военную форму, напомнила себе Алекса.

Брейден вдруг поднял глаза, и его пальцы застыли на струнах.

Алекса помахала рукой, подошла и села на большой плоский камень рядом с ним.

– Что ты здесь делаешь, Алекса?

Она разжала ладонь, изумрудом сверкнуло зеленое стеклышко, и Брейден понимающе улыбнулся.

– Заново переживаешь прошлое?

– Похоже, только этим и занимаюсь. Утром я заглянула в «Дом стекла», поговорила с Мэри Маллиган и даже купила одну из ее стеклянных птиц.

Алекса достала из сумки коробочку, развернула пузырчатую пленку.

– Совершенство, не правда ли?

Стекло мерцало на солнце, и казалось, что ястребу не терпится улететь.

– Красиво, – согласился Брейден.

Алекса аккуратно завернула птицу, положила на мягкое ложе в коробочку, убрала в сумку.

– Мэри пригласила меня в воскресенье к себе домой, обещала показать, как она работает со стеклом. Ведь это то, о чем я всегда мечтала.

– Рад, что наконец ты сможешь этим заняться, – одобрил Брейден.

– Тете Фиби все лучше, и я уже не чувствую вины за то, что нахожу время для себя.

– Ты не должна чувствовать себя виноватой, Алекса. Жизнь слишком коротка.

– Знаю… И, если уж заговорили о давних мечтах, как продвигается твоя музыка?

– Со скрипом. – Брейден усмехнулся. – Придется играть здесь, где никто не услышит.

– Уверена, что все не так плохо.

– А я уверен, что ты даже не представляешь, как плохо.