Нет, он никогда не поверит. Для нее у него остались лишь оскорбительная жестокость и дикая ярость.

— Отпустить? — взревел он. — Помнится, я как-то пытался уйти. Из уважения к нашим убеждениям, к тому, что для нас свято. Но ты помчалась за мной, ангелок, умоляя, чтобы я остался. Помните, миссис Майклсон?

Подхватив ее на руки, он шагнул к кровати и отнюдь не бережно швырнул на постель. Сердце ее бешено колотилось, она пыталась подняться. Боже, как она презирает себя за мерзкий предательский трепет, охвативший все ее тело!

Но разве это имеет значение? Разве что-нибудь имеет значение теперь, когда он вернулся?! Когда она может протянуть руки и снова обнять его? Когда ночь способна снова унести их в страну забвения, где нет ни Севера, ни Юга, где им не помешают ни грохот артиллерии, ни ружейная стрельба, где в воздухе не пахнет порохом, где нет ни боли, ни смерти, ни горечи поражения?

Нет! Она не вправе обнять его и предаться страсти, ибо он жаждет мести, а не любви. Однажды он поклялся, что никогда не причинит ей боли — что ж, придется поверить ему на слово, потому что ей с ним не справиться.

— Не надо! — приказала она. — Даже не думай..

Но он вдруг оседлал девушку и до боли сжал ее запястья.

— О чем, по-твоему, я думаю, Келли? — спросил он, пронзая ее жестким взглядом.

— Не знаю. А о чем?

— Все вышло бы по-другому, если бы янки не использовали тебя в качестве своего орудия, — пробормотал он. — Неужели ты не помнишь, как хорошо нам было вместе?! Здесь, именно здесь! Мне сразу же понравилась твоя спальня: и мебель темного дерева, и белизна оконных занавесок и постельного белья. И мне понравилась ты… Никогда не забуду твои волосы: они как солнечные лучи сверкали на подушке — мягкие, душистые, такие соблазнительные… блестящие как шелк. А глаза! Продолжать, Келли? Я вспоминал тебя, находясь среди военнопленных, я вспоминал тебя, когда замышлял побег. Я мечтал о твоих поцелуях, Келли. У тебя такие чувственные губы!.. Точеная шея и красивая грудь… Я без конца вспоминал твое тело и хотел тебя, как еще никогда и никого не хотел! Ведь когда ты прикасалась ко мне, я словно бы умирал и возносился на небеса. Черт побери! Я тебя любил. Среди этого хаоса ты стала для меня островком мира и покоя. И я верил тебе — подумать только! — рядом с тобой я вдруг вновь ощутил, что жизнь прекрасна. Глупец!

— Дэниел… — в отчаянии прервала его Келли.

— Оставь! — бросил он резко.

Она почувствовала, как сжались его бедра. Сердце ее снова учащенно забилось.

— Оставь, — повторил он. — Молчи. И не говори, что ни в чем не виновата. Я скажу, о чем я думал все эти месяцы. Я думал, что ты предательница и заслуживаешь кары, уготованной каждому предателю. Мне хотелось задушить тебя. — Он провел тыльной стороной ладони по ее шее.

Она затаила дыхание как завороженная, прислушиваясь к его словам. — Но никогда не смог бы этого сделать, не смог бы обезобразить твою красоту. И тогда я решил тебя пристрелить. Долгими темными ночами я обдумывал различные способы расправы с тобой за предательство, Келли. Но знаешь, о чем я думал чаще всего?

Он приблизил к ней обиженное, злое лицо. Вот когда ей следовало бы бешено сопротивляться, стараться вырваться.

Но она только прошептала:

— О чем?

— О том, как бы снова увидеть тебя, оказаться на этой кровати. Я вспоминал твое тело и твою улыбку, когда ты щедро мне себя отдавала, все — сердце, душу, тело. Знаешь, твои глаза в такие моменты становятся серебристыми…

Он провел пальцами по кружевному лифу платья, Келли не шевелилась. И он снова заговорил:

— Мне захотелось узнать, какая ты теперь, когда я ненавижу тебя так же сильно, как раньше любил.

Она наконец опомнилась и попыталась залепить ему пощечину, но он перехватил ее руку.

— В таком случае можешь ненавидеть меня сколько угодно, болван! — воскликнула она сердито. — Можешь не давать мне возможности объясниться, не оставлять в покое, не прощать, не проявлять сострадания…

— Проявлять сострадание? Уж лучше сразу застрелиться, Мадам! — с горечью воскликнул Дэниел.

— Самодовольный мерзавец! — бросила она ему в лицо. — Ненавидь меня, а я буду тебя презирать. Как был моим врагом, так врагом и остался! Ты сейчас на территории Союза. И пропади ты пропадом, если дождешься от меня другого отношения! — уже во весь голос заорала девушка. Злость прибавила ей сил и та умудрилась вывернуться.

Камерон моментально водворил ее на место.

Задыхаясь, она накинулась на него, словно дикая кошка, и вдруг, обессилев, затихла, с ненавистью глядя ему в глаза.

Теперь положение ее ухудшилось, ибо он навалился на нее всем телом.

— Ну, Келли, сегодня ты от меня не уйдешь. И тем более не предашь, — горячо прошептал мужчина.

— Я не буду твоей!

— Будешь.

— Только с помощью насилия, — презрительно бросила она.

— Сомневаюсь.

— Не обольщайся!

— Я ждал этого долгими холодными ночами, и я получу тебя.

— Как бы не так! — крикнула она. — Ты не ударишь и не принудишь меня силой, потому что когда-то клялся в этом. Не такой ты человек, Дэниел, уж я-то тебя знаю…

— Черт побери, ты меня совсем не знаешь! Да и не знала никогда!

А Келли все же не сомневалась, что, несмотря на горячую голову, у Камерона благородное сердце.

И сейчас он просто-напросто руководствуется первобытным инстинктом.

Он коснулся губами ее губ. Какой настойчивый поцелуй! Келли не могла ни увернуться, ни уклониться, потому что он вцепился ей в волосы и не давал пошевелиться. Она попробовала соскользнуть вниз и забарабанила кулаками по его спине, но он и внимания не обращал на сыпавшиеся удары, так что в конце концов она утомилась. У нее не осталось сил дышать и разумно мыслить, даже сердиться уже было невозможно. На руку врагу в сером мундире играли ее долгое одиночество и, конечно же, любовь.

Губы ее наконец раскрылись под требовательным напором его языка. Горячий, влажный, настойчивый, он воспламенял все чувства девушки, обследуя ее рот, изучая нежные изгибы. Его прикосновения требовали от нее отклика и, казалось, проникали до глубины души.

Вырваться она уже не пыталась.

— Келли… — раздался вдруг его горячий, страстный шепот. — Черт побери, я не позволю тебе сломить меня! — тут же в ярости воскликнул он.

Глаза его загорелись, пальцы безжалостно вцепились в предплечья. Теперь она не знала, овладеет ли он ею в гневе и ненависти или же выругается и, взяв себя в руки, встанет с постели.

Впрочем, это уже не имело значения, поскольку в этот момент комната вдруг наполнилась громким сердитым криком. Высоким, вибрирующим и чрезвычайно требовательным. С каждой секундой крик усиливался, выражая высшую степень возмущения.

Дэниел тотчас замер на месте. Никакие усилия Келли не смогли бы остановить его так внезапно.

Он вопросительно прищурил глаза:

— Что это?

Она замерла, стараясь не выдать своего волнения, потом выскользнула, и он даже не попытался ей воспрепятствовать.

— Это… это Джард, — пролепетала она.

Он все так же ошеломленно глядел на нее, словно пытался расшифровать какую-то тайнопись, которая на самом деле таковой не является.

— Ребенок, — выдохнула она, соскочила с кровати и торопливо двинулась в детскую.

Джард сбросил с себя одеяльце. Ручки и ножки так и мелькали в воздухе. Широко раскрыв маленький ротик, он требовал внимания.

Келли взяла его на руки.

Дэниел, войдя за ней следом, так и застыл в дверях. Он во все глаза смотрел теперь на малыша.

Келли инстинктивно прижала ребенка к груди, но Дэниел, не обращая на нее внимания, протянул руки к мальчику.

— Дай мне его, Келли! — тоном, не терпящим возражений, проговорил он.

Чтобы не причинить вреда ребенку, она отдала ему сына. Что ж, пусть посмотрит.

Дэниел, не обращая внимания на протестующий крик Джарда и мельтешившие в воздухе ножки, вынес его на свет в коридор. У Келли ноги подкосились от страха, пока он тщательно осматривал младенца. Вот Камерон перевел взгляд с раскрасневшегося от гнева личика на крошечные ножки, а затем, пристроив ребенка у себя на руке, потрогал густые, черные как смоль волосики. Ярко-синие глаза Дэниела как в зеркале отразились в синих глазках мальчика.

— Это мой ребенок! — воскликнул Камерон охрипшим от волнения голосом.

Затем повернулся и вышел из комнаты.

С ее ребенком. Его ребенком. Их ребенком!

Она осталась стоять в полной растерянности. Нельзя позволить ему уйти! Джард — всего лишь грудной младенец, Дэниел не умеет с ним обращаться. Какая жестокость!

А Камерон уже спускался вниз по лестнице.

— Дэниел! — У нее наконец прорезался голос. Откуда только силы взялись: бросилась за ним следом и остановила его у самого выхода. — Что ты делаешь? Немедленно отдай его мне! Он плачет, потому что хочет есть. Дэниел, прошу тебя! Ты соображаешь, что делаешь?

— Это мой сын!

Келли не знала, что и предпринять, она совсем перепугалась.

— Откуда тебе знать…

— Еще бы мне не знать! А ты будешь дурой, если станешь отрицать, — спокойно отозвался он.

— Дэниел, верни мне ребенка!

— Его место в Камерон-холле, — твердо произнес мужчина.

Келли от удивления даже рот раскрыла.

— Но ему едва исполнилось два месяца! Ты не умеешь заботиться о нем, Дэниел! — Из глаз Келли покатились слезы. — Он плачет от голода, верни его, пожалуйста!

Несмотря на жуткий крик младенца. Камерон лишь улыбнулся в ответ.

— Ты ведь даже не собиралась сообщать мне о нем!

Девушка покачала головой.

— Нет, собиралась, — пробормотала она сквозь слезы.

— Когда же, позволь узнать? — заорал он что было мочи.

— Ты слова не дал мне вымолвить. Явился сюда со своими обвинениями…

— Ты знала, что я вернусь! Или, может быть, рассчитывала, что я сгнию в лагере для военнопленных?

— Черт побери, Дэниел, я не позволю тебе отобрать моего сына!