Утром следующего дня Найрин проснулась не слишком рано и не торопясь спустилась позавтракать. Она могла насладиться завтраком в одиночестве, потому что Гарри спозаранку отправился в поля – проверить работу надсмотрщика и оценить виды на урожай тростника.

Зенона подала печенье, кофе и мясо с подливой. Она не проявляла личной инициативы и не выказывала никакого неудовольствия. Эта девица с лицом, похожим на маску, страшно раздражала Найрин. Много раз она просила Гарри избавиться от нее – на примере Зеноны прочие рабы должны были получить урок. Теперь все должны были повиноваться ей, Найрин, ведь в скором времени она станет хозяйкой Монтелета.

Это был лишь вопрос времени. Ей так не терпелось поскорее сменить статус, но все шло не так, как хотелось бы. Самой главной загвоздкой было то, что Гарри все никак не мог подобрать для дочери мужа. К тому же возникло еще одно недоразумение в виде таинственного сына Гарри, который вот-вот должен был появиться в доме после многолетнего отсутствия.

Ей стоило таких трудов установить в доме нужный баланс сил. Найрин с трудом сдерживала нетерпение. Ей порой так хотелось встряхнуть Гарри, наорать на него, но она знала, что, торопя его, лишь все испортит. Все, что она могла в данной ситуации, это скармливать ему маленькими порциями свою соблазнительность и разжигать в нем голод.

Но как хотелось порой устроить настоящий скандал с боем посуды!

Но Найрин знала себя – стоило ей как следует разойтись, и она могла потерять самообладание. Тогда прощай Монтелет и все, что с ним связано. Порой она даже задавалась вопросом, стоит ли Гарри и его усадьба таких усилий.

Но нет, игра стоила свеч! Всякий раз, когда Найрин выходила на веранду и обводила взглядом окрестности, ей виделись долларовые значки там, где простирались поля, и рисовались лучшие платья от самых дорогих портных. Она никогда не могла бы себе позволить такую роскошь, если бы не природная сметка и потрясающая интуиция сродни той, что позволяет некоторым обыгрывать всех за карточным столом.

Возможно, она была прирожденным игроком. Найрин шла к цели истово, сметая с пути все преграды, и, когда придет время, она позаботится о том, чтобы этот невесть откуда взявшийся братец ей не помешал.

Она села в плетеное кресло на веранде и взяла в руки шитье, которое всегда держала неподалеку.

Мысленно она похвалила себя за находчивость. Никому никогда не приходило в голову взглянуть на ее работу, и все, что от нее требовалось, это втыкать иголку в материал с отрешенным видом, именно таким, какой должен быть у воспитанной барышни, любящей рукоделие.

Пальцы ее покалывало: от смеха. Про себя она не переставала удивляться тому, насколько сильно отличалась от той, за кого себя выдавала. Все дело в подходе. Вас видят таким, каким вы сами себя видите. Еще лучше, сочинив миф о себе, в него самой и поверить. Она всегда руководствовалась таким философским подходом. Всю жизнь.

И Гарри был воплощенным примером плодотворности такого подхода. Размышления о доверчивости окружающих прервал голос Гарри у нее за спиной.

– Черт возьми, Найрин, где Дейн?

Найрин спокойно, с горделивой неспешностью отложила рукоделие и повернулась к нему лицом.

– Не знаю. Я думала, она наверху.

– Нет, черт побери! Люсинда сказала, что она повадилась каждый день исчезать из дома на несколько часов, и это началось незадолго до нашего визита к Пайпсам.

Найрин покачала головой.

– Ничего об этом не знаю.

– Черт! Я хотел слегка приоткрыть ей перспективу ее будущей жизни. Ее нареченный явился с визитом.

Он сделал шаг к Найрин, и она едва сдержалась, чтобы не захлопать в ладоши. Конечно, все так и должно было быть. Гарри похлопал визитера по плечу. «Ну что же, сынок, я бы на твоем месте пошел поискал свою будущую невесту».


Дейн думала, что это будет легко. Она просто оденется соответственно, затем разденется и войдет в дом, в Оринду, где сможет наконец расслабиться в сладостном забытье.

Так просто!

Но руки ее дрожали, когда она вытаскивала смотанные в клубок полоски кожи, спрятанные в дальнем углу шкафа. Тело ее горело, когда она взяла их в руки. О да, она помнила – власть, и силу, и возбуждение...

Его большие руки, широкие ладони и эту... часть.

Выдающуюся часть мужчины. Она подняла голову и посмотрела на себя в зеркало, как тогда, неделю назад, перед тем как отправиться в Оринду.

Все было так же, ничего не изменилось. Никакой каиновой печати. Никак не скажешь, что теперь Дейн обладала знанием, отличным от того, каким владела любая женщина, что она была не так невинна, как тогда, когда отправилась в Оринду.

Если бы не этот лихорадочный румянец и блеск в глазах, появившийся тогда, когда она стала осторожно наматывать кожу вокруг шеи и поперек груди.

Ей понравилось это ощущение. Словно по телу прокатилась горячая волна. Соски тут же набухли и отвердели, сердцевина ее существа увлажнилась.

Она намотала еще одну полоску вокруг бедра, пропустила длинный конец между ягодиц.

«А что, если обрезать полоску и обмотать лодыжки?»

Сердце забилось при мысли о том, как он снимет с нее сапоги и обнаружит эти полоски кожи на голых ногах.

Теперь сапоги – до середины голени, со шнуровкой впереди. Неудобно? Не страшно. Нижняя юбка, чтобы придать платью законченную форму, а поверх всего – нарядный жакет с рукавами в полоску, подходящие по цвету кружевные манжеты и воротник. Жакет на мелких пуговках, которые ему придется расстегнуть, чтобы увидеть ее наготу.

Довольно, может, даже слишком много. Дейн в нетерпении заходила по комнате, нервно теребя кожаный ошейник. Решение найдено – на шее должен быть кружевной шарф, чтобы сделать ошейник незаметным постороннему глазу.

И наконец, ее любимая плеть. Дейн была готова и уже дрожала от возбуждения.

Сегодня она отправится в Оринду верхом. Они разделят с Боем приятное возбуждение.

Никто не задал ей ни одного вопроса, никто не остановил ее. Никому не было дела до того, куда она идет.

Бой был уже готов к прогулке. Она оседлала его и вывела из конюшни так, чтобы уход ее не бросался в глаза. Дейн вскочила на коня по-мужски, подоткнув юбки, чтобы не мешали, голым телом ощущая прикосновение кожи.

Полоски кожи касались самых возбудимых точек, щекотали нервы, ни на миг не давали забыть о той силе чувственного возбуждения, что переполняло ее. Все в ней звенело от почти непереносимого напряжения, тело требовало удовлетворения.

Ей казалось, что она вот-вот взорвется от полноты ощущений.

Он будет там, он должен там быть...

Дейн пересекла ручей, быстрее, быстрее, так, чтобы в полной мере ощутить силу своих мышц, свою ловкость, чтобы полнее почувствовать, что живет. Напор, устремленность вперед как контраст застоявшейся воде в старице после разлива. Быстрый перестук копыт звучал как музыка.

И вдруг Оринда открылась перед ней – внезапно, как удар. Она пустила Боя вскачь вдоль берега и через лужайку. В тени деревьев спешилась, стреножила коня и дала ему воды. Затем медленно пошла к дому. Ева в своем саду наслаждений, пленница страсти.

Оринда оглушила ее тишиной, которая давила, как жара, влажная, удушливая. В воздухе стоял гул от обилия насекомых, она чувствовала пульсирующий ток крови, казалось, загустевшей от переполнявшего ее возбуждения.

Скоро, скоро... Он был ей нужен, она хотела, чтобы он усмирил ее тело и проник к ней в душу.

Дейн готова была отдаться целиком в его власть в тот момент, когда ей было так необходимо сохранять самообладание.

Нет, такого не будет! Она не даст этому случиться... В этой игре была суть наслаждения – он покорял ее, а она подчиняла его своей воле.

Все было так великолепно именно потому, что правила игры оставались незыблемыми. Она распахнула дверь, ведущую в дом, и ее обдало запахом запустения. Так уже было.

Дейн медленно прошла на второй этаж. Запах собственного тела, горевшего возбуждением, бил ей в ноздри. Дверь в холл оказалась закрытой.

Она распахнула ее. Он лежал там нагой, распростершись на самодельной постели перед камином. Его член был тверд и велик и похотливо выставлял себя ей навстречу.

– Привет, сладкая! Как мило с твоей стороны заглянуть сюда этим утром. Быстро снимай с себя все тряпки и тащи сюда свою задницу, не то я сам это за тебя сделаю.

Дейн остановилась, глядя на Флинта. От одного его вида у нее подкашивались ноги, она вся разомлела от нестерпимого желания. Но нельзя это показывать.

– В самом деле, мой сладкий? – только и смогла спросить Дейн. – Так почему бы тебе меня не раздеть?

– Признайся, тебе этого ох как недоставало, не так ли? – прорычал он и, вскочив, в три прыжка оказался рядом. – Ты ведь только этого и ждала... – Он протянул руку к крохотным пуговицам ее жакета, мимоходом отметив, как высока и роскошна ее грудь, и одним рывком распахнул его, обнажив кожаный ошейник и полоски кожи крест-накрест, выставляющие напоказ обнаженную грудь, заостренные, напряженные, вздрагивающие соски. А этот взгляд, поощрявший его, возбуждавший сверх меры! Он резко потянул оба рукава вниз.

Дейн этого не ожидала. Его ярость приводила ее в восторг, а собственная беспомощность возбуждала. Плеть упала на пол, но ей не было до этого дела.

Флинт отошел на шаг, чтобы посмотреть на нее, и, прикоснувшись к ее соскам, принялся массировать их, потирая между пальцами.

Она выгнула спину, подставляя груди его ласкам. Тепло струилось по телу.

– Мне нравится то, что ты со мной делаешь, – прошептала она.

– Я знаю, что тебе нравится, – грубо ответил Флинт и прижался губами к ее губам. Он целовал ее грубо, словно наказывал за непослушание. – Я знаю, что ты это любишь...

Дейн пребывала в раю. Она вся горела, дрожала от возбуждения. Она наслаждалась его поцелуями и той яростью, что он в них вкладывал.