Вирджиния Хенли - Желанная

Впервые он увидел ее обнаженной. Возможно, именно по этой причине его охватило такое неистовое вожделение… Хотя

вряд ли — слишком много голых женщин перевидал он за свои двадцать с небольшим лет. Но эта… эта была самой прекрасной из всех, кого ему доводилось встречать: кожа цвета сливок, густые ресницы лежат на щеках темными полумесяцами, на скуле, чуть заметно скошенной к подбородку, крохотная родинка, «ведьмина метка», блестящие волосы переливаются на свету, словно только что отчеканенные монеты, и ниспадают едва ли не до пола, окутывая ее сверкающим покрывалом червонного золота.

Он не имел представления, кто эта девушка, ничего не знал о ней, но испытывал жадное желание заполучить ее.

Беда была в том, что эти настойчивые, неотступные видения его «дамы» являлись в самые неподходящие моменты, вот как сейчас. Кристиан Хоксблад[1] усилием воли заставил себя вернуться к реальности и сосредоточить все внимание на копье. Всего секунда потребовалась, чтобы биение его сердца слилось со стуком копыт боевого коня, рука словно прикипела к оружию, а взгляд пылающих яростью глаз обжег противника. Одним гибким, почти незаметным движением Кристиан взял наперевес копье, опустил забрало, сжал коленями бока жеребца и прикрылся щитом.

Жезл церемониймейстера медленно опустился, и не успели комья земли полететь в воздух, как Хоксблад мысленно увидел, что острие копья ударяется в щит противника с такой силой, которая заставляет соперника вылететь из седла. Мгновение спустя все случилось именно так, как он представлял себе.

Противник, однако, не валялся в пыли, а, немедленно вскочив, обнажил меч — удивительная ловкость, если принять в расчет тяжелые латы, сковывающие движения. Именно по этой причине Хоксблад бросил вызов французу — хотел заполучить его вороненые доспехи и серого в яблоках боевого коня.

Хоксблад в мгновение ока очутился на земле, хотя по правилам мог бы остаться в седле, но не позволила гордость. На карту была поставлена честь рыцаря.

Он выхватил меч и бросился на противника с такой зловещей решимостью, что тот растянулся ничком в пыли во весь свой шестифутовый рост и больше не двигался.

Раздался женский вопль.

— Мертв! — зашумели зрители.

Оруженосцы французского витязя выбежали на поле, стремясь унести его с арены, благодаря Господа за то, что арабский рыцарь только оглушил хозяина.

К тому времени, когда пыльное облако над ристалищем начало оседать, Хоксблад уже сидел в шатре в большой лохани, отпаривая уставшее тело. Один из оруженосцев успел снять с него доспехи, вымыть его и теперь растирал крепкие перекатывающиеся под кожей мышцы миндальным маслом и ладаном, чтобы сохранить их упругость.

Араб Али, бывший рядом с Кристианом чуть ли не с самого его рождения, закрыл пробкой пузырек с благовониями и протянул хозяину полотенце. Драккар поднялся во весь рост, так что смуглая кожа заблестела от струившейся по телу воды, и Али подумал, что арабское имя подходит хозяину гораздо больше христианского. Кровь арабских принцев текла в его жилах, Восток наградил Кристиана угольно-черными волосами и хищно изогнутым носом, придающим ему вид гордого сокола. Только светлые глаза бирюзового цвета позволяли предположить, что он не был чистокровным арабом.

Али оглядел великолепное тело рыцаря: «Нет, я лишь тешу себя надеждой. Широкие плечи и длинные ноги выдают в нем норманна».

Другой оруженосец, Пэдди, отправился собирать выигранные на турнире призы — доспехи и лошадей. У Хоксблада и его оруженосцев были великолепные боевые жеребцы, специально натренированные для турниров кони считались большой редкостью, а гибкая кольчуга из тонкой прочной стали стоила столько же, сколько участок поместной земли.

Ведя серого в яблоках и светло-гнедого коней к шатру хозяина, Пэдди неожиданно сообразил, как сильно этот шатер выделяется среди остальных. Яркий красно-фиолетовый шелк, золотой купол, необычная форма словно намекали на мавританскую, турецкую или арабскую роскошь.

Пэдди привязал коней рядом со сложенными небольшой горкой доспехами. То же самое повторялось во всех странах, где они побывали — в Марокко, Испании и теперь во Франции. Хоксблад по-прежнему был непобедим.

Пэдди отодвинул шелковую занавесь и вошел в шатер.

— Иисусе, Али-Баба, убери ты эту проклятую воду! Там, снаружи, куча доспехов, которые хозяин, наверное, захочет разобрать.

— Я оставил воду на случай, если ты вдруг надумаешь тоже залезть в лохань, Пэдди-Свинтус. От тебя несет на весь шатер, дышать нечем!

— Чему удивляться, черт возьми, особенно с такой нюхалкой, как у тебя, парень. Я сегодня носился как угорелый. А ты гнусный кусок верблюжьего дерьма!

Глаза Хоксблада насмешливо сощурились. Его оруженосцы целыми днями упражнялись в словесной перепалке, но на поле брани ни один бы не задумался пожертвовать жизнью ради другого.

— Хватит, — урезонил их Кристиан. — Мне нужны доспехи из меди и вороненой стали. Остальное пусть выкупают за деньги.

— В таком случае, лорд Драккар, лучше мне пойти поторговаться, а Пэдди тем временем приберет в шатре.

— Ну конечно, поскольку твои предки занимались тем, что воровали ковры на багдадских базарах, кому же одурачить рыцарей, как не пройдохе-арабу! Мне до тебя далековато!

— Вот в этом я сомневаюсь, Пэдди, — пробормотал Кристиан, натягивая кремовую сорочку, подчеркивавшую ширину его плеч и смуглость кожи.

Пэдди, довольный комплиментом, расплылся в улыбке, сбросил одежду и скользнул в остывшую воду.

— Я в два счета вытащу лохань, милорд, задолго до того, как появятся веселые барышни.

Вечером после состязаний, как обычно, во всех шатрах царило шумное веселье. После ратных забав постившиеся весь день рыцари требовали разжечь костры, зажарить дичь и наполнить кубки. Шлюхи, или «веселые девушки», танцевали у огня, смеясь и дразня легкими прикосновениями, постепенно раздевались, чтобы в конце концов отдаться первому встречному за пенни, пинту пива или просто за сытный ужин.

— Наслаждайся едой и питьем, Пэдди, — кивнул Кристиан, гладя взъерошенные перья кречета, нахохлившегося на своем насесте. — И не забудь приберечь для Саломе самые лакомые кусочки. Я получил приглашение поужинать вечером в замке.

— Эй, поосторожнее с французскими кобылками благородных кровей! Те, которых я видел сегодня на трибунах, выглядели так, словно изголодались по хорошему наезднику!

— Попытаюсь не слишком перенапрягаться, Пэдди, — ухмыльнулся рыцарь, сгорая от предвкушения свидания.

Он успел заметить нескольких дам, цвет волос которых отливал на расстоянии червонным золотом. К тому же ему снова повезло на ристалище.

«Кто знает? — подумал Кристиан. — Может, именно сегодня ночью я встречу свое видение?»

Королевский двор в Виндзоре был настоящим раем, по крайней мере, для дюжины богатых наследниц. Эдуард III[Hawksblood (англ.) — «Ястребиная кровь». — Прим. перев., женатый на королеве Филиппе, был самым картинно красивым и представительным из королей, когда-либо правивших Англией. Двор считался блестящим, потому что король жил роскошно и тратил деньги, не считая. Кроме того, он собирал осиротевших девушек под свое крылышко, опекал их, с тем чтобы наградить богатыми невестами тех знатных лордов, чьи семьи служили королю верой и правдой.

Одна-две девушки постарше были назначены фрейлинами юной принцессы Изабел. Любящий отец исполнял любой каприз дочери. Королева Филиппа была милой и по-матерински доброй, однако смысл ее существования заключался в том, чтобы рожать все новых принцев и принцесс династии Плантагенетов. Казалось, стоило Эдуарду пролить в нее свое семя, как чрево королевы тут же набухало новой жизнью. Только что на свет появился девятый инфант. И в результате двор королевы все разрастался: с каждым, месяцем прибавлялось нянюшек, кормилиц, служанок, прачек, фрейлин, дуэний и наставников.

Леди Брайенна Бедфорд и леди Джоан Кент, приподняв юбки, мчались, словно мальчишки-сорванцы, по садам Виндзора. Обеим было по семнадцать лет, обе рано осиротели, но на этом сходство кончалось. Джоан была миниатюрной, с серебристо-белыми волосами лунного оттенка. Ее изысканную внешность подчеркивали наряды розовых и пастельных тонов, она вплетала в косы нитки мелкого жемчуга. Джоан выглядела невинным ребенком и всегда ухитрялась избежать наказания за проделки, зачинщицей которых и являлась.

Брайенна была настоящей красавицей. Ее спелые груди и чуть широковатый рот словно говорили каждому, что эта семнадцатилетняя девушка находится на пороге зрелости и готова стать женщиной. Волосы окутывали ее с головы до ног золотистым покрывалом, спадая ниже колен блестящими волнами, рассыпавшимися на сотни шелковистых прядок. Не нужно было обладать даром предвидения, чтобы сказать — она станет объектом вожделения многих мужчин.

Девушки мгновенно остановились, завидев стайку женщин, собравшихся у фонтана в укромном месте обнесенного стеной сада, где дама[2] Марджори Доу каждый день наставляла их в правилах этикета. Вряд ли Брайенну и Джоан накажут за опоздание, ведь сама принцесса Изабел еще не появилась. Зато пришли все подопечные короля, от семи до семнадцати лет.

Маленькая Бланш Ланкастер сидела в картинной позе у фонтана. Она лишилась матери, но отцом девочки был сам граф Генри Ланкастер, бывший главой Регентского Совета при короле Эдуарде III, прежде чем тот, достигнув совершеннолетия, смог взять бразды правления в свои руки. Бланш должна была унаследовать огромное состояние Ланкастеров. Однако трудно было угадать богатую наследницу в этой бледной и почти бесплотной девочке, лишенной жизненной энергии и казавшейся почти незаметной.

Женщина с лицом дракона и глазами, подобными матовым агатам, нетерпеливо постучала длинной палкой по каменным плитам, она ожидала прибытия принцессы Изабел. День выдался очень теплый, и, когда дама Марджори сняла черную накидку, без которой никуда не выходила, Джоан подняла брови и, многозначительно взглянув на подругу, начала незаметно подбираться к сброшенной накидке.