На третий день бури вновь случились перебои с электричеством. Произошло это в конце ужина. Как всегда предусмотрительная, Рут заранее поставила на столике у входа подсвечник. И когда в конце ужина свет погас, она шагнула в темноту с уверенностью женщины, на память знающей малейшие трещинки своего дома.

Когда она вернулась, чтобы проводить своих друзей в гостиную, в свете свечей Тренди на мгновение показалось, что на морских пейзажах тоже начинается буря.

Как и всегда по вечерам, они засиделись возле камина, беседуя обо всем и ни о чем. Рут говорила о своем саде, переплетах, урожаях водорослей, копиях картин, которые она иногда делала на заказ. Корнелл слушал ее внимательно, даже жадно. Он впитывал каждый ее вздох, подмечал мельчайшие жесты.

Рут ненадолго отошла. Она сказала, что хочет угостить их трехлетней вишневой настойкой. Тренди тут же воспользовался ее уходом, чтобы порасспросить Корнелла:

— Чем вас очаровал капитан Ван Браак?

Но тот начал увиливать от ответа:

— Это трудно объяснить. Ностальгия, я ведь вам уже говорил. — Он вздохнул и продолжил: — Воспоминания о моих исследованиях. И мне нравится это место, этот дом. С того самого дня, как я впервые его увидел, он ничуть не изменился. В то время я приезжал сюда всего два раза. Но вилла настолько меня потрясла, что я навсегда ее запомнил. Разумеется, все дело было в капитане. Редкий был человек, из тех моряков, что строят дома. Строить здесь дом было безумием. Слышали, какая сегодня вечером буря? А дом стоит. И стоит уже долгие годы.

— Но это же не единственная вилла, построенная на берегу моря. Другие дома тоже стоят. Даже здесь, на мысе, в глубине сада…

— Нет, — сказал Корнелл. — Я хорошо знаю историю этого района. До приезда Ван Браака эта площадка была совершенно голой. Голой и унылой. Здесь был только старый маяк. Строиться начали уже после капитана. Впрочем, «Светозарная» это не дом. Для него это был корабль. Или порт. — Он указал на картину над камином. — Замечательный человек. Молчаливый, невозможный. Одно из самых красивых моих разочарований. Я ничего не смог из него вытянуть.

И, как обычно, Корнелл раскурил трубку и погрузился в свои мысли.

Тренди поднял глаза на картину над камином и всмотрелся в нее. Может, все дело было в свете свечей, но гигантский спрут этим вечером выглядел ужасающе живым. Высунувшиеся из пучины щупальца, казалось, с удесятеренной силой вцепились в корабельную мачту и тянули ее в бездну. Вернулась Рут. Не говоря ни слова, она поставила на стол поднос с бокалами. Догадалась ли она, о ком только что говорили они с Корнеллом? Наступило длительное молчание, во время которого слышен был лишь рокот волн. Действительно, здесь поневоле будешь думать только о море. Высоко в окнах, в маленьких, не закрытых ставнями форточках блестела луна, порой заслоняемая бегущими по небу облаками. Сырой воздух просачивался через неплотно закрытую дверь; и эта тайная, тревожная ночная жизнь могла бы длиться без конца, если бы в тот момент, когда Рут собралась наполнить бокалы, в холле внезапно не появилась растерянная и трагически прекрасная Анна Лувуа.

Тренди узнал посетительницу, приезжавшую к Рут почти каждый день. Она руководила агентством по сдаче и продаже вилл. Жила одна, верная неизвестной любви, и не покидала эти места, даже когда дела шли из рук вон плохо. Этим вечером она выглядела обычной провинциалкой, потрясенной каким-то событием. Оправившись от удивления, поскольку никто не слышал, ни как Анна приехала, ни даже как постучала в дверь, Корнелл поспешил к ней и поприветствовал со свойственной ему необыкновенной почтительностью. «Да так сюда сбегутся все жители побережья, — подумал Тренди, — а я-то считал его опустевшим на время мертвого сезона. Это уже не просто маленький клан, не друзья, а прямо какое-то тайное сообщество». Тренди почувствовал, что окончательно запутался в сгинувших городах, капризах и странных привязанностях. Что-то удерживало здесь всех этих людей, что-то, оставшееся в прошлом, какая-то драма или некая угроза: достаточно взглянуть на смятение вновь прибывшей и необычайное беспокойство, вдруг охватившее Рут.

Впервые Тренди захотелось уйти. Рут бросилась к подруге, и обе женщины встретились напротив входа, у статуи тритонов. Анна, опустив глаза, вытерла слезу. Рут смотрела на нее, уже догадываясь, что за новость, и не желая ее слышать. Взяв Анну за руки, она бессвязно забормотала:

— Анна, ты, в этот час… откуда ты, у тебя безумный вид… буря, я знаю… но ты плачешь…

Корнелл, словно извиняясь, погладил ее распушенные волосы. Рыдающая Анна смогла произнести лишь несколько слов. Затем, не обращая внимания на Корнелла и Тренди, она прошла в гостиную и упала в кресло.

Рут постояла неподвижно, закрыв глаза и вцепившись руками в статую. Затем, опомнившись, схватила подсвечник, зажгла свечи и также прошла в гостиную. Она была мертвенно-бледна. Анна наблюдала за ней со странным выражением усталости и удовлетворения, словно она только что переложила на ее плечи какое-то горе. Тогда Рут повернулась к ней спиной, собралась с силами и, тоже позабыв о присутствии Тренди, повторила слова Анны:

— Малколм, Командор… Только что снова открыли «Дезираду». Командор вернулся.

Глава 6

Каждый раз, думая об этом ужасном вечере, пытаясь понять, что же тогда произошло, Тренди натыкался на одно и то же препятствие: он мог представить себе только лицо Юдит и с трудом Анну Лувуа. И никак не мог вспомнить в точности, что сказала Рут. В сущности, это было первое упоминание о Командоре. Впоследствии, уже по уши увязнув в этой истории, смирившись с тем, что ему изменяет память, а воображение постоянно его подводит, в особенности в том, что касается любви, Тренди понял, что именно в тот вечер он впервые прикоснулся к тайне.

Тренди с самого начала был покорен красотой Анны Лувуа, очень отличавшейся от Рут. Двигалась она легко, словно не обращая внимания на окружающие ее предметы и земное притяжение. Можно было подумать, она питается лишь туманами и мечтами. Непромокаемый плащ она сбросила на ручку кресла, и он отметил ее стройную фигуру в английском костюме темно-красного, почти фиолетового цвета. На плечи ниспадали черные вьющиеся пряди, кое-где смягченные белыми нитями. Анна выпила немного вишневой настойки и привела в порядок волосы. Она понемногу приходила в себя. Рут, отвернувшись к камину, помешивала угли, но слишком медленно, слишком нарочито. И вдруг в ярости швырнула кочергу на пол и повернулась:

— Откуда ты это знаешь, Анна? Кто тебе сказал?

— Месье Леонар. Он получил распоряжение открыть виллу. Слуги приедут послезавтра.

— Значит, все начнется сначала, — еле выговорила Рут. У нее перехватило горло. Она взяла щипцы и сунула их в пылающие угли. — Мы были слишком самоуверенными, — отчетливо произнесла она.

До этого момента она говорила так, словно Тренди здесь не было. Собственно, в некотором роде так и было. Он видел только одну Анну, ее длинные ноги, густые рассыпавшиеся волосы, встревоженное лицо, полуоткрытые губы. Едва заметные морщинки на лице делали ее еще более соблазнительной. И, наконец, глаза: черные, огромные, уставившиеся в огонь. При таком освещении круги под глазами казались еще глубже, и это наводило на мысль, что ночами она грезит о безумствах, на которые у нее никогда не хватало смелости наяву.

Рут присела рядом с Корнеллом. Казалось, к ней вернулось спокойствие, напряжение выдавали только руки, стискивавшие бокал. И тут она вспомнила о Тренди.

— Простите меня, — проговорила она. — Когда-нибудь все равно пришлось бы вам рассказать…

И тут Тренди захотелось попрощаться со всеми, даже с не замечавшей его Анной Лувуа, и уехать. Вопреки любопытству, он был готов бежать от этих людей и их непонятных трагедий. Но времени на это уже не осталось. Словно уловив какой-то невидимый сигнал, в дверях появилась Юдит. Мгновение спустя она уже обнимала Анну.

Присев перед креслом Анны и непринужденно кивнув остальным — во всяком случае, так понял этот жест Тренди, — Юдит завладела ее руками.

— Ну-ка, Анна… Расскажи, зачем приехала. Ты явилась вечером, нежданно, в самую бурю…

Анна покачала головой и оттолкнула Юдит. На ее глаза вновь навернулись слезы.

— Командор, — произнесла Рут. — Он возвращается.

Юдит побледнела. Она оставила Анну и уселась на край каминной плиты. Наступило тягостное молчание. Снаружи продолжала бушевать буря. Старательность, с которой Рут выравнивала на подносе бокалы, выдавала всю степень ее отчаяния. Корнелл с трубкой в руках уставился пустым взглядом на портрет Ван Браака. Каждый из них погрузился в размышления, но не было ни малейшего сомнения: их волновали одни и те же призраки прошлого; и это молчание могло бы тянуться бесконечно, если бы его не нарушила Юдит. Внезапно она пнула подставку для дров и заявила:

— Опять эти ваши истории!

Ответить ей никто не решился. В камине с треском обвалилось полено.

— Вечно одно и то же! Сейчас ударитесь в воспоминания… Это просто смешно! — расхохоталась Юдит, но в голосе ее слышалась фальшь.

Она вскочила и схватила Тренди за руку.

— Пошли, — сказала она так же по-детски властно, как и в первый день. — Оставь их.

И Тренди снова подчинился. Он даже забыл висевший на спинке стула шарф и лишь смущенно пожелал всем доброй ночи. Ему равнодушно кивнули. Юдит права, они будут обмениваться воспоминаниями, ему не стоит оставаться. Нужно бежать отсюда, может быть, даже уехать вместе с ней.

— Пошли, пошли, — повторяла девушка, подталкивая его к лестнице.

Она сжимала его руку с удивительной силой, и ее «пошли» напоминало «спасайся, кто может». Совсем недавно он спустился к ужину, как и все вечера до этого, увлеченный ее матерью, почти ревнуя ее к Корнеллу, а вот теперь его тянет к дочери, к ее наглой юности, далекой от всех этих тайн.