Алле дю Фар. Даже не торопясь, Тренди приехал туда довольно скоро. Солнце выглядело поблекшим, но виллы не изменились. Те же строения с устаревшими и претенциозными табличками, те же решетки, запертые до следующего лета, сады, опустевшие и замерзшие. Мыс вырастал словно враждебная стена. Теперь, после рассказа Дракена, Тренди казалось, что он прожил три жизни: свою собственную, жизнь Ирис и, наконец, жизнь Леонор с ее безумным желанием найти утраченную любовь. Найдет ли когда-нибудь свою утраченную любовь сам Тренди… «Дезирада» была теперь не загадкой, а домом несчастья. Тренди прекрасно помнил ее интерьер, галереи с витражами, парк с черными кедрами, пруд, могильный камень и решетку, за которой укрылась — или томилась в заточении — Юдит.

Он не хотел видеть «Дезираду» и на полной скорости промчался мимо. И только у ворот «Светозарной», такой же белоснежной, как и в первый день, заметил, что в очередной раз потерял шарф.

Как и тогда, все ставни были открыты, в том числе и на этаже Юдит. На мгновение Тренди, ослепленный, застыл перед фасадом, отражавшим выглянувшее из-за облаков солнце. Вдали пенилось море, в воздухе летала пыль от лишайников. Запах соли смешивался с ароматом сада, испарениями земли, растениями, едва освободившимися от сковавшего их мороза. Тут и там встречались срезанные насаждения, вырванные корни, клубни, вероятно, тех ирисов, о которых Рут говорила, что они цветут весной по всей лужайке. Тренди вновь поднял глаза на свой этаж, свой насест, как он говорил, когда жил здесь, казалось, вечность назад. Воспоминания, а за ними и страдания вновь нахлынули на него при взгляде на эти сверкающие окна. Неужели за ними произошли такие поразительные вещи? Тренди подумал, что теперь там остались только призраки любви, осязаемой лишь им одним, мечтателем, заброшенным на край этого берега. И если завтра он будет сражен, будет ли для него по-прежнему этот дом самым желанным домом, а это молчаливое окно самым желанным окном на свете?

Тренди вошел, даже не обернувшись на «Дезираду». Дверь открылась, и не только Рут, но и сам дом с его полутенями, зелеными папоротниками, медными бликами и горящим в камине огнем в глубине гостиной, как и в первый день, радостно принял его.

Они разговорились. Сколько времени длился разговор, Тренди не помнил. Малколм вернулся в свой дом в дюнах. Может, зайдет вечером, сказала Рут. Было уже за полдень. Прошел короткий ливень с градом, посеребрив окна мириадами капель. Рут и Тренди сидели перед камином, свободно и спокойно, как никогда. Постепенно они перешли к воспоминаниям о прошлом, но оно больше не интересовало их — ничто больше не имело значения, кроме этой минуты, когда они сидели лицом друг к другу. Тренди не хотелось возвращаться к себе в комнату, а тем более снова видеть свои скелеты. Теперь это тоже было окаменелое, мертвое прошлое, как и все остальное. Рут почувствовала это и рассказала Тренди о смерти Дрогона. Очень быстро она перевела разговор на Юдит и спросила Тренди, не собирается ли он увидеться с ней или попробовать заставить ее вернуться. Но всякий раз, начиная искать выход из положения, они натыкались на Командора.

— Мой отец сам его боялся, — сказала Рут. — Даже во время помолвки он держался от него подальше. И это правда, я теперь вспоминаю, Дракен часто приходил сюда. Я никогда не понимала, что они говорили о Командоре. Я все время считала его незначительным музыкантом. Чем-то вроде паразита при богатом покровителе, как других.

— Вот что я не понимаю, — произнес Тренди. — Почему перед исчезновением Ван Браак не оставил записки, какой-нибудь подсказки, позволявшей бы вам разобраться во всей этой истории? Покончил он с собой или нет, должен же он был догадываться, что вы вернетесь сюда, что история может повториться. Что Командор будет представлять для вас угрозу на протяжении всей жизни. И не только из-за долгов.

Рут вздохнула:

— Знаю. Я тоже думала об этом. Но, повторяю, я нашла только это. — Она протянула ему свидетельство о браке своей сестры. — Эти несколько слов я вам уже показывала. Я всегда читала: Все объяснение здесь и в «Короле рыб». А Малколм считает, что надо читать на «Короле рыб». И он, несомненно, прав, но это ничего не меняет. Я осматривала корабль тысячу раз. И ничего не нашла.

Тренди настаивал:

— Капитан должен был оставить вам подсказку.

— Вы считаете, люди оставляют перед смертью подсказки? — И она сказала так же, как некогда Малколм на пляже: — Вы выбрали неверную дорогу. Надгробные плиты не запирают мертвых. Под них просто складывают затхлые секреты, чтобы никто больше не мог вытащить их наружу.

Тренди заколебался, но, в конце концов, произнес то, что давно жгло ему губы:

— Ваш отец не умер. Он исчез.

Рут не позволила себя разоружить:

— Умер или исчез, какая разница?

Она вдруг снова стала печальной, подавленной, наклонилась к огню, помешала угли кочергой, затем, словно это движение разожгло и ее пыл тоже, встала и решительно заявила:

— Меня занимают живые. Я хотела бы… Хотела бы вернуть Юдит.

— Я тоже.

Теперь они стояли друг напротив друга, усталые и сердитые. Но Рут уже была не той, что осенью. Тренди показалось, она стала тверже. А еще — более напряженной, более отстраненной от всего, что было ее домом. Она выглядела так, словно была здесь проездом. Хуже того — готовой к отъезду. Тренди первый прервал молчание:

— Я иду на «Дезираду». Но до этого хочу увидеть «Короля рыб».

Он говорил, как ребенок, настаивающий на своем капризе. Рут с трудом подавила раздражение:

— Если вы так настаиваете.

Тренди заметил в ее серо-зеленых глазах странное выражение, похожее на презрение.

— Советую разбежаться, чтобы лучше прыгнуть, — сказала Рут.

Она ненадолго ушла в свою комнату. Когда вернулась, на ней был свободный шерстяной свитер, а волосы убраны под косынку. В молчании они прошли через сад «Светозарной».

— Очень тепло, — проговорила наконец Рут, когда они дошли до кипарисов.

Она раздвинула ветви кустарника и остановилась на краю скалы.

— Море спокойное. Ветер утих. Нечто вроде весны зимой. Такое часто бывает в это время года. Отец называл это затишьем алкионов. Странное название. Эти моряки… Сумасшедшие.

Последние слова она произнесла совсем тихо, для самой себя, словно уплатив по счетам прошлого, все это утратило для нее значение. И заторопилась к причалу, перепрыгивая с камня на камень с удивительной ловкостью.

Добравшись до бухты, оставленной приливом, Рут остановилась отдохнуть. Она подняла кусочек водоросли, посмотрела сквозь него на солнце, потом отбросила его. Ее энергичность вдруг куда-то подевалась, она повернулась спиной к причалу, возле которого качался корабль. Теперь «Король рыб» больше не казался Тренди чем-то необычным. Он хорошо видел его блестящий корпус и сверкавший на солнце медный колокол, тот самый, что звонил в ночь смерти Анны. Из объекта несчастья, которым некогда представлялся Тренди корабль, он теперь превратился в такую же вещь, как другие, послушную случаю и желаниям людей гораздо больше, чем какой-то неумолимой судьбе. Теперь Тренди не терпелось узнать, что написал Ван Браак. Ему казалось, что если он найдет рукопись капитана, то найдет и ключ, отпирающий «Дезираду», и у него хватит сил победить Командора, разрушить его очарование, которое так сильно воздействует на всех остальных. И он вернет Юдит.

Рут старалась не смотреть на яхту. Она указала на край бухты:

— Видите там маленькую лесенку сбоку от скалы? По ней ходили купаться, приезжая на «Дезираду». Может, потому что я была ребенком, а может, потому что остальную часть года мы жили в Лондоне, но все это кажется мне теперь чудом. Мне кажется, что в то время погода была лучше, теплее. Но ничто неповторимо. Даже море.

И словно желая отдалить тот момент, когда они взойдут на «Короля рыб», Рут присела на камень. Она растерла между пальцами веточку лаванды и вдохнула оставшийся от нее аромат. О чем она думала? О том, о чем рассказал ей Дракен, о магии тех лет, о прыжках в волнах, чешуйках слюды, прилипших к коже, возвращениях на «Светозарную», когда свежел ветер и дом наполнял оранжевый свет заката; о дымящемся чае, когда оставшаяся на губах соль смешивалась с осыпавшейся с булочек сахарной пудрой; о лете, казавшемся вечным до первой бури, опустошавшей море и в несколько шквалов разбивавшей чары.

— Все закончилось, — сказала Рут. — И закончилось хорошо. Пойдемте.

Маленькие прядки выбились у нее из-под косынки. Она лихорадочно заправила их и решительно направилась к причалу, где качался, как и в день прибытия Тренди, стройный «Король рыб».

Поднявшись на яхту, Рут не произнесла ни слова. Она снова изменилась. Мечтательность покинула ее, жесты стали энергичными, почти яростными. Несколько раз она поскользнулась и, если бы Тренди не поддержал ее на лестнице, ведущей в кают-компанию, несомненно, скатилась бы по ступенькам. С той же лихорадочной поспешностью она зажгла штормовой фонарь и начала водить им по переборкам корабля.

— Видите, — сказала она. — Здесь очень красиво, но все без толку.

В самом деле, яхта была великолепной. В желтом свете лампы Тренди сперва разглядел только прекрасные деревянные панели: покрытые лаком тонкие полоски тика, сосны, акажу. Но по мере того, как он привыкал к полумраку и к запаху кают-компании, в котором смешивались влажность и горьковатый аромат покрытого лаком дерева, обнаруживались детали, делавшие этот корабль настоящим предметом искусства: квадратные фризы из Дельфта, балки, украшенные морскими чудовищами и тритонами, как на «Светозарной», но вырезанные из акажу. И наконец, те же медные лампы, те же картины, висящие между полосками ценных пород дерева. Здесь было гораздо больше, чем на «Светозарной», предметов, напоминавших о капитане. Все морские приборы отличались красотой и практичностью — часы, стол для карт, секстант содержались в таком состоянии, что создавалось впечатление, будто капитан только ушел отсюда, что он, возможно, на палубе, проверяет снасти, определяет направление ветра, следит за течениями, приливом, облаками.