Как случилось, что Тренди ошибся виллой? И годы спустя, вновь и вновь анализируя обрывочные воспоминания тех дней, он неизменно будет возвращаться к самому началу. А началось все с той самой, совершенно нетипичной для него ошибки. Многое стерлось из памяти, но в одном Тренди был уверен: именно накануне тех событий он окончательно определился и справедливо полагал, что жизнь его расписана на долгие годы вперед.

Кто-то из приезжавших в это место нечто странное замечал сразу, кто-то — только недели и месяцы спустя, а большая часть узнавала обо всем, когда опасность уже миновала. Хотя вряд ли стоило говорить о какой-то опасности, скорее уж о рождении новой легенды, неожиданном подарке из безвозвратно ушедшей эпохи. Ведь так мало сохранилось сведений о том времени, когда люди делили мир на реальный и потусторонний и полагали, что можно путешествовать из одного мира в другой; когда считали, что на небе две луны, боялись проклятий, чумы, пророчеств и изрыгающих пламя драконов, когда на солнце усматривали признаки умирания, а в океанских глубинах — возродившегося Хозяина Преисподней.

Курортное местечко, куда приехал на мотоцикле Тренди, было тихим и сонным, и ничто не наводило на мысль, что люди здесь могут верить в древних призраков, водоворот веков, колдовские книги, утерянные в стародавние времена. Впрочем, Тренди и это совершенно не интересовало; и уж, конечно, он не мог представить, что любовь несет боль и страдание. Парижская жизнь его делилась на две части. Днем он был Матье Флоримоном, ученым-биологом двадцати восьми лет, увлеченно исследовавшим неизвестно почему усиливавшиеся костные деформации отдельных видов рыб. Ночью он становился Тренди[1] — так прозвали его приятели за неизменную элегантность костюмов: одевался он всегда строго по последней моде и никогда не расставался с шелковым шарфом. С такой же тщательностью он выбирал себе приятелей — из непризнанных музыкантов, художников-авангардистов и неизвестных скульпторов, — и среди них не было никого, кто имел бы хоть какое-то отношение к науке. Так он отвлекался от временами надоедавших ему рыбьих позвонков, но бурная ночная жизнь изрядно мешала научной работе. В конце концов его руководитель, профессор Дрогон, исчерпав терпение, предъявил Тренди ультиматум: он обязан довести начатую работу до конца, для этого в его распоряжении не более шести месяцев. Дрогон настаивал, чтобы Тренди переехал из Парижа в спокойное место, где одна дама, вдова — непонятно, зачем это было уточнять, — сможет обеспечить ему должное уединение, так необходимое в столь ответственный для молодого ученого момент. «У нее великолепная вилла на берегу океана, — напутствовал Дрогон. — Если вы не закончите работу и там, я вас уже не прощу. Океан и тишина — вот что вам необходимо. У вас шесть месяцев». Никому и в голову не приходило спорить с Дрогоном; Тренди был его лучшим учеником и, естественно, подчинился.

Свернув на узкую и пыльную алле дю Фар, Тренди принялся искать номер 23 bis. В этом году в середине сентября было еще тепло. Но те, кто предпочитал отдыхать на этом старомодном курорте, уже покинули его в конце августа. Местечко трудно было назвать городком и даже поселком. Номера на виллах отсутствовали, и их различали лишь по претенциозным названиям на табличках. Виллы были окружены парками со старыми кедрами и высокими стенами, часто покрытыми сверху колючей проволокой или бутылочными осколками. Тренди не знал, как окрестила свой дом мадам Ван Браак, его будущая хозяйка. Алле дю Фар казалась бесконечной. Мотоцикл проносился мимо псевдоготических башенок, закрытых ставнями окон, кованых решеток, увядающих садов. Вдруг между кедрами блеснул океан. «Алле дю Фар», — еще раз прочитал Тренди табличку на углу стены. Строения встречались все реже, дальше ехать смысла не было: Дрогон предупредил, что вилла вдовы стоит отдельно, почти на самом берегу океана. Тренди еще раз безуспешно поискал номер дома и почувствовал все нарастающее раздражение. Любая, самая ничтожная дыра на берегу моря имела свою алле дю Фар с такими же кедрами и виллами с идиотскими «морскими» названиями: «Роза ветров», «Астролябия», «Мария-Моргана» и даже «Матросский ром». Он уже решил, что заблудился, как вдруг его внимание привлекла величественная решетка. И на ней наконец-то была табличка с номером. Это был номер 23. Тренди заглушил мотор и поставил мотоцикл на подножку.

Звонок отсутствовал, а ворота были заперты на огромную цепь, что показалось ему нарочитым. Тренди всегда был исключительно педантичен и последователен — и в работе, и в выборе одежды, — но сегодня ему так хотелось побыстрее добраться до места, что он ухватился за решетку и принялся по ней взбираться. И только через несколько секунд, наконец, понял, что полез напрасно: шарф соскользнул в пыль, а когда Тренди, спрыгнув, поднял его, он вновь взглянул на номер — 23. А ему был нужен 23 bis! Тренди ужаснулся своей ошибке — он чуть не залез на чужую виллу! В другое время он бы отругал себя за подобную невнимательность, но сейчас ему было не до того. Он стоял, вцепившись в решетку, и не мог оторвать взгляд от виллы.

Как и другие дома, эта вилла пустовала. Ее название было выписано готическими буквами на фаянсовой табличке прямо под номером — «Дезирада». Построенная лет пятьдесят назад в стиле, навеянном Средневековьем или эпохой Возрождения, с длинной верандой, украшенной фиолетовыми и желтыми витражами, она выглядела довольно просто. Но было в ней что-то пленительное. Может быть, камень, из которого она была построена — рыжеватый, необычный для этой местности, с большими желтоватыми блестящими вкраплениями, как у вулканической породы. Ее псевдоготическая башенка по всей высоте была испещрена широкими черными полосами, очевидно, следами пожара. Над массивной входной дверью располагался фриз из расписных изразцов — среди множества непонятных значков Тренди узнал символы игральных карт. Из парка доносился залах папоротника и астр, почти заглушаемый стойким ароматом тубероз.

Было жарко, но Тренди даже не подумал расстегнуть куртку. Позабыв обо всем, он любовался фасадом, показавшимся ему изумительно прекрасным. Вилла, наверное, была закрыта уже долгие годы, но за парком продолжали ухаживать. Рядом с домом склонились над прудом тополя. Приглядевшись, Тренди с удивлением заметил на берегу водоема могильную плиту, за которой начинались заросли кустарника. Его взгляд вновь вернулся к дому. Если бы не свежий ветерок и едва слышный шум прибоя, можно было подумать, что это место расположено далеко от океана, настолько нетипичным для морского побережья выглядел дом. И еще Тренди показалось, что камни виллы наступают на лужайку, он буквально физически ощущал, как каменная мощь подавляет окружающую ее растительность. И неизвестно почему, за витражами ему представились высокие окна с бронзовыми шпингалетами, тяжелые занавеси, мраморные камины, множество таинственных комнат.

«А виден ли отсюда океан?» — подумал он и попытался высмотреть его между кедрами, как вдруг заметил сверкавшую на солнце стеклянную веранду, словно висевшую в воздухе. Это был соседний дом — тот, в котором его и ждали.

Тренди оторвался от решетки и завел мотоцикл. Дорога повернула и уперлась в маленькое частное владение с разрушенным маяком и белоснежной виллой, построенной, казалось, из одного стекла. Дом, защищая от ветра, окружали деревья и тамарисковые кусты, а за их ветвями наконец-то засинел океан. Он приехал. Здесь тоже была табличка с названием — «Светозарная». Неосознанно, даже не отдавая себе в том отчета, Тренди не смог отделаться от внезапно возникшего у него ощущения: на протяжении долгих лет, возможно, с момента строительства, два соседствующих дома ненавидели друг друга; и с упорством волн, пожирающих бухты и невысокие прибрежные утесы, эта ненависть постепенно образовала трещину, затем овраг и, наконец, ров — настолько непримиримыми врагами были соседи.

Глава 2

На белой ограде «Светозарной» тоже не было звонка, но номер был тот, который он искал. Тренди задумался, как же ему объявить о своем прибытии, и вдруг заметил сидевшую на ступенях крыльца белокурую женщину с вышивкой в руках. Услышав звук мотоцикла, она подняла голову. Пока Тренди глушил мотор, женщина отложила рукоделие — большую скатерть с пестрой вышивкой, встала и подошла через сад к воротам.

— Вот и вы, — сказала она.

Она не прибавила «наконец», но это подразумевалось. Голос у нее был очень чистый, юный, с каким-то неуловимым акцентом. Женщина улыбнулась. Лет сорока, она все еще была красива; особое очарование ей придавали светлые волосы, уложенные в тяжелый пучок; выбивавшиеся из пучка непокорные вьющиеся прядки образовывали вокруг головы ее солнечный ореол. Это была Рут Ван Браак — именно такой ее и описывал профессор.

— Я от доктора Дрогона, — пробормотал Тренди, неизвестно почему вдруг разом утративший всю свою уверенность.

— Я ждала вас, — произнесла мадам Ван Браак. — Очень рада…

Она пожала ему руку и добавила:

— Очень жарко. Вы, должно быть, очень хотите пить.

Рут Ван Браак смотрела на него с любопытством и, как ему показалось, с иронией. Но она не смеялась, в заблуждение вводили лучики морщинок в уголках ее серо-голубых глаз.

Тренди взял свою сумку.

— Тяжелая?

Теперь она не улыбалась и смотрела на него участливо, даже нежно. Определенно, эта женщина была красива. В белой блузе с вырезом на груди и черных брюках, облегавших стройные ноги, Рут Ван Браак совершенно не соответствовала тому образу, который сложился у Тренди о вдовах. Правда, он никогда с ними и не встречался. Он общался с дамами замужними и разведенными, знавал множество девиц, женщин одиноких и брошенных, но ни одной вдовы. Поэтому мадам Ван Браак в его глазах обретала особое очарование.

Она повела его за собой, и только тогда он расслабился и позволил себе чуть-чуть улыбнуться.