— А если вы не увидите его, мисс? — сказала Вайолет. — Если вы уедете, разве вы не станете все время думать о том, что он делает в данную минуту, с кем сейчас, кто занимает его мысли? Если же вы выйдете за него, вам все будет известно. Если нет — вас будет мучить неизвестность.

— Да, это правда. То, что человек воображает, гораздо хуже того, что есть на самом деле, — сказала Корнелия.

— Именно так, мисс, именно так.

— И за что нам такие страдания, Вайолет? Неужели хоть один мужчина стоит того?

Корнелия задала вопрос и, ожидая ответа Вайолет, подумала, как все-таки слабы женщины и как зависимы от мужчин. Только мужчины могут принести им счастье или горе, только мужчины могут наполнить их жизнь солнечным светом или погрузить во тьму отчаяния.

Тем временем внизу герцог обнимал тетю Лили, клялся ей в любви, умолял убежать с ним, а Лили — глупое, безвольное и пустое существо — отказала ему. Только презрения достоин тот человек, подумала с отвращением Корнелия, который ценит любовь так мало, что положение в обществе становится для него важнее чувства!

«Будь я на ее месте, — сказала себе Корнелия, — я бы ушла с ним на край земли».

И тогда она поняла, что Вайолет была права, когда уверяла, что нужно остаться. Она не смогла бы уехать, не смогла бы покинуть его теперь. С тех пор, как она впервые увидела герцога, ее любовь с каждым днем росл а и усиливалась. И хотя она поступила слепо и неразумно, разглядев поощрение там, где его не было и следа, приняв за ответное чувство то, что на самом деле было всего лишь равнодушием, эта любовь стала неотъемлемой частью ее жизни, и без нее она умерла бы. Любовь переросла ее, все поглотила, все преодолела, и отрицать ее было бы равносильно отрицанию, что она живет и дышит.

Она поняла, как легко и глупо ее ввела в заблуждение собственная наивность и еще в большей степени робость. Из-за них она становилась немой, скованной и не могла говорить о своих чувствах, поэтому они приобретали особую остроту. Теперь, глядя на все другими глазами, Корнелия вспомнила десятки примеров, которые должны были бы предупредить ее или хотя бы заставить задуматься, что все не так благополучно, как она себе воображала.

Сейчас она видела, как жалко обманулась, приняв любезность герцога и неизменную вежливость за нечто большее. Не понимая мужчин, она в простом их внимании видела привязанность, а сдержанность посчитала за хорошо скрываемую страсть. Какой же слепой, смешной и глупой она была!

Но бранить себя было столь же бесполезно, как бранить его. Ей бы следовало догадаться, что с самого начала все подстроила тетя Лили. Но ведь Лили нельзя обвинить в том, что герцог — первый молодой человек, которого Корнелия увидела в Лондоне, и, что сердце ее неожиданно подпрыгнуло, когда она сначала разглядела в нем умелого ездока, а потом уже не смогла забыть.

Если ей не удалось забыть герцога после того, как она видела его в течение нескольких мимолетных секунд, как же забыть его теперь, когда они знакомы почти два месяца, когда она всякий раз считает часы после их последней встречи, когда все вокруг меняется просто оттого, что он входит в комнату? Нет, теперь ей никуда от него не скрыться. Вайолет права, отъезд в Ирландию не склеит ее разбитое сердце.

— Все, мы остаемся, — коротко бросила Корнелия и, пока произносила эти слова, поняла, что одну муку поменяла на другую.

Ночь тянулась долго. Корнелия не плакала, хотя слезы принесли бы облегчение; только лежала в темноте, вновь и вновь мысленно слушая те слова, которые донеслись до нее сквозь закрытые двери будуара. Она даже пыталась найти в них какой-то другой смысл, но правду нельзя исказить или высмеять, да и Корнелия больше не была наивной и мечтательной — ей преподали жестокий урок, который раньше не мог бы привидеться и во сне.

Теперь Корнелия начала понимать многое из того, что в прошлом казалось ей странным: дружба герцогини с Гарри, легкость, с которой в Котильоне компания разделялась на пары, что считалось там вполне обычным.

Подсознательно она оставалась все такой же наивной, ведь ей было очень мало лет, когда умерла ее мать, которая так и не успела ничего рассказать дочери о жизни, любви и браке. Смутно она догадывалась о полускрытых, полуявных таинствах природы, но в ней жило убеждение, что приличные скромные девушки терпеливо ждут и не проявляют любопытства до брачной ночи. Теперь же она заподозрила смысл многих полушутливых, лукавых намеков, которые Лили парировала с изобретательностью человека, привыкшего многие годы вести словесные дуэли, а герцог, слыша их, хмурил брови.

Неудивительно, почему все так поразились поначалу, узнав о помолвке герцога, а затем, немного погодя, обменивались многозначительными насмешливыми взглядами, словно знали, что на то имеются причины. Корнелия поднесла в темноте руки к пылающим щекам, чувствуя стыд и унижение.

Раньше она была глупой простушкой и верила всему, что ей говорят. Но Вайолет права. Зачем ей убегать? Она останется, она выйдет замуж за герцога, она будет хозяйкой Котильона, а кроме того, она заставит его страдать за ту боль, которую он ей причинил.

Горестное чувство слабости и беспомощности постепенно вытеснял закипавший гнев. В забрезжившем рассвете Корнелии показалось, что за ночь она стала гораздо старше. Она не была больше ребенком, полностью доверявшим тем, кого любит. Она превратилась в женщину, изведавшую горе, обиженную и решившую, что не ей одной страдать.

Всходило солнце. Корнелия раздвинула шторы и присела возле окна посмотреть на спящий мир. Под деревьями в парке все еще прятались темные тени, в мрачном небе поблескивали звезды, но первые бледные лучики рассвета, розово-золотые, украдкой коснулись крыш.

Тогда в первый раз Корнелия поняла, что она не одинока, и вера, жившая в ней с тех пор, как она ребенком выучила первые молитвы на коленях матери, помогла ей выпрямиться, поддержала ее, заставила устыдиться собственного горького чувства.

Молитва никак не шла у нее с губ, но когда она совсем было решилась произнести ее, в душе у нее поднялась внезапная боль.

— Заставь его полюбить меня. Господи, заставь его полюбить меня.

Не успела она произнести эти слова, как услышала пение птиц, и ей показалось в тот момент, что это был ответ на ее молитвы.

— Заставь его полюбить меня! Господи, заставь его полюбить меня! — снова выкрикнула она, и на секунду душа ее воспарила навстречу солнечному свету, и надежда, подобно птице феникс возродилась из пепла отчаяния. — Он полюбит меня. Придет день.

Был ли это ее собственный голос или чей-то чужой? Пробуждавшийся мир вновь вернул ей сознание тщетности всех желаний, и горечь захлестнула целиком.

Во время завтрака Лили послала к Корнелии горничную узнать, как она себя чувствует, и пригласить спуститься к ней в комнату, если ей нужно о чем-нибудь поговорить. Корнелия бесстрастно ответила, что ей хотелось бы отдохнуть, пока не настанет время отправляться в церковь.

Лили уже была полностью готова и держала в руке букет, когда появилась в спальне Корнелии. Вокруг невесты суетилось несколько человек. Месье Анри подкалывал последнюю прядку под флердоранж, портной делал последний стежок на подоле подвенечного туалета, потому что по общеизвестному поверью, платье невесты должно быть готово за несколько минут до того, как ей предстоит надеть его.

Вайолет расправляла и пудрила пару длинных белых лайковых перчаток, две других горничных держали наготове атласный шлейф, вышитый лилиями, чтобы прикрепить его на талии Корнелии, когда она отойдет от туалетного столика.

— Платье очаровательно, — одобрительно заметила Лили, — но жаль, что ты такая бледненькая. Мне всегда кажется, что бледные невесты выглядят чересчур безжизненно.

Корнелия промолчала. Она подумала, что тетю на самом деле радует непривлекательность невесты — по крайней мере, ничто не отвлечет внимания герцога от нее самой.

— Если бы только мадемуазель не настаивала на этих очках! — пожаловался месье Анри. — Я уже говорил ей, что они портят всю мою прическу.

— Уж сегодня ты могла бы без них обойтись, Корнелия? — резко спросила Лили.

— Нет, я надену очки, — ответила девушка.

Лили пожала плечами. Без очков Корнелия выглядит совсем по-другому, подумала она, но если девчонке нравится быть упрямой, пусть так и будет. Что ей за дело до того, если племянница хочет казаться пугалом?

— Очень хорошо, — вслух произнесла она. — Я ухожу. Ты должна спуститься вниз через две минуты. В холле тебя будет ждать Джордж. И не опаздывай. Ты узнаешь, что Дрого не любит женщин, которые опаздывают даже на собственную свадьбу.

Еще вчера Корнелия с благодарностью выслушала бы совет, думая, что тетя помогает ей стать хорошей женой и понимать мужа. Сегодня же у нее возникло неприятное чувство, что как только герцог станет женатым человеком, тетя Лили, несомненно, не заставит его долго ждать, и дядя Джордж больше не сможет помешать им видеться друг с другом.

Когда Корнелия поднялась на ноги, на нее нахлынуло чувство нереальности всего происходящего. Она взглянула на себя в зеркало — обычная невеста в фате и флердоранже. Совсем недавно она жаждала этой минуты, считая ее поворотной точкой в жизни, полагая, что отныне перед ней распахнутся золотые ворота, ведущие к счастью.

— Не могу решиться.

Только Вайолет расслышала шепот и быстро протянула Корнелии руку.

Невеста слегка покачнулась, глаза ее были полуприкрыты. Ей казалось, что она погружается в черноту забвения, но тут теплые и сильные пальцы Вайолет вернули ей самообладание. Обморок миновал, и несколько минут спустя она уже спускалась по лестнице вниз, где ее ожидал дядя.

С этой минуты все происходило как во сне. Приветствия и поздравления слуг, поездка в карете в церковь, проход по нефу и то, что герцог оказался рядом и теперь ставил свою подпись в книге записей.

Кто-то шагнул к ней, поднял с лица фату, она так и не поняла кто. Потом ее целовали какие-то люди, их было не меньше десятка, пока Лили мягким взволнованным голосом бормотала обычные поздравления.