– Что ты делаешь? – За время их пребывания на острове она стала очень высоко ценить этот предмет одежды. Он был крайне полезен во многих отношениях, когда был цел, и он принадлежал ей. Джоссу лучше иметь вескую причину для подобного самоуправства.

– Повязка – вот что нам нужно, я думаю, – ответил он, даже не глядя на нее и продолжая разрезать юбку на полоски.

– Повязка? – Лайла опустила руки и нахмурилась. – Повязка? – Ее голос повысился почти до визга.

– Именно. Сними рубашку. И я больше не желаю слышать этой чепухи насчет того, что мне надо отвернуться. Это смешно, я этого не потерплю, и в любом случае в данный момент у тебя есть посерьезнее причина для беспокойства, чем попытки соблюдения ложной скромности.

– Ты…

– Сними эту чертову рубашку! – взревел он.

Едва успела она расстегнуть последнюю пуговицу, как он нетерпеливо стащил рубашку с ее плеч. С жарко пылающими щеками Лайла прикрылась руками и повернулась.

– Прошу тебя, прекрати вести себя по-идиотски.

– Если ты подержишь руки в стороны, мы посмотрим, что можно сделать.

Лайла подчинилась. Джосс взял оторванные полоски ткани и обмотал их вокруг грудной клетки, спеленав ее, как мумию, и сплющив грудь.

– Слишком туго! Больно! – запротестовала она, когда он дернул за два конца и связал их в крепкий узел на спине. – Ох! Сделай посвободнее, пожалуйста!

– Посмотрим, как будет теперь, – сказал он, оставляя без внимания ее мольбу, когда поднял рубашку с земли и вручил ей.

Неловко поерзав в попытке чуть ослабить давление повязки на грудь – безрезультатно, Лайла надела рубашку и застегнула ее, бормоча нечто нелестное. Джосс стоял чуть поодаль, критически оглядывая ее.

– Ну?

Спустя некоторое время он сдержанно кивнул:

– Не слишком хорошо, но… лучше. Закрути волосы на макушке и завяжи их. – Он подал ей узкую полоску, оторванную от юбки.

Лайла подняла волосы наверх, в то время как он оторвал большой треугольник от бриджей и обвязал ей голову в виде банданы. Джосс надвинул грубый черный материал так низко на лоб, что она почти ничего не видела, затем подоткнул сзади, чтобы полностью скрыть волосы. Закончив, отошел назад и внимательно оглядел ее. Наконец он покачал головой с явным недовольством.

– Может, они не найдут нас и нам не придется беспокоиться о том, как я выгляжу, – с надеждой сказала Лайла, обескураженная этим последним свидетельством неудачи с ее маскарадом.

– Мы не можем рисковать, – отозвался он, скользя по ней глазами со смущающей медлительностью. Внезапно сосредоточившись, он решительно схватил ее за руку и крепко держал, при этом наклонившись и зачерпнув горсть земли. Она протестующе ахнула и попыталась увернуться, когда он стал мазать землей ее лицо и шею.

– Джосс! Прекрати! Что, скажи на милость, ты делаешь?

– Хороший слой грязи поможет замаскировать твою нежную женскую кожу.

К тому времени, когда он закончил, она была такой грязной, словно поработала землекопом. Кожа ее была испачкана землей, а рубашка и бриджи такие грязные, что если бы она их сняла, они бы стояли сами по себе.

Отойдя чуть в сторону и стряхивая грязь с пальцев, Джосс снова оглядел ее. На этот раз он не покачал головой.

– Лучше? – спросила Лайла.

– Лучше, – подтвердил он. – Пройдись-ка вокруг меня, хорошо?

Лайла прошлась. Вернувшись на прежнее место, увидела, что он снова хмурится.

– Что теперь? – со вздохом спросила она.

– Не могла бы ты постараться не вилять задом? Это соблазнительное покачивание выдает тебя уже через два шага.

– Я не виляю задом, и у меня нет соблазнительного покачивания! – чуть ли не прорычала она.

– В самом деле? Тогда, пожалуйста, пройдись.

Под критическим взглядом Джосса Лайла прошлась. Хотя она очень старалась, чтобы тело ее оставалось при этом неподвижным, он все равно остался недоволен.

– Вот, надень-ка их, – сказал Джосс, беря сапоги рыжебородого. Прежде чем подать их ей, он бросил в один сапог плоский камень. Взяв сапоги, Лайла нахмурилась и автоматически начала выуживать камень. – Оставь его, – резко приказал он. – От этого ты будешь хромать.

Она оставила. Сапоги были огромными для ее маленьких ног, но камень, казалось, имел сверхъестественную способность вклиниваться под самую нежную часть подошвы. На этот раз, когда она прошлась, Джосс объявил, что почти удовлетворен.

– Ты все равно не похожа на мужчину, но полагаю, что лучше нам уже не сделать. Просто молись, чтобы пираты не нашли нас и нам не пришлось бы об этом беспокоиться.

– Не волнуйся, буду, – горячо отозвалась она. И молилась.

Глава 34

Следующие три дня Лайла с Джоссом провели, скрываясь от поисковых партий, которые обшаривали остров в поисках пропавших пиратов. Судя по интенсивности поисков, Джосс заключил, что по крайней мере один из мужчин был крайне ценен для корабля. Который из них и почему, он мог лишь догадываться.

Лайла чувствовала себя совершенно несчастной. Противно пахнущая грязь, которой Джосс неизменно измазывал обнаженные участки ее кожи, вызывала зуд и привлекала крошечных кусачих мошек, от которых она вся чесалась еще больше. Грудь постоянно болела под тугой повязкой, которой была стянута. В нескольких слоях одежды, которую она вынуждена была носить, ибо Джосс разрезал ее платье и соорудил поверх ее рубашки примитивную безрукавку, что еще больше скрывало ее пол, ей было невыносимо жарко. Страдания ее усугублялись и тем, что им приходилось постоянно передвигаться.

Только после наступления темноты они осмеливались воспользоваться относительным комфортом хижины и ослабить бдительность. Пираты, оказавшись людьми осторожными, сильно нервничали из-за исчезновения двоих из их числа. С наступлением ночи поисковые партии направлялись к своему кораблю и не появлялись до тех пор, пока на следующий день солнце не поднималось высоко в небе. Очевидно, пираты не рисковали бродить по неизвестному тропическому острову в свете факелов. Из того, что Джосс с Лайлой видели и слышали, большинству из них не особенно хотелось делать это и при ярком свете дня. Они искали своих товарищей по кораблю согласно приказу капитана, но без особого энтузиазма, поэтому избегать их было не так уж трудно.

В течение дня Лайла во всем слушалась Джосса, когда они играли с пиратами в прятки. Поскольку они действовали с умом, были осмотрительны и держали ушки на макушке, вероятность того, что их поймают, была невелика. По крайней мере Лайла на это надеялась. Но угроза обнаружения всегда присутствовала. Несмотря на свою напускную храбрость, которую она сохраняла ради Джосса – ведь он так восхищался ее смелостью, – Лайла большую часть времени была напугана. Она понимала, что если их обнаружат, шансы на выживание у них весьма малы. И это в том случае, если пираты будут убеждены, что она мужчина. Если же ее маскарад раскроется, они оба – и она и Джосс – обречены. Она знала, что он будет сражаться насмерть и умрет, защищая ее, а она… Оказаться во власти пиратов – это ужас, о котором она не могла даже думать без содрогания.

Только в ночные часы, в уединении хижины, Джосс позволял ей снимать свою маскировку. Говоря по правде, он не слишком охотно соглашался на это даже тогда, но, проведя больше четырнадцати часов в жутких неудобствах и мучениях, Лайла не собиралась слушать никаких его отказов. Если она не облегчит этот нестерпимый зуд, то просто сойдет с ума! Вдобавок к ее неприятностям от тугой повязки по спине и под грудью у нее пошла потница. Джосс смягчал сыпь, смазывая кремообразным соком одного растения, которое Лайла знала с Барбадоса и обнаружила дикорастущим на этом маленьком острове. Каждую ночь, когда сок делал свое дело, сыпь исчезала, только чтобы снова появиться на следующий день и опять доводить ее до умопомрачения. Поэтому когда безжалостное солнце сияло в их тропическом рае, Лайла чесалась и впадала в отчаяние.

Каким блаженством было снять с себя грязную одежду, которую она носила весь день, и умыться водой, принесенной для нее Джоссом в кокосовой скорлупе! Смыв грязь с кожи, она стаскивала с головы платок, промывала слипшиеся пряди, насколько это было возможно в небольшом количестве воды, и досуха расчесывала. Затем она надевала свою сорочку – единственный предмет женской одежды, который еще остался у нее, – и внезапно вновь становилась собой. Освобожденная от тугой повязки грудь ныла, но она была настолько счастлива снова оказаться в собственной шкуре, что почти не замечала этого.

В колдовские темные часы между закатом и рассветом они постигали все, что можно было знать друг о друге. Джосс знакомил Лайлу с ее телом и со своим, и она училась доставлять удовольствие ему и получать удовольствие самой. А после она лежала в его объятиях, и они разговаривали. В основном говорили всякий любовный вздор, но также о своем детстве и семьях, самых сокровенных тайнах и страхах. Единственное, о чем они не говорили, – о своем будущем. Оно было слишком неопределенным, чтобы заглядывать в него. Правда заключалась в том, что если они когда-либо вернутся к нормальной жизни, то у них не будет совместного будущего. Разумом Лайла это понимала. Но сердце… В эти ночи в объятиях Джосса Лайла влюбилась в него еще сильнее. Он был нежен и ласков с ней даже в порыве страсти, заставлявшей будить ее вновь и вновь и любить пылко, горячо и нежно. Он мог рассмешить ее, даже когда она дрожала от неистового желания, а раз или два – только раз или два – она поймала себя на мысли, что было бы чудесно, если бы они смогли выбраться с этого острова, если бы только она могла взять Джосса за руку, привести к отцу и объявить, что он тот мужчина, с которым она хочет прожить жизнь.

Но такое, разумеется, немыслимо. Во-первых, вполне возможно, они вообще никогда не выберутся с этого острова, живые или мертвые. А во-вторых, даже если это удастся, отец ни за что на свете не примет Джосса.