– Вообще-то…

Приходится рассказать Кате обо всем. О нашей встрече, его и моих словах.

– Может, мы неправы? – робко спрашивает она, когда я заканчиваю, и идет ставить чай.

– Неправы?!

– Ну да. Смотри, ты же смогла меня простить, нашла в себе силы. И теперь мы снова подруги.

– Это другое.

– Разве?

– Кать, он же тебя унизил, сравнивая со своей бывшей, – напоминаю я.

– Неспециально. Он просто привык к другому, вот и получалось, что сравнивал постоянно, не осознавая, как меня это бесит.

– Гадостей всяких наговорил.

– Вета, я тоже много всего наговорила. И никогда идеальной не была. А он сказал, что не может без меня. Что мир ему кажется тусклым и безжизненным. Что песню для меня написал, представляешь?

Щелкает электрический чайник, и подруга бросает листочки улуна в заварник, заливает его водой. Она стоит ко мне спиной, но я вижу, как напряжены ее плечи и подрагивают пальцы.

– Ну и что? – взрываюсь я. – Раз песню написал, так ты должна ему на шею прыгнуть?

Емцева хочет ответить, но тут со стороны приоткрытого окна сквозь усилитель звука доносится:

– Катя, мой котенок. Я поступил с тобой плохо, но, пожалуйста, прости меня.  Это песня посвящается тебе.

Последние его слова я уже расслышала, стоя на лоджии, куда выбежала следом за подругой. Толика я узнала сразу, он разместился в самом центре детской площадки, с фингалом под глазом, но с решительным выражением лица. И спустя мгновение из динамика полилась красивая мелодия.

Я честно ждала какую-то фигню, но у Катькиного бывшего явно был музыкальный талант и сексуальный с хрипотцой голос. Я даже заслушалась и подумала: странно, что он басист. Это была песня о том, что вместе с ней его жизнь покинули радость и счастье, а взамен пришло одиночество и уныние.

Это было офигенно красиво.

Офигенно романтично.

Будь Толя моим парнем, я бы точно подумала.

Но!

– Емцева, если ты сейчас его простишь, – предупреждаю я, – он решит, что можно делать тебе больно, когда ему захочется.

Она поворачивается и смотрит на меня так серьезно, будто в душу.

– Не решит. Ему тоже плохо. А если не прощу, мне кажется, я потеряю больше, Вет. Я уже чуть не потеряла лучшую подругу, не хочу потерять еще и любимого.

Я сжимаю ее ладонь:

– Ты уверена?

– Уверена, что не могу без него, – кивает Катя. – Тем более после такой песни.

– Ну если так, то беги спасай любимого, пока соседи полицию не вызвали!

Вокруг Толика действительно уже собралось прилично народу.

– Хотя, я бы на твоем месте помариновала его еще пару недель. Думаю, к тому времени, он закончит альбом и станет популярным. Смотри, как его несчастливая любовь вдохновляет!

– С каких это пор ты такая язва? – со смехом пихает меня в бок подруга.

«От Омельчина нахваталась», – чуть не отвечаю я, но вовремя прикусываю язык.

К счастью, Катька этого не замечает, надевает ботинки, натягивает курточку и убегает. А я иду на кухню – готовить ужин. И размышляю о том, что придется снова искать комнату, потому что если Толик вернется, будет странно, если я останусь у Емцевой. Думаю про последнюю фотосессию. Про пасту с креветками, которую решаю приготовить. Думаю обо всем, только чтобы не думать о нашем разговоре с Ником.

Может, Толика ссора с Емцевой чему-то и научила, но Омельчин как был козлом, так и остался!

Катя возвращается в квартиру в одиночестве, но с улыбкой до ушей. Оказывается, что Толик снял квартиру и нашел классную работу в клубе. Поэтому с нами жить не будет, а хочет реально начать сначала: с нормальными свиданиями, в общем, собирается ухаживать по всем правилам. Обещал еще одну песню.

– Я счастлива, Вета, – заявляет мне сияющая подруга, уплетая ужин. – Как же я счастлива!

– Рада за тебя, – говорю совершенно искренне. – Если у вас все получится, я только за.

– Тебе тоже нужно попробовать.

– Чего?

Я давлюсь креветкой, но Катя дотягивается и стучит мне по спине.

– Дать шанс Нику, – уточняет она, когда я перестаю кашлять.

А вот теперь лучше тарелочку от себя отодвинуть.

– С ума сошла? – спрашиваю. – Если ты влюбленная, так все вокруг в розовом цвете?

– Ты тоже влюбленная!

– Я стараюсь это исправить.

– Может, не надо?

Я резко кладу вилку на стол, отчего она громко звякает, и поднимаюсь.

– Ни хрена! Пусть хоть песню напишет, хоть звезду с неба достанет, да что угодно пусть делает, я его не прощу! Но он вряд ли станет париться по этому поводу. Наверное, забыл уже обо мне.

Пусть даже от этой мысли больно вдвойне.

Но новый день опровергает мою теорию, потому что с утра курьер приносит для меня огромный букет роз.

Белые розы.

Конечно же, они белые, мои любимые. Если Ник читал мой блокнот желаний, то он в курсе всех моих вкусов. А еще наверняка в курсе, что прилагайся к цветам он сам, получил бы этим букетом, поэтому его за дверью не наблюдается, и исключительно поэтому я забираю букет. Только после нахожу маленькую открытку с одним, написанным от руки словом:


Ты


Ты? Что за фигня?

На следующий день все повторяется, разве что слово в записке меняется: вместо «ты» «мое». А еще к букету добавляется подарок в виде двух билетов на балет, тоже, как я мечтала.

Через неделю моя комната напоминает оранжерею, последнюю вазу мы с Катькой использовали еще вчера, и букет можно поставить разве что в пластиковое ведерко. Помимо билетов, у меня сертификат в спа и на бесплатные уроки по дайвингу, которые я не собираюсь использовать.

– Красиво, – вдыхает подруга аромат пышных бутонов. – Может, подумаешь еще раз?

– Нет, – говорю строго, и она уходит к себе.

А я выуживаю среди стеблей новое послание, царапая пальцы об шипы. Отдергиваю руку и зализываю царапину, но прямоугольник открытки у меня в руках.

Хочу выбросить его. Правда, хочу. Но уже переворачиваю текстом вверх.


Желание


«Ты мое желание» – складываю я пазл и мои щеки вспыхивают от гнева.

Да как?.. Да как он вообще смеет?

Этот козел умудряется еще и напоминать мне о том, что читал мой дневник!

Я рву на мелкие кусочки все три записки, сбрасываю их в мусорку и иду делать домашнее задание. Но если бы так просто было порвать и выбросить воспоминания!

Омельчин со своим желанием не идет из головы. И чем больше я хочу о нем не думать, тем больше думаю.

Нет, я точно должна поставить точку.

Просто обязана!

Чтобы он мне больше не присылал ни цветов, ни записок

Поэтому я достаю номер Ника из черного списка, переименовываю его в «Один козел» и пишу ему первая.


Я: Еще пара букетов, и я смогу открыть цветочный магазин.

Один козел: А тебе нужен магазин?


Он отвечает почти сразу, и я даже не знаю, что думать: так совпало или он ждал? Я прикусываю губу и, тарабаня по экрану, быстро набираю:


Я: Мне ничего от тебя не нужно.

Один козел: Уверена?

Я: Я сказала тебе об этом в нашу последнюю встречу

Один козел: Ты сказала, что я был твоим важным желанием. Первая десятка в приоритете.


Какой догадливый!


Я: Было было и прошло. Поэтому и вырвала. Задолго до того, как ты решил залезть мне в трусы.

Один козел: Почему?

Я: Что почему?

Один козел: Почему ты вырвала лист с пятым желанием?


Я зависаю.

Надолго так. Потому что не собиралась рассказывать ему ничего такого. Но почему бы и нет? Если после этого Омельчин оставит меня в покое.


Я: Потому что поняла, что мы не созданы друг для друга.

Один козел: Это случилось после того, как я привез Илону к отцу?


Черт!

Вот этого в дневнике не было, но Ник попадает в яблочко, и мне становится не до шуток. И уже совсем не хочется соревноваться в остроумии.

Я реально устала думать о нем. Страдать по нему. Любить его тоже устала.


Я: Зачем тебе все это? Цветы? Подарки? Записки-ребусы?

Один козел: Потому что мне нужна ты.

Я: Мне ты не нужен.

Один козел: Я исправлю то, что сделал.

Я: Ничего не получится, Ник. Все, что ты можешь сделать для меня хорошего, это оставить в покое. Если я тебе действительно дорога, ты так и сделаешь!


Отправляю и выключаю телефон, а потом падаю на постель и сворачиваюсь клубком. Слезы все-таки прорываются, и я реву. Тихо, чтобы не прибежала Емцева, но так, что завтра наверняка буду напоминать китаянку.

Ну и пусть!

Зато вместе со слезами из меня вымывается вся злость. Вся боль. И тупое иррациональное желание позволить Омельчину все исправить.

А на следующий день мне не приносят никаких новых букетов.

Я должна чувствовать облегчение.

Я обязана его чувствовать. Ведь Омельчин послушал меня и отстал. Но почему-то только сильнее хочется ему врезать. Потому что никакое, блин, я не его желание. Поприсылал цветочки недельку и сдался! Значит, не настолько я желание, не настолько нужна ему, как говорил. Наверняка, увлекся Булавой или с кем у него там секс на одну ночь!

Вот поэтому перманентно хочется либо повыть, либо врезать. Все валится из рук: я уже разбила пару любимых чашек Катьки и заварник. Из сделанных мной работ тоже ничего не нравится, даже от Джорджа все чаще получаю разборы вместо «сносно», хотя стоит признать, что они дельные… Были бы, если бы я чувствовала себя чуть меньше таким унылым говном. От желания забиться в угол с килограммовым ведерком «Баскин Роббинс» не спасает ничего.

– Совсем скоро наш курс подойдет к концу, – говорит Джордж после очередных выходных. – Поэтому пора рассказать о формате дипломной работы. Напомню, что авторы самых интересных работ отправятся вместе со мной на Манхеттен и смогут познакомиться и пообщаться с известными фотографами.