Курт Айзеншахт был осужден за свои делишки. Но вынесенный ему судом приговор оказался просто фарсом. Тем более что и в тюрьме он не отбыл весь срок. Лили хотела посмотреть ему в глаза, оказаться лицом к лицу уже не с воображаемым кошмаром, а с кошмаром во плоти.

Приближался вечер, когда Айзеншахт наконец появился. Он был одет в зеленое пальто из плотной шерсти. Голову венчала тирольская охотничья шляпа. Выйдя на улицу, он замер на месте, какое-то время глядя на небо. Сумерки опускались в этот период года рано. Пока он заводил автомобиль и разворачивался, Лили поднялась и положила на стол деньги. Быстро надела куртку с капюшоном и шерстяную шапочку. К дому Курта Айзеншахта она приехала раньше, чем он, так как хорошо знала дорогу, потратив несколько дней на изучение окрестностей и особенностей расположения уютного, состоящего из отдельных вилл квартала, где жил Айзеншахт. Его особняк скрывался за большими воротами, от которых шла аллея, обрамленная подстриженными кустами. Чтобы узнать больше, надо было стать вхожей в дом. Недалеко от сада, раскинувшегося до лесной опушки, был небольшой прудик. Вдоль дома тянулась терраса, на которую выходили окна первого этажа. Каждый вечер за полчаса до возвращения хозяина дома служанка зажигала лампы в салоне и библиотеке, растапливала камин. Бутылка с шампанским всегда стояла наготове в ведерке со льдом, но, как правило, оставалась невостребованной. Видимо, Айзеншахт предпочитал более крепкие напитки, но хотел, чтобы у него был выбор. Он также любил общество, часто приглашал гостей. Женщины приходили в вечерних платьях из креп-сатина с глубоким декольте. Самые смелые были с оголенными руками, и их белая кожа сияла в обеденном зале, освещенном свечами. Курт Айзеншахт сидел во главе стола. Вечера были оживленными, веселыми, но заканчивались рано. Мужчинам надо было отправляться в свои конторы еще засветло.

Январь всегда был в Баварии холодным месяцем, с порывистыми ветрами, но Лили не страдала, несмотря на то, что обычно плохо переносила холод. Ее одежда была куплена в одном из лучших магазинов Мюнхена. Меховые ботинки, лыжные штаны и куртка. Она не забыла, что в Аушвице зимы безжалостные.

Курт Айзеншахт был бы очень неприятно удивлен и даже разгневан, если бы узнал, что каждый его шаг фиксируется в маленькой записной книжке. Его привычки и поступки, распорядок трудового дня и варианты проведения досуга, любая мелочь. Необходимо было сделать его уязвимым, узнать все его слабости и причуды, чтобы иметь преимущество. Но просто наблюдать Лили уже наскучило. Настала пора активных действий.

Остановившись недалеко от его дома, она посмотрела на часы. Айзеншахт всегда отличался пунктуальностью. Надо было подождать еще несколько минут. Солнце почти село. На снегу лежали длинные тени от лесных деревьев. Сидя за рулем автомобиля на пустынной улице, Лили чувствовала, как пульсирует в жилах кровь. Никто не знал, где находилась Лили. Ни ее семья, ни друзья. Она подумала о брате, вспомнив, как он держал ее за маленькую, влажную и напряженную ручку. Как он развлекал ее самим придуманными историями. Когда она стала старше, унаследованные им от матери добрые глаза и восхищали ее, и злили одновременно. От тяжести этих воспоминаний детства она никогда не избавится.

Время настало. Лили переставила автомобиль, заняв позицию прямо перед воротами. Двигатель заглох, но фары остались включенными. Через несколько секунд до нее донесся звук мощного мотора автомобиля Айзеншахта.

Заметив, что какая-то машина преграждает подъезд к дому, Курт сначала подумал, что это машина, доставляющая продукты, но, приблизившись, увидел, что это не грузовик. Кто-то, наверное, просто заблудился. Несколько раздосадованный, он начал нажимать на кнопку сигнала. В чужом автомобиле никак не отреагировали.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — проворчал он, вылезая из машины.

Фары мигнули, словно кто-то прикрыл и поднял веки. «Женщина, по всей видимости», — подумал он, заметив, что у водителя длинные черные волосы, которые выбивались из-под красного головного убора. Он нагнулся и постучал в окошко.

— Что с вами, фрейлейн? Здесь нельзя ставить машину. Это частная собственность.

Положив обе руки на руль, она смотрела прямо перед собой.

— Вы должны отъехать, вы слышите меня? Из-за вас я не могу подъехать к дому.

Он попытался открыть дверцу, но она оказалась заблокированной. Тогда он опять постучал по стеклу.

— Фрейлейн, вы слышите меня?

Она медленно повернулась к нему. У нее было узкое лицо, тонкие губы и бледные щеки. По виду совсем подросток. У нее хоть водительские права есть? Взгляд ее был прямым. Длинные ресницы, расширенные зрачки. Нехорошие мысли полезли ему в голову.

— Что такое? Вам плохо? — спросил он, в который раз пытаясь открыть дверцу. — Послушайте, это просто смешно. Если вы не уберетесь отсюда, я вызову полицию.

Она наконец опустила стекло и холодно улыбнулась.

— Полиция вам не поможет, господин Айзеншахт. Согласна, я заблокировала подъезд к дому, но мой автомобиль стоит на общественной дороге. Она вам не принадлежит.

Когда он увидел, что она намеревается выйти из машины, беспокойство его лишь возросло. Улицу стало заволакивать туманом, сквозь который тускло просвечивались автомобильные фары. Он не мог разглядеть, находится ли еще кто-нибудь внутри салона неизвестной ему машины. На всякий случай он отступил на шаг, решив, что надо быть настороже. Одетая в теплую темную одежду, девушка была худой, почти воздушной, но ее серьезность вызывала уважение.

— Вы меня знаете? Кто вы?

— Меня зовут Лили Селигзон. Я дочь Сары Линднер и Виктора Селигзона. Сестра малышки Далии Селигзон. Я свидетель ваших преступлений.

Он видел ее в Берлине перед войной, в день, когда Сара Линднер пришла подписывать договор о продаже универмага. Правда, тогда не обратил на нее особого внимания. Его захватывали перспективы, которые открывала ему новая сделка. Несколько лет назад Аксель тоном обвинителя рассказал ему о судьбе этой семьи. Теперь эта девушка обвиняет его в преступлении. Курт старался никогда не думать о таких вещах. Умный и спокойный взгляд девушки пронзал его. Он поймал себя на мысли, что предпочел бы иметь дело с истеричкой. Конечно, сумасшедшие могут быть опасны, но зато их состояние лишает все сказанное ими веса. Эта решительная девушка не имела ничего общего с сумасшедшей, и ее обвинение было сделано строгим тоном. «Что, если она вооружена?» — нервничая, подумал он и почувствовал, как на лице выступает холодный пот.

— Но чего вы хотите? Мне нечего вам сказать.

— А я и не собираюсь вас выслушивать, господин Айзеншахт, — улыбнулась она.

— Я отказался от претензий на Дом, откликнувшись на просьбу моего сына, а ведь мог выиграть процесс. Ваш брат вступил во владение магазином. Вы должны быть удовлетворены. Вы ведь этого хотели, не так ли?

— Феликс не знает, что я сейчас здесь. В отличие от него, моя цель совсем другая. Мы по-разному смотрим на многие вещи.

Улыбка мелькнула на ее бледных губах. Она держала одну руку в кармане куртки. Глядя на его растерянное лицо, стала медленно вынимать ее. Сердце Курта забилось так сильно, что он едва не лишился чувств.

— Здесь у меня только ключи. А почему вы так забеспокоились, господин Айзеншахт? У вас совесть нечиста?

Он рассердился на себя за свой страх. Было полным абсурдом бояться девчонки, которая стояла перед ним, высокомерная и уверенная в себе. Но все равно он боялся, так как не знал, чего именно она хочет от него.

— Да что вам от меня нужно, в конце концов? — спросил он.

— Пока просто вас увидеть. Посмотреть вам в глаза, на ваш дом, узнать, как вы живете. Странно, не правда ли? Я должна была умереть вместе с семьей. Но я здесь. И для вас это невыносимо, не так ли?

— Не говорите ерунды! К тому, что случилось с вашими родителями, я не имею никакого отношения!

— А к тому, что случилось с моей сестрой, господин Айзеншахт? Не надо про нее забывать. Она была еще ребенком. Ее звали Далией. Я хочу вам напомнить и про это.

В этот самый момент входная дверь открылась и на пороге показался силуэт женщины, закутавшейся в пальто.

— С вами все в порядке, хозяин? — поинтересовалась служанка.

— Как жаль, что ваш ужин остыл, — усмехнулась Лили, но сразу же нахмурилась. — Я пришла сюда, чтобы передать вам следующее, господин Айзеншахт. Я не одна. У меня есть друзья, которые думают так же, как и я, которые так же, как и я, готовы действовать. Я хочу, чтобы вы знали, вы и ваши несчастные приятели, что мы рядом. Мы ваши тени. Мы с вами в любой момент. Вы прекрасно знаете, что может случиться. Сегодня я помешала вам вернуться вовремя домой. Завтра будет что-нибудь еще. Я постоянно буду вторгаться в вашу жизнь, лишать вас покоя. И если я захочу, я сделаю больше. Некоторые из ваших друзей уже столкнулись с этим, не так ли? Из-за нас вы теперь не будете знать покоя ни днем, ни ночью.

Курт и правда знал, что некоторые из бывших эсэсовцев подвергались преследованиям и даже вынуждены были сменить место жительства, а кое-кто и континент. Схема защиты была, как правило, эффективной, но многие боялись рано или поздно быть обнаруженными. Угроза была серьезной. Ему рассказывали о странных смертях. Если бы она захотела, могла бы запросто выстрелить в него прямо здесь, у ворот дома. Он промолчал, завороженный странной улыбкой, которая не покидала ее лицо.

— Скажите вашим подельникам, что я и мои друзья станем вашим вечным кошмаром, — заявила она перед тем, как сесть в машину и умчаться прочь.

Лили посмотрела в зеркало заднего вида на Курта Айзеншахта, стоящего на заснеженном тротуаре. Она дрожала, но испытывала удовлетворение. Она заставила его волноваться, даже, возможно, напугала, но не это было важно. В его глазах она прочитала то, ради чего пришла. Ей было достаточно произнести имя матери, чтобы воскресить ее в своем сердце — красивую, элегантную, талантливую. Именно это и было настоящей победой. Единственной, на которую можно было надеяться: воскресить имена тех, у кого не было надгробий. Вытащить имена погибших из небытия. Потому что забывать нельзя. Никогда. Ни имен жертв, ни имен палачей.