— Чем могу служить? — мрачно спросил он.

— У вас прекрасный магазин, — улыбнувшись, сказала Линн.

— Шутите? Жалкая попытка походить на нечто, стоящее внимания.

Она, казалось, была удивлена его реакцией и нахмурилась.

— Я пришла поговорить с вами о Максе.

— С чего бы это? Все, что происходит между вами, меня не касается.

— Где бы мы могли поговорить спокойно?

— По-моему, здесь достаточно спокойно, — кисло пошутил он, обводя рукой пустой магазин.

Линн сжала губы. Враждебное отношение Феликса угнетало ее. Да что он о себе возомнил? Они были почти ровесниками, но он относился к ней с вымученным снисхождением, словно ворчливый, умудренный опытом старец. Но сейчас она находилась не в том настроении, чтобы терпеть чьи-то указания, как себя вести. Она заметила открытые двери в глубине зала.

— Идите за мной! — приказным тоном бросила она.

Линн ни секунды не сомневалась, что он послушается ее.

«Немцы привыкли подчиняться приказам», — подумала она с горьким удовлетворением. Размеры кабинета были немногим больше будки сапожника. Керосиновая лампа, стоявшая на стопке книг, испускала мягкий свет. Когда Феликс присоединился к Линн, она жестом приказала ему сесть.

— Я не одобряю ваших манер, — заметил он.

— Как и я ваших, но у меня нет времени, чтобы церемониться с вашей обидчивой душой. Максу угрожает опасность.

Феликс медленно опустился в кресло.

— То есть? — спросил он с подозрением.

— Мне сообщили, что коммунистические власти не одобряют его действий. Он привлекает внимание. Его взгляды раздражают. Но Макс не был бы Максом, если бы вел себя по-другому. Не представляю его тихо сидящим в уголке.

— Интересные у вас связи, если благодаря им вы можете узнавать такие вещи.

Линн раздраженно вздохнула.

— Слушайте меня внимательно, господин Селигзон, — твердо сказала она, кладя руки на стол и наклоняясь к нему. — Вы для себя решили, что я вам не нравлюсь. Это ваша проблема. А я не люблю людей, которые судят других, не опираясь на факты. Я знаю, что вы связаны с семьей Макса фон Пассау. Ваше отношение ко мне я считаю проявлением инфантильности, но сейчас это все неважно. Мне интересен Макс, я переживаю за него, понятно? Мне дали совершенно четко понять, что, оставаясь в Берлине, он рискует жизнью. К несчастью, он не хочет меня слушать, поэтому я решила прийти к вам в надежде, что хоть вам удастся его убедить.

— Убедить в чем? — раздался внезапно женский голос.

Линн повернулась. В дверях стояла молодая девушка. На ней был меховой ток, надвинутый на лоб, и элегантное пальто с бранденбургами из красного бархата по краю рукава, как у гусаров. Значит, вот она какая, дочь Макса и Ксении Осолиной! Англичанка знала, что именно приезд Наташи положил конец ее отношениям с человеком, которого она любила. У него не хватило душевных сил одновременно общаться и с дочерью, и с любовницей, которая теперь к тому же для него мало что значила. Поначалу Линн сердилась на него, считая, что он поступает, как трус. Она не понимала, почему мужчины могут заниматься только чем-то одним, в то время как женщины должны сражаться на всех фронтах. Потом она решила, что он прав. Она давно знала, что их связь прервется, и теперь пришла пора подвести черту. Так подсказывал ей рассудок. Но душа все еще сопротивлялась.

Наташа смотрела на незнакомку в униформе, чувствуя нехорошее покалывание в голове, в области затылка. Феликс поднялся со стула. По его серьезному лицу Наташа видела, что произошло нечто неприятное. Она была достаточно прозорливой, чтобы догадаться, что эта женщина представляет некое правительственное учреждение и что она здесь не из-за своих служебных обязанностей. Эта незнакомка угрожала нарушить существующее равновесие. Наташа недовольно уставилась на нее.

— Вы говорите о моем отце, Максе фон Пассау. Я имею право знать, почему вы здесь.

— Меня зовут Линн Николсон. Я знаю вашего отца с момента освобождения британскими войсками концлагеря Заксенхаузен. Он мой друг, — сказала она, не в силах совладать с дрожью в голосе. — Я узнала, что в Берлине ему оставаться небезопасно. Он мешает коммунистам. Я думаю, что он должен незамедлительно покинуть город.

— Вы говорили ему об этом?

— Конечно, но он не хочет меня слушать.

Наташа злорадно ухмыльнулась. Линн продолжила:

— Я предполагаю, что ваше присутствие здесь для него очень важно. Теперь, когда вы нашли друг друга, он не хочет расставаться с вами. Но вы просто обязаны убедить его уехать.

Тень досады мелькнула в глазах Наташи. Прислонившись спиной к стеллажам с коробками и скрестив руки на груди, Феликс молча смотрел на нее.

— Что скажешь, Феликс? — спросила Наташа.

— Думаю, это правда. За последние месяцы в Западном Берлине уже исчезли бесследно несколько человек. Если кто-то начинает мешать… И потом, я считаю, что твой отец устал от жизни в этом городе. Он не осмеливается говорить об этом вслух, так как думает, что покинуть Берлин сейчас, в самый разгар кризиса — это своего рода предательство, но этот город стал для него местом неизбывной скорби, он здесь тоскует. Смерть сестры сильно подействовала на него, хотя он старается об этом не говорить. Даже работа здесь ему в тягость. Вот уже несколько дней он не выходит из дома. А это очень вредно для здоровья.

Озабоченность друга детства передалась и Наташе. Наслаждаясь счастьем общения с отцом, она не замечала, каково его моральное состояние. Для нее он был неразрывен с Берлином. Но теперь, когда Феликс открыл ей глаза, она поняла, что дела отца идут не так гладко, как могло показаться. Ее взгляд потух, она побледнела, брови нахмурились. Сердце ее сжалось. Она не хотела еще раз его потерять.

— Вы уверены в том, что все так серьезно? — спросила она у Линн.

Линн напряглась.

— Я не обязана вам ничего доказывать, — строго сказала она. — Моего слова для вас должно быть достаточно, так же как и для вас, господин Селигзон.

Ее твердость заставила Наташу заколебаться, и она уже не была такой уверенной.

— Но как же он сможет покинуть город?

— Лишь бы он согласился это сделать. Я все беру на себя.

В частных британских самолетах теперь стали предлагать места всем желающим, всем, кто мог позволить себе купить билет. Макс, если только захочет, полетит на самолете Королевских ВВС. Линн возьмет на себя все формальности, это было ей по силам, тем более что после разговора с Дмитрием Куниным она поняла: они с Максом действительно обретут свободу друг от друга. Но она никогда не думала, что свобода может приносить столько боли.

— Спасибо, что выслушали меня, — сказала она, натягивая перчатки. — Макс знает, как меня найти в случае необходимости.

«И в будущем, что бы ни случилось, он всегда может рассчитывать на меня», — добавила она мысленно. Внезапно боязнь того, что она будет испытывать к Максу неприязнь за то, что он недостаточно ее любил, исчезла. Линн была молодой, но трезвомыслящей женщиной, ведь именно она решила позволить Максу разбираться со своими желаниями и устремлениями своей души. Теперь, когда она познакомилась с этой девушкой, дочерью его и женщины, которую он продолжал любить превыше всего, она поняла, что сражение проиграно. Но именно в этот момент Линн почувствовала себя свободнее. Она не побоялась рискнуть и влюбилась в Макса. И теперь, в конце этого декабрьского дня она исчезала с его горизонта с высоко поднятой головой. Рядом с ним она повзрослела. Макс фон Пассау многому ее научил. Теперь она больше знала о мужчинах, о любви и о желаниях. Молодая британка будет за это всегда ему признательна.

Наташа отошла от двери, освобождая проход. Линн пересекла пустой магазин, чувствуя затылком озабоченные взгляды Феликса Селигзона и дочери Макса, и эти взгляды уже не были враждебными.


После встречи с Линн Наташа не могла выбросить ее образ из головы, она вспоминала ее фигуру, высокомерное и одновременно целеустремленное лицо. Она догадывалась, что эта женщина что-то значила для ее отца, но кем она была для него? Просто другом или между ними было нечто большее? Мысли о матери не давали ей покоя. Как она отреагирует, если узнает, что Макс ей неверен? «Какая неверность, идиотка, они ведь расстались», — убеждала она себя. Откуда у нее взялось это чувство собственницы по отношению к нему, как у ребенка, капризного и незрелого. Она провела тяжелую беспокойную ночь, полную кошмаров. Она тревожилась не только за отца, к которому не смогла дозвониться, похоже, она проникла в тайну, о которой предпочла бы не знать. Внезапно город показался ей враждебным. Рокот самолетов перестал быть успокаивающим и стал вызывать чувство тревоги и зыбкости бытия. Ранним утром она вышла из гостиницы, чтобы поспешить к отцу. Дойдя до площади, недалеко от которой был его дом, она увидела, что он куда-то направляется.

— Папа! — крикнула она, в первый раз назвав его этим словом, и, так как он продолжал свой путь, крикнула еще громче: — Папа!

На этот раз Макс остановился. Она побежала к нему. На нем было пальто из плотной ткани и серая фетровая шляпа. Он озадаченно посмотрел на дочь, но улыбка его была теплой. Как всегда, он был рад встрече с ней. Наташе понадобилось сделать над собой усилие, чтобы не броситься ему на шею. Она понимала, что боялась наихудшего, что его похитят до того, как она успеет его предупредить, и он навсегда исчезнет. Она поняла, что не сможет больше обходиться без него.

— Наташа? Ты так рано! Что случилось?

— Я беспокоилась, — сказала она, запыхавшись. — Я не смогла связаться с тобой вчера вечером.

— Я ужинал вместе с Акселем. Чтобы не возвращаться домой в позднее время, пришлось заночевать у него. Было так холодно! А ты как? Ты же вся дрожишь, дорогая.

— Нам нужно поговорить. Это очень важно.