— С вами все в порядке? — спросил он.

— Да, но… откуда вы?

— Вам это объяснят позже. А сейчас мне некогда!

Он сел на лошадь и присоединился к своим друзьям. А между Селонже и его врагом уже начался бой, и были слышны звуки скрещивающегося оружия: боевого топора Селонже и цепа Кампобассо. Мортимер выступил против Анджело, а третий, еще один сын Кампобассо, достался Эстебану.

Прижавшись к дереву и затаив дыхание, Фьора не чувствовала ни холода, ни сырости, ни ветра. Она со страхом следила за развернувшейся на ее глазах яростной схваткой. Фьора молилась о том, чтобы победа досталась тем, кто защищает правое дело…

Внезапно раздался крик агонии, заглушая взаимную брань, которой обменивались противники.

— Джованни! — раздался вопль Кампобассо.

На снег упало безжизненное тело, и он окрасился в красный цвет. Эстебан, который был вооружен гораздо легче своих товарищей, прыгнул на круп лошади своего противника и моментально перерезал ему горло. В то же самое время Филипп воспользовался оплошностью Кампобассо, который смотрел на сына, и топором нанес ему страшный удар, раскроивший шлем, и ранил неаполитанца в голову… но тот остался в седле. Увидев это, Анджело, кое-как отбившись от ударов Мортимера, схватил лошадь отца за повод и потащил ее в сторону:

— Отец, бежим!

И оба всадника исчезли в снежном вихре.

Филипп уже снял свой шлем и бежал к жене.

— Моя любовь! Он не ранил тебя?

— Нет… О, Филипп… Я уже потеряла надежду тебя увидеть! Я думала…

Но он заставил ее замолчать страстным поцелуем, так крепко прижав ее к своей одетой железом груди, что она застонала.

— Вы ее раздавите, — заметил Мортимер, — и всем будет очень жаль. Дайте ей немного пожить!

Филипп освободил Фьору из объятий и расхохотался:

— Ты прав, друг мой, но от большого счастья люди сходят с ума. Я доверяю мою жену вам: берегите ее!

— Филипп! — позвала Фьора, когда увидела, что муж снова вдевает ногу в стремя. — Ты ведь не оставишь меня?

Она бросилась к нему, но его улыбка уже исчезла.

— Так надо, Фьора! Там идет бой, и мой принц может не увидеть завтрашнего дня. Мне надо к нему! Спасибо вам, друзья, и спасибо монсеньору Рене, который, как настоящий рыцарь, позволил мне присоединиться к своим, как только стало известно, что моя жена в безопасности!

— Филипп! — надрывно звала Фьора. — Вернись!

Тебя могут убить!

— Я надеюсь, что нет, потому что я тебя люблю!

Он ударил лошадь сразу обеими шпорами и быстро скрылся; Фьора бросилась было за ним вслед, однако Мортимер схватил ее и силой заставил остановиться.

— Успокойтесь! — резко сказал он. — Он не простит вам, если вы ему помешаете: речь идет о его чести!

В это самое мгновение раздался зловещий звук огромных горских труб. Было чуть за полдень, и схватка началась…

Она долго не продлилась, несмотря на отчаянное сопротивление маленькой бургундской армии. Похожая на огромного барана, швейцарская фаланга, ощетинившись копьями, появилась из-за леса Сорю и смяла неприятельские войска, которые ждали атаки по фронту.

Несколько раз, пока армия еще защищалась, а раненый Галеотто спускался к Мерте со своими уцелевшими солдатами, в самой середине боя можно было заметить Карла Смелого, который свирепо бился, прежде чем исчезнуть.

Деметриос медленно ехал на лошади вдоль ручья Сен-Жан. Вокруг повсюду валялись трупы, снег под которыми превратился в кровавое месиво. Уже приступили к своей мерзкой работе мародеры, а в освобожденном городе зазвонили колокола всех церквей.

Доехав до пруда, грек услышал слабый стон. Он спешился и отвязал медицинскую сумку. Пруд был покрыт льдом, но в некоторых местах он провалился под тяжестью мертвецов. Грек стал осторожно продвигаться вперед, ощупывая перед собой дорогу. Стон стал слышнее. Карл Смелый лежал среди замерзшей озерной травы, ноги были в воде, а вся одежда и доспехи залиты кровью. Герцог был перед ним, с пронзенной копьем грудью, а из его бедра торчала пика. Шлем с золотым орлом лежал у его плеча, но Деметриосу не нужно было это доказательство, он и без того узнал лежащего перед ним человека, которого так давно ненавидел.

Раненый почувствовал его присутствие и открыл глаза:

— Спасите… Бургундия, — невнятно прошептал он, и Деметриос наклонился над ним. Его враг был перед ним, дрожащий, отданный на его милость. Ему надо было сделать только одно движение, и его месть осуществится. Он уже стал искать на поясе кинжал, но тут услышал:

— Ради бога, помогите…

И грек вспомнил, что он врач. Рука, которой он намеревался нанести удар, была создана совсем для другого: перевязывать раны, ухаживать за больным, лечить… и горечь мести прошла. Взявшись за копье, которое пригвоздило тело герцога к земле, он осторожно вытянул его, потом стал так же медленно расстегивать доспехи.

— Не шевелитесь, — приговаривал он, — я — врач.

Я позабочусь о вас, а затем пойду за помощью…

Он приподнялся, чтобы пойти за своей медицинской сумкой, и в это время пущенный опытной рукой боевой топор раскроил Карлу череп. Герцог умер на месте, а Деметриос, оторопев, смотрел, как убийца убегает прочь. Карл Смелый умер, а с ним и Бургундия.

Его помощь уже не была нужна.

Грек оставался еще какое-то время на том же месте и внимательно присматривался к мертвому герцогу, пытаясь найти в его чертах то, что долгие годы питало его ненависть.

— Вы тоже не смогли его убить? — произнес холодный голос, и, подняв вверх глаза, Демегриос увидел Леонарду, которая смотрела на него, скрестив на груди руки.

— Нет, — ответил он с новым для себя чувством смирения, — нет, я не смог. Прежде всего я врач.

— И вы хотели, чтобы его убила она, это невинное создание, о страданиях которого вам известно больше, чем кому-то другому. Не правда ли, легко сказать: «Убей!

Заколи! Отрави!»— когда сам находишься в безопасном укрытии! Она рисковала попасть под пытку, на эшафот, а вам было все равно. И к тому же вы осмелились подвергнуть ее самому омерзительному шантажу…

— Не вините меня так, госпожа Леонарда. Мысль о том, что она могла стать его подругой, сводила меня с ума. Она ведь поклялась помочь мне погубить его!

— И вы возложили все надежды на слабую женщину, вы дошли до того, что превратили человека, которого она любила, в предмет отвратительной сделки! Неужели вы подумали, что я вам это позволю? Я никогда не любила вас, Деметриос, сейчас я вас ненавижу.

— Я не могу осуждать вас за это. Эстебан тоже отвернулся от меня; он помог Филиппу де Селонже бежать и добился для него протекции герцога Рене. Теперь все кончено. Попросите за меня прощения у Фьоры и скажите ей, что все-таки я любил ее, что бы она про меня ни думала.

— Куда вы отправитесь?

— Не знаю. К тому, кто имеет во мне нужду. Может быть, к королю Людовику…

— Это неважно. Важно то, чтобы это было как можно дальше. Может быть, она вас простит. А я — не могу…

— Я понимаю…

С трудом Деметриос сел в седло. Его плечи сгорбились, и ему сразу можно было дать на десять лет больше.

Он повернулся к Леонарде, которая стояла на берегу замерзшего пруда и смотрела на него, похожая на беспощадное изображение справедливости.

— Прощайте, госпожа Леонарда!

— Прощайте, Деметриос! Я могу пожелать только мира вашей душе, а для этого надо, чтобы вы пошли другой дорогой!

В тот же вечер герцог Рене въехал на своей белой кобыле Даме в Нанси и сразу же направился в собор Святого Георгия на благодарственную мессу. Город был более чем наполовину разрушен, а герцогский дворец остался без крыши: она сгорела. Перед монастырем Грешниц соорудили пирамиду из костей съеденных за время осады лошадей, собак и кошек, но благодаря захваченному в бургундском лагере продовольствию угроза голода исчезала. Скоро от нее останется лишь дурное воспоминание.

Было много пленных: Антуан Бургундский и другой сводный брат Карла Смелого — Бодуэн, граф де Шиме, Оливье де Ла Марш, Филипп де Фонтенуа, Филипп де Селонже и почти весь цвет бургундской кавалерии. Их должны были отпустить за выкуп, но благодаря снисходительности герцога Рене Фьора в тот же вечер обрела супруга и свою комнату, которую она занимала в прошлом году в доме Жоржа и Николь Маркез.

Но герцог Рене был недоволен: герцога Бургундского нигде не могли найти, и это портило торжество победителя. Если Карлу удалось бежать в Люксембург или куда-нибудь в другое место, Рене не мог с полной уверенностью носить на голове лотарингскую корону.

На другой день, когда все жители Нанси, как один, грабили лагерь бургундцев, на колени перед Рене упал мальчик: это был Баттиста Колонна:

— Монсеньор, мне кажется, что я знаю, где герцог…

Я могу помочь его найти…

Он привел всех к пруду Сен-Жан, где среди сотен совершенно раздетых трупов лежал наполовину раздетый, вмерзший в лед и с большим трудом узнаваемый человек. Череп был раскроен до самой челюсти, на самом теле было около сотни ран, и оно было почти раздавлено копытами лошадей, одна щека съедена волками Эили собаками. Рядом с ним лежал Жан де Рюбампре, бывший правитель Лотарингии. Оба тела были благоговейно обернуты кусками белого материала и перенесены в Нанси. В доме Жоржа Маркеза его обмыли, одели в платье с золотой вышивкой, на голову надели красный бархатный берет, а затем положили со скрещенными руками на парадную кровать, покрытую черной бархатной накидкой, а по углам кровати поставили четыре горящие свечи. В комнате поставили также алтарь, и всем разрешили проститься с тем, кто был последним великим герцогом всего запада.

Герцог Рене тоже пришел отдать последнюю дань уважения поверженному противнику. Он посмотрел на останки, затем взял усопшего за правую руку и вздохнул:

— Не моя была воля, мой кузен, что наш общий с вами несчастный жребий привел вас сюда…

Затем он низко поклонился и вышел, чтобы помогать своему измученному народу начать снова жить. На другой день Карл Смелый был похоронен в соборе Святого Георгия, затянутом черной тканью, в присутствии всех жителей города, держащих в руках зажженные свечи. Так все закончилось…