«Боже, пусть он останется жив! — просила она, обретая в этот момент крайней опасности прибежище в молитве. — Пусть он останется жив, и я его освобожу от себя. Я сама потребую аннулирования этого безумного брака!»

Все ее тело сковал страшный холод. Снег, который покрывал все вокруг, а под ногами дуэлянтов превращался в грязь, холодил ей ноги. Она вся дрожала. Было похоже, что весь этот холод проникает в ее жилы и добирается до самого сердца.

Дыхание обоих противников становилось короче и жарче. Дуэль продолжалась бесконечно, и тяжелая шпага весила теперь раз в десять больше, изнуряя уставшие мускулы. Удары, казалось, были не такими яростными, и ни тот, ни другой не были ранены. Фьора вновь стала обретать надежду. Возможно, герцог остановит эту равную дуэль.

Вдруг, отклоняясь назад, чтобы избежать удара противника, Филипп поскользнулся и упал на спину. Кампобассо уже хотел наброситься на него и целил в голову, но в это время молодая женщина с криком, выражавшим страшный испуг, встала между ними и оттолкнула Кампобассо, шпага которого опустилась на ее плечо, а рука, одетая в металлическую перчатку, ударила по голове. Она почувствовала страшную боль, но тут же потеряла сознание и в своем беспамятстве уже не слышала восклицаний, которые раздавались вокруг нее; она так больше ничего и не узнала об этом безжалостном мире, в котором жили мужчины и за добровольную встречу с которым она так жестоко поплатилась…

Когда к ней вернулось сознание, вернулась и боль.

Ее плечо, которого осторожно касались чьи-то нежные руки, приносило ей невыносимые страдания. Голова тоже болела и звенела, как пустая бочка. Она с трудом открыла глаза и увидела, что находится в своей комнате в замке и что над ней наклонился мужчина, в котором она узнала Маттео де Клеричи, личного врача герцога.

— Ни одна кость не задета, — высказал он свое мнение, — плащ и платье немного смягчили удар, да и лезвие клинка уже было не таким острым, но плечо сохранилось только чудом. Мне кажется, что она приходит в себя!

— Вы уверены, что ее жизнь вне опасности? — это был голос Карла, и Фьора, несмотря на еще помутненное сознание, отметила про себя, что он легко и правильно говорит по-итальянски.

— Абсолютно, но осложнения возможны. Я смазал рану бальзамом, который должен облегчить боль и быстрее зарубцевать рану. А удар по голове — сущий пустяк, просто шишка, которая скоро пройдет.

— Филипп… — прошептала Фьора. — Скажите, Филипп жив?

Из темноты комнаты выдвинулся могучий силуэт Карла Смелого, и он сам подошел к изголовью постели:

— Жив и здоров, как, впрочем, и его противник. Но какое безумство так себя вести! Вы что, и вправду думаете, что я позволил бы Кампобассо зарезать Селонже?

На лице Фьоры явственно читалось сомнение:

— А как же условия поединка?

— У меня есть право остановить его в любой момент. Я знал, что противники равны, и надеялся, что победит усталость. Должен сознаться, что мне хотелось бы видеть их в шлемах…

— Не могли ли вы приказать… чтобы они их надели?

— Нет, не мог. Каждый имеет право сражаться как ему нравится.

— Монсеньор, — вмешался врач. — Донна Фьора потеряла много крови, и ей необходим отдых. Сейчас я ей дам питье, от которого она заснет, а днем мы посмотрим, как поведет себя рана.

— Пожалуйста, еще немного, — попросила Фьора, — я хочу, чтобы ваша милость… поговорила с его преосвященством, легатом… Я хочу попросить… аннулировать брак…

— Вы хотите?..

— Да, и как можно быстрее. Скажите мессиру Селонже, что он свободен от всех обязательств по отношению ко мне. И вы тоже. Мой отец знал, что это золото предназначено для вас. Я не хочу менять его решение, которое он принял вполне добровольно!

Эти слова отняли у нее последние силы, она закрыла глаза и не видела, как герцог наклонился над нею, но почувствовала тепло его ладони, когда он взял ее руку:

— Не надо торопить события, донна Фьора! Сейчас вы не совсем понимаете, что делаете!

— Вы это говорите, потому что я потеряла… свою агрессивность? — тихо проговорила молодая женщина с бледной улыбкой.

— Возможно. Мы поговорим об этом, когда вы поправитесь. Я должен вам сказать, что Селонже там, за дверью. Вы позволите ему войти?

— Нет, нет! Ни ему, ни тому, другому! — взмолилась Фьора.

— Пусть будет так, как вы хотите. Отдыхайте!

— Самое время, — ворчливо проговорил врач. — К тому же необходимо найти женщину, чтобы ухаживать за донной Фьорой. Кроме кухарок, здесь одни мужчины, я не считаю две тысячи солдатских девиц. Заботы порядочной женщины были бы., желательны.

— Я того же мнения и сам с утра этим займусь.

А пока не отходите от нее.

Сразу после его ухода Маттео де Клеричи дал Фьоре выпить настой, который он приготовил на огне камина и куда капнул немного из особого флакона. Снадобье оказалось очень сильным, потому что Фьора не успела допить его до конца и уснула глубоким сном.

В коридоре герцог встретил Филиппа, который беспокойно мерил его шагами, по его лицу было видно, как он встревожен.

— Как она? — сразу спросил он. — Я могу ее видеть?

— Непосредственная опасность прошла, но тебе туда нельзя, Филипп.

— Почему?

— Она не хочет тебя видеть.

— Она ожидает другого! — воскликнул с негодованием де Селонже. — Он здесь, рядом, Оливье де Ла Марш задержал его внизу лестницы.

— Его она тоже не желает видеть… и просит моего содействия для аннулирования вашего брака. Донна Фьора просит передать тебе, что ты свободен от всех обязательств по отношению к ней. Это ее собственные слова, и я думаю, что она совершенно права.

— Монсеньор, — возразил Селонже, — почему мне не дают сказать ни одного слова? Ведь это касается и меня.

— Ты как разговариваешь? Не забывай, что ты обращаешься к герцогу Бургундскому. К герцогу Бургундскому, у которого есть право потребовать у тебя отчет в твоем поведении: прежде всего, ты женился без моего согласия, во-вторых, ты прибегнул к шантажу, чтобы получить руку девушки, запятнанной от рождения так, что мой самый последний подданный отказался бы на ней жениться. Ты заслуживаешь того, чтобы я лишил тебя права именоваться кавалером ордена Золотого Руна. А сейчас я запрещаю тебе искать с нею встреч и даже приближаться к ней. Запомни, что она спасла тебе жизнь, и убирайся! Забудь ее!

— Вы думаете, это так легко? — с горечью воскликнул Селонже. — Я пытался это сделать многие месяцы, потому что считал, что она умерла. А когда я ее снова увидел, то почувствовал…

— Твои чувства меня совершенно не интересуют;

Я, твой принц, приказываю тебе под угрозой публичного бесчестия навсегда порвать с развратной женщиной, рожденной от кровосмешения и вдобавок шпионкой нашего французского кузена.

— Что вы хотите с ней сделать? Ведь вы не хотите причинить ей зла? Она и так много страдала!

— Это будет зависеть от твоего поведения. Сегодня я поговорю с легатом, а ты будь готов ехать в Савойю, потому что герцогиня Иоланда просит помощи в борьбе против швейцарцев. Сообщи ей о нашем скором приходе и оставайся там до тех пор, пока я не позову. До полудня ты должен оставить Нанси и взять с собой пятьдесят копейщиков.

— Монсеньор, сжальтесь! Она невиновна, и вы это знаете!

— Мне известно не так много, как ты полагаешь.

Но в любом случае этот брак должен быть расторгнут.

Не вынуждай меня из-за своего упрямства покончить и с нею. Знай, что отныне я не спущу с нее глаз.

— Но ведь по отношению к вам она ничего преступного не совершила? Позвольте мне с нею хотя бы проститься! Я обязан ей жизнью!

— Нет, выполняй приказ!

Увидев, что спорить бесполезно, Филипп поклонился герцогу и пошел прочь, бросив последний взгляд на дверь, за которой находилась самая дорогая для него женщина. Он направился к лестнице, но перед тем, как спуститься, обратился еще раз к герцогу:

— Только одно слово, монсеньор! Я хочу, чтобы распродали все мое имущество. У Фьоры ничего нет, и это мне невыносимо. Сделайте это ради меня!

— Ты действительно этого хочешь? А как ты собираешься жить дальше, если у тебя ничего не останется?

— Когда вы окончательно победите, я хочу пойти на службу к Венецианскому дожу. Ведь во время войны люди могут заработать целое состояние! Если только не…

Склонив голову в поклоне, но не скрывая своего дурного настроения, Селонже наконец спустился по лестнице, провожаемый взглядом Карла, на губах которого появилась улыбка:

— Ну, это мы еще посмотрим!

Дом каноника Жоржа Маркеза на улице Вилль-Вьен был одним из самых красивых домов Нанси и почти не пострадал при осаде города. В этот дом и отвезли Фьору ранним утром, чтобы там за нею могла ухаживать женщина, чего нельзя было сделать в замке, превращенном в настоящую казарму. Мадам Никель, супруга члена магистрата, охотно согласилась предоставить новому хозяину доказательство своей преданности. Это была крупная белокурая женщина, некрасивая, но с очаровательными карими глазами и милой улыбкой. Фьора сразу же завоевала ее сердце и сама попалась в такой же плен.

А в это время герцог показывал себя с самой лучшей стороны — когда было необходимо, он прекрасно это умел делать, — чтобы расположить к себе своих новых подданных. Праздникам не было конца. Карл тратил огромные деньги, старался всем понравиться и каждого одарить. В своем новом дворце он созвал собрание лотарингских штатов, на котором произнес памятную речь.

— Скоро вы все поймете, что своим оружием я добивался скорее вашего благополучия, чем своего собственного, — обращался он к тем людям, которых довел чуть ли не до голодной смерти и которые жили в разрушенных им самим домах. — Вы наконец-то сможете объединиться и жить счастливо и спокойно, а этот город, центр моих новых штатов, будет местом моего постоянного пребывания. Для его украшения я собираюсь построить прекрасный дворец, много новых великолепных зданий, раздвинуть его границы до самого Томбелена и так прославить его своим правлением, что он станет похожим на второй Рим, каким он был при императоре Августе…