Жюльетта Бенцони - Жажда возмездия

— Город пал? — спросила Фьора, знавшая, как обстоят дела, но продолжавшая играть до конца роль недавно прибывшей иностранки.

— И да, и нет. Он открыл ворота перед легатом его святейшества папы Сикста. Нет ни победителя, ни побежденного, но наш герцог все же потерял много людей и немало золота. Воспользоваться этим просто бесчестно!

— Вы так полагаете? — спросил Деметриос с невинным видом. — Фламандские торговцы, которых мы повстречали по дороге сюда, сообщили нам, что герцог, оставив армию позади себя, направлялся ускоренным маршем в свои фландрские владения, чтобы объединить там государства и чтобы встретиться в Кале со своим союзником, королем Англии. Вместе они намеревались начать завоевание Франции. Он даже хотел короноваться в Реймсе.

— Английский король — брат герцогини, — ответил с достоинством Бодо. — Он и монсеньор могут встретиться без всяких злонамерений по отношению к Франции. Но у людей такие злые языки…

Деметриос положил конец возмущению этого человека, заказав ему кувшинчик его лучшего вина. Когда его подали, он обратился к своим друзьям:

— Дорога намечена. Надо ехать по направлению к Дижону, не заезжая в город. Мы объедем его, чтобы попасть на дорогу на Труа, на севере.

— А мы будем проезжать через… Селонже? — осмелилась спросить Фьора и покраснела, словно была в чем-то виновата. — Эти земли тоже находятся на севере.

— Конечно, — ответила Леонарда, взглянув на нее с сочувствием, — но тогда нам пришлось бы сделать крюк.

— Большой крюк? Мне очень хочется туда заехать! — заявила молодая женщина с неожиданной настойчивостью. — Разве не естественно мое желание хотя бы взглянуть на замок, имя которого я должна была бы носить?

— Ты надеешься встретить там мессира Филиппа? — тихо спросил Деметриос. — Ты же отлично знаешь, что он никогда не оставляет герцога Карла. Он должен быть сейчас во Фландрии, если не остался вместе с армией в Люксембурге.

— Насколько мне известно, он покидал его два раза: первый, когда мы поженились, второй, когда его узнали во Флоренции, в то время как чернь грабила мой дворец! Прошу тебя, Деметриос, проводи меня до Селонже.

Клянусь тебе, что это моя последняя просьба.

Большие серые глаза смотрели на него умоляюще, и греку показалось, что в них стояли слезы. Он сжал ее руку, стараясь успокоить:

— Крюк действительно будет большим, мадам Леонарда?

— Я точно не знаю: думаю, около двенадцати лье.

— День езды на лошади, — уточнил Эстебан. — Сейчас лето, дороги хорошие, это чепуха!

— Как бы нам не заблудиться. Я родилась в этом краю, но туда никогда не ездила.

— Ну так что же, мы спросим дорогу, — ответил Деметриос. — Один день не играет роли. Мы не можем отказать мадам де Селонже посетить свое владение. Мы даже попросим там гостеприимства, если ты хочешь, — сказал он в заключение, целуя руку Фьоры. — Кто знает, что мы там найдем?

Фьора не ответила, но искорки, вспыхнувшие в ее глазах, выдавали надежду. Раз в настоящий момент войска герцога Карла вроде бы не воюют, почему бы графу де Селонже не воспользоваться этим, чтобы провести несколько дней дома? При мысли о том, что она, быть может, увидит его в скором времени, сердце Фьоры бешено заколотилось, и она с большим трудом заснула, в то время как Леонарда, лежавшая рядом, храпела, как кузнечные мехи.

К концу второго дня Фьора, влекомая вперед надеждой, скакала галопом через плато, поросшее кустарником и небольшим пролеском. Местный дровосек, повстречавшийся им на перекрестке дорог, указал, как проехать в Селонже:

— Это довольно большой городок в долине Венелль, со старой церковью и хорошо укрепленным замком. Его башни вы увидите, когда доедете вон до того дерева.

Дровосек получил монету за ценные сведения, и несколькими минутами позже Фьора увидела замок своего супруга. Ее волнение усилилось при виде этого грозного сооружения: десять караульных башен, черепичные крыши которых блестели на солнце, охраняемые вооруженными людьми, высокие прочные стены и массивная центральная башня, устремленная в небо, словно гигантский вытянутый палец. Так, значит, это и был «ее» дом, дом ее супруга? Там он родился, провел свое детство, а потом покинул свою добрую и нежную мать ради суровой мужской жизни.

— Я не думаю, что он там, — вздохнула Леонарда.

— Почему же? — спросила Фьора.

— Над главной башней нет флага. Это значит, что сеньора нет в родном доме.

Фьора пожала плечами, скрывая свое разочарование под полуулыбкой:

— Ну что ж! Попробуем, по крайней мере, попросить пристанища на одну ночь.

Надежда на встречу с Филиппом была слабой, но ведь всегда можно надеяться.

— Думаешь, тебе удастся заставить признать себя хозяйкой этих мест? — спросил Деметриос.

— Нет, ни слова об этом. Мы просто путешественники, сбившиеся с пути. Я войду сюда как хозяйка только под руку с моим мужем… если только мне удастся разыскать его, ибо я забываю о его чудовищном желании — дать себя убить.

— Он был, конечно, искренен, когда говорил это, — проворчала Леонарда, которой не хотелось, чтобы Фьоpa погружалась в прискорбные мысли, — но лично я в это не верила.

— Я тоже, — сказал Деметриос. — Я уверен, что он жив.

Фьора посмотрела на них с благодарностью за их ободряющие слова и немного ускорила ход своей лошади. Ей хотелось поскорее добраться до места.

Так они доехали до деревни. Уже виднелись бойницы замка, когда при выезде из леса, окружавшего холм, они увидели всадников. Соколы, сидевшие на их руках в толстых кожаных перчатках, явно говорили о том, что они возвращались с охоты; несколько птиц были подвешены к задней луке седла одного из охотников. Их было шестеро: четверо вооруженных мужчин и две женщины.

Той, что скакала впереди, было около тридцати.

Элегантно одетая, в платье из голубого шелка, со светлыми волосами, заплетенными в косы и подобранными под короткий головной убор из бархата, тоже голубого цвета. Бледно-голубая вуаль едва прикрывала лицо. Она была очень красивой, и сердце тревожно сжалось.

Охотники, не заметившие четырех наездников, уже входили в ворота замка.

— Кто это? — спросила Леонарда, не скрывая своего удивления. — Разве мессир Филипп не говорил, что у него нет никаких родственников?

— Может быть, это его гости, — предположил Деметриос. — Сейчас мы все узнаем.

Но Фьора остановила его, увидев прачку, идущую от реки с корзиной белья. Она подозвала ее.

— Извините меня за любопытство, — любезно сказала она, — но я думала, что в замке никто не живет.

Ведь графа Филиппа нет дома, не так ли?

Служанка ответила Фьоре с глуповатой улыбкой:

— Точно, его нет!

— А эта дама, которая только что въехала? Вы знаете, кто она?

— Ну… Это хозяйка замка. Это госпожа Беатриса.

— Беатриса… де Селонже?

— Ну да.

Это «да» ударило Фьору как пощечина. Лицо ее вспыхнуло. Чувствуя, что она сейчас не выдержит и разрыдается, Фьора сжала поводья, резко развернула лошадь, которая чуть не сшибла прачку, затем, вонзив каблуки в бока лошади, с диким криком пустилась в галоп через всю деревню, которую и пересекла со скоростью пушечного ядра.

Эстебан ринулся вскачь за Фьорой, за ним Деметриос, который едва поспевал за ними. Бедняжка Леонарда совсем отстала. Кастилец был превосходным наездником. Пригнувшись к холке лошади, которую то и дело подстегивал, он пытался сократить расстояние в надежде догнать Фьору еще до того, как та достигнет леса, ибо он прекрасно понимал, какая ей грозит опасность. Он не кричал, не звал, потому что это еще больше бы возбудило понесшую лошадь. И все же ему удалось поравняться с Фьорой. Он видел, что она просто вцепилась в поводья, даже не пытаясь управлять лошадью. Тогда, взяв уздцы в зубы, Эстебан наклонился, схватил Фьору в охапку, вырвал ее из седла и посадил впереди себя.

Только потом он натянул поводья и остановил свою лошадь. Фьора соскользнула на землю почти без чувств, а ее лошадь, освободившись от наездницы, скрылась среди деревьев.

Уже спускалась ночь, а путникам надо было найти убежище. Немного пришедшая в себя от испуга Леонарда попыталась привести Фьору в чувство. Она предложила поехать в монастырь Тиль-Шатель, где они могли бы переночевать в доме для гостей.

— Самое лучшее теперь для нас — это добраться туда. Но клянусь всеми чертями ада, я собственными руками задушил бы этого Филиппа де Селонже!

— Сама ничего не могу понять, — сказала шепотом Леонарда. — Если я и видела когда-нибудь влюбленного мужчину, так это был он… когда покинул спальню после брачной ночи. Да! Попробуй влезь в чужую душу!

В тот момент он, конечно, любил ее, но посчитал более удобным забыть, что был женат. Стало быть, я плохо поняла его.

Придя в себя, Фьора горячо поблагодарила Эстебана, затем без лишних слов села на возвратившуюся и успокоившуюся лошадь.

Когда дверь маленькой комнаты, которую она разделяла в монастыре с Леонардой, закрылась, Фьора тихо сказала, глядя в окно на темнеющий на холме замок, который она так хотела увидеть и где получила такую жестокую рану:

— Я поверила этому человеку и полюбила его. Он же насмеялся надо мной и сыграл со мной недостойную комедию. Но придет час, когда он горько пожалеет о том, что встретил меня.

Сказав это, она медленно сняла с шеи цепочку с кольцом Филиппа и минуту смотрела на него.

— Залог его верности! — тихо сказала она с горечью.

Затем она протянула кольцо Леонарде:

— Завтра отдайте его настоятелю этого монастыря на благотворительные дела. И еще. Я умоляю вас, не говорите мне никогда, никогда больше об этом человеке!

Некоторое время спустя, после вечерни со звоном колоколов, запыленные и уставшие путники спускались вниз по длинной улице Сен-Жак по направлению к Сене. Душный августовский день был почти непереносим: с приближением вечера с запада подул на Париж влажный ветер, и все флюгера на крышах повернулись в одном направлении.