– Прости, дружище. Не сдержался. Знаешь, я просто восхищаюсь твоей библиотекой. – Хейзлтон улыбнулся и взял у Роба стакан с бренди. – Ты ведь знаешь, что мне придется заплатить Тесси. Должен я дать ей свои деньги?

– Пожалуйста. Я обещаю отдать, как только найду золотую жилу. Между прочим, мне кажется, что я ее нашел. Удача буквально на меня свалилась сегодня днем, – мрачное выражение вдруг исчезло с лица Роба.

– Браво! Ты выиграл в «Уайтсе»? Или на петушиных боях? Поздравляю.

– О нет. Это была кобылка.

– На тебя свалилась удача, но это была кобылка. Что-то не понимаю. На каких скачках ты играл?

– Я говорю о кобылке в юбке. Ты слышал когда-нибудь о леди Элизабет Фортескью? – спросил Роб, и лицо его засияло.

Хейзлтон с любопытством смотрел на друга. Такой энтузиазм из-за дамы. Совсем не похоже на Роба. Его интересы были далеко: пьянка, девочки, скачки, бокс, азартные игры, снова пьянка. Он редко посещал светские балы, приемы и ужины во время сезонов. Ему было на них совершенно не интересно. До самого последнего времени. Теперь же, как было известно Тому, Роб решил найти богатую невесту и жениться на ней как можно поскорее. Но сама идея не вызывала у него никакого вдохновения.

– Леди Элизабет Фортескью. Хм. Она случайно не родственница Хью Фортескью, графа Фортескью? Он – лорд – наместник Девоншира и прочая и прочая. Ему сейчас столько, что у него вполне может быть дочь на выданье. Как такая богатая крошка могла свалиться тебе на голову?

– Нет, нет, это не та Фортескью. Ее отец – лорд Стенбурн, его резиденция в Суффолке. Он умер, но леди Фортескью и его вдова живут в Найтсбридже в очаровательном доме. Я спас ее, когда этот дурак Артур Персиваль повез ее кататься в фаэтоне своего брата и она из него выпала. По его вине! К счастью, она осталась цела, только очень испугалась. Это случилось в Гайд-Парке, а я оказался рядом. Она согласилась поехать завтра со мной на прогулку.

– Необыкновенно хорошенькая, Том, – глаза Роба сверкнули.

Хейзлтон был по-прежнему озадачен.

– Она участвует в сезоне? – спросил он, наконец.

– О да.

– Высокая, копна каштановых волос, карие глаза, очень живая?

– Точно.

Хейзлтон вертел свой монокль в оправе, покрытый зеленой эмалью.

– Роб, мне неприятно тебе говорить. Но я должен, честно.

У леди Элизабет это уже четвертый сезон. Все подруги моей матери только об этом и говорят. Ей должно быть двадцать два или двадцать три года. Ее мама в слепой любви продолжает выставлять ее напоказ в напрасной надежде, что она за кого-нибудь выйдет замуж. Почему она до сих пор тихонько не удалилась и не занялась разведением роз или воспитанием детей своего брата, или еще чем-нибудь, я не имею ни малейшего понятия. Но нынешняя ситуация должна быть для нее ужасно неловкой.

Роб сдвинул брови. Эта очаровательная девушка не может выйти замуж? Как такое может быть? Безусловно, ее богатство могло бы привлечь любого кавалера, даже если бы на нее было страшно смотреть, а это совершенно не так.

– Я полагаю, ты с ней знаком? – спросил Роб. – Как ты думаешь, почему она не может выйти замуж?

Хейзлтон рассмеялся.

– Да, я знаком с ней. И поверь мне, Роб, она как раз то, что тебе нужно, насколько я знаю. В ней очень сильно развит материнский инстинкт. Объяснить? Если я чего-то и ненавижу, так это материнскую опеку. Что ты скажешь, если барышня постоянно за тебя волнуется? Переживает из-за твоих воротничков, или галстука, или мятого носового платка, или боится, что твои уши замерзнут, потому что шляпа их не закрывает. Я тебя спрашиваю! Думаю, что можно это еще как-то переварить в своей жене, если ты такой дурак, что женился, но…

– Она не вела себя так со мной, – упрямо заявил Роб.

– Нет? Все еще впереди. И я так понимаю, что она очень разборчива. Разборчива! Как она может быть разборчива, если это ее четвертый сезон? И, тем не менее, я слышал, что она отвадила несколько потенциальных женихов еще до того, как они решились просить ее руки. Ричард Бичем один из них. Он мне сам рассказывал.

– И он не возражал против ее опеки?

– Думаю, он был готов смириться с чем угодно, лишь бы наложить лапы хоть на часть состояния Стенбурнов. Между прочим, она хорошо танцует. Хочешь потанцевать, Роб? – усмехнулся Хейзлтон. Сейчас это ему казалось чрезвычайно смешным.

– Я еще не разучился, – мрачно ответил Роб. – Как ты считаешь, дружище? Есть у меня шансы по сравнению с Ричардом Бичемом? Мне кажется, я смогу справиться с ее опекой, если нужно. – Он нахмурился, о чем-то размышляя.

– Ты знаешь Бичема?

– Нет.

– Уверяю тебя, твои шансы лучше. – Хейзлтон принялся загибать пальцы. – Первое: у него совсем нет подбородка; второе: объем грудной клетки больше, чем у Принни; третье: не интересуется ничем, кроме Древнего Египта. О да, и четвертое: нет денег.

– Что-то четвертый пункт кажется мне знакомым, – угрюмо сказал Роб. – Давай, Том, еще бренди и потом, если не возражаешь, отправляйся знакомиться с Тесси. А я проведу вечер дома. Все еще чувствую себя не в своей тарелке. Черт. Я должен сегодня быть на балу у Пертуи. Они не будут по мне скучать. Наверное, пригласили меня, потому что мы – родственники. Приходи, как только узнаешь что-нибудь от Тесси. Используй все свои чары.

Как только Хейзлтон ушел, Роб стал готовиться ко сну. Он не мог вспомнить, когда ложился спать так рано. Засыпая, он думал о высокой темноволосой девушке, которая будет завтра ехать рядом с ним в коляске. И мысли эти согревали его. Нужно принарядить мальчика из конюшни, чтобы тот смог сойти за грума, нет, за ливрейного грума. Билли не удавалось выдать за грума. А за ливрейного грума? Он рассмеялся.

Бертон, лорд Пертуи, оглядел сияющий зал, освещенный венецианскими люстрами, в которых горели сотни свечей. Было уже поздно, третий час ночи, и гости начали расходиться, хотя маленький оркестр продолжал играть. Он подошел к своему сыну Джорджу.

– Я не видел Берлингема сегодня, – заметил он, – наверное, в карты играет?

– Он вообще не приходил, – ответил Джордж. – Я так ждал его. Хотел посмотреть, удастся ли ему все так же высоко держать голову после того ужасного случая в «Олмеке», – он широко улыбнулся. – Может быть, он убрался в Дорсет, поджав хвост.

– О, не думаю, что этого достаточно, чтобы выгнать его из города, – сказал отец. – Что ему делать в Дорсете?

– Нечего, – согласился Джордж;

Джордж задумался над следующим ходом.

Глава четвертая

Утро пятницы обещало, что день будет хорошим. Бетс чувствовала себя лучше. После завтрака она пошла в сад за домом, чтобы проверить, что уже начало расти, если там вообще что-то будет расти. Большинство растений все еще дремало под землей, но уже появились первые побеги. К своей радости, она услышала, что в кустарнике страстно заливается дрозд, Бетс увидела причину такого волнения: неповоротливая коричневая самка дрозда, не обращая внимания на певца, бегала по земле вприпрыжку в поисках чего-нибудь вкусненького.

Бетс представила себе цветы, которых будет летом в изобилии, и вздохнула. Они с матерью любили работать в саду, ухаживая за своими любимыми растениями. Но любимцами были цветы, в саду не росло ни одного овощного растения. В этом году все должно быть по-другому. Если им удастся вырастить свои собственные овощи, они смогут сэкономить небольшую сумму.

Сад за домом был небольшим, хоть и больше, чем кусок земли перед домом. Леди Стенбурн однажды сказала, что дедушку Боннера не интересовал сад. Он считал, что ему повезло, когда купил узкую полоску земли между двумя внушительного вида домами в Найтсбридж-Терес. Он продал свою литейную мастерскую в Бирмингеме, в которой производились железные плуги и другой сельскохозяйственный инвентарь, для того, чтобы поселиться в Лондоне и пожить как джентльмен на старости лет, хотя в то время ему было всего лишь пятьдесят три года. Он хотел, чтобы его единственный ребенок, обожаемая Элизабет, могла удачно выйти замуж. А такую возможность, как он свято верил, можно было найти только в Лондоне. И ему удалось выдать ее замуж. Леди Стенбурн сообщила, шмыгая носом, что бабушка и дедушка Боннер прожили в этом доме восемь счастливых лет, а потом дедушка умер. Бетс почти не помнила его. Бабушка Боннер считала, что не сможет прожить одна, и последний год жизни провела с Фортескью. Папа был очень добр к бабушке, но Годфри и Уильям считали, что это просто еще одно неудобство, вытекающее из глупого папиного решения жениться на Элизабет Боннер.

Бетс часто удивлялась, почему ее сводные братья не хотели замечать того, что мама сделала папу счастливым. Леди Стенбурн, несмотря на свою миниатюрность и воздушность, умело вела хозяйство, знала, как принять гостей, и была всегда добра к двум мальчикам – сыновьям мужа от первого брака. Они же невзлюбили мачеху с первой минуты и никогда не меняли своего отношения к ней.

Бетс вернулась в дом за верёвкой, чтобы измерить, какой может быть будущая грядка для овощей. Нужно ли выкапывать желтофиоль? Мамины любимые розы? Сажать капусту вместо лилий?

Молли мыла посуду после завтрака. Она вытерла руки о грязный фартук и принялась копаться в тумбочке, чтобы найти хозяйке веревку.

– Вот, мэм, – сказала она, протягивая клубок. – Это подойдет?

– То, что нужно, – ответила Бетс. – Молли, я жду гостя после обеда. Могу я быть уверена, что ты наденешь чистый фартук? И мне нужна твоя помощь, чтобы одеться.

– Да, мэм, – кивнула Молли.

Бетс отправилась на заднее крыльцо, чтобы распутать веревку. На это у нее ушло тридцать пять минут. К этому времени у нее прошла охота измерять сад и искать место для грядки. Гораздо приятнее мечтать о предстоящей прогулке со скандально известным Берлингемом. Будет ли он таким же милым и внимательным, как тогда, когда она упала в парке? Будет ли он трезвым? О чем они будут говорить? При этой мысли она растерялась: она решительно ничего не знала о том, чем, по слухам, он был занят все свое время – о скачках, прости Господи! или о боксе, или (о нет, она не будет об этом думать) о женщинах легкого поведения!