Элоиза Джеймс - Жажда любви

– Это действительно красиво.

Тедди широко улыбнулся, и она заметила отсутствие нескольких зубов, что придавало ему особую привлекательность.

– Полагаю, прежним его владельцем был контрабандист, – объявил он. – Да, именно так я и полагаю.

– Но откуда взялась звезда?

– А вот это тайна, – прошептал он, прежде чем убежать.

Каждый раз, принимая ванну. Джемма думала о шахматах. Только однажды, шесть лет назад, любовник-француз тоже лег к лег к ней в ванну, чем отвлек ее внимание, но обычно удовольствие от купания в теплой воде и шахматы были неразрывно связаны.

Мысленно проиграв одну из их партий, Джемма откинула голову на бортик ванны и пошевелила пальцами ног. Она снова победит его. Вероятнее всего, муж годами не брал в руки шахмат. Если, конечно, его любовница не увлекается игрой.

Впрочем, неизвестно, существует ли она в этом качестве до сих пор? Насколько верен ее муж женщинам? Может, он обладает похвальной, хоть и не слишком умной привычкой много лет содержать одну и ту же любовницу? Или сменил ее на более свежую и молодую?

От этих мыслей Джемме вдруг стало грустно – глупая эмоция, – и поэтому она тряхнула головой, приходя в себя.

– Брижитт, ты успела потолковать с кем-нибудь из лакеев Вильерса?

Брижитт ответила лукавой, торжествующей улыбкой истинной француженки, которая питается за завтраком такими типами, как жалкий английский лакей.

– Я познакомилась с неким Джозефом. Он не так уж плох. Рыжеволос, что моя матушка всегда считала меткой Каина. Но не так уж плох. На следующей неделе он ведет меня на прогулку в увеселительные сады, где я задам ему все нужные вопросы.

– Ты великолепна! Желаю тебе насладиться прогулкой.

– У него широкие плечи, – заметила Брижитт. – Но у меня не слишком приятная новость. Дворецкий, тот грубиян с отвратительным именем… Фаул, кажется, просил передать, что он получил несколько просьб раскрыть подробности ваших шахматных партий.

– Партий с Вильерсом и моим мужем?

– Да, именно. Просьбы исходят от различных газет, а также от клуба «Уайтс». Просители предлагают Фаулу неплохие деньги, если он каждый день будет сообщать им о положении на шахматной доске.

Джемма порывисто села.

– Понимаю.

– Конечно, Фаул не может сделать этого без моей помощи. И, откровенно говоря, я сказала ему, что без вашего разрешения ничего не выйдет. И что герцогиня одновременно играет несколько партий. Причем все держит в голове. Ба! Этот глупец ничего не понимает в шахматах!

Джемма призадумалась. Есть только одна причина держать информацию при себе: боязнь скандала. Элайджа не вынесет, если матчи будут комментироваться прессой или если члены известного клуба «Уайтс» начнут делать ставки на победителя.

– Боюсь, что не смогу ничем помочь. Прости, Брижитт. Я знаю, что газеты хорошо заплатили бы за информацию, – пробормотала она наконец.

Брижитт философски пожала плечами:

– Думаю, большую часть все равно забирал бы Фаул. Кроме того, я пока что занята Джозефом. Он не даст мне замерзнуть!

С этими словами она многозначительно подмигнула.

13 апреля

Второй день шахматных матчей Вильерс – Бомонт

Бомонт-Хаус

На следующее утро Элайджа проснулся с первыми лучами солнца и едва не застонал вслух, припомнив все детали вчерашнего дня. Он уселся на край кровати и сжал руками голову. Правда заключается в том, что он не премьер-министр– и никогда им не будет. Он всего лишь один из свиты премьера. Что-то вроде советника. О, весьма нужного и полезного, это признает всякий. Человек, одержимый идеей, в расцвете сил и способностей. Только вот с самого октября этот расцвет явно пошел на убыль.

В палате лордов шло заседание. Он держал речь, обличая безумие тех, кто готов согласиться с требованиями Фокса. Перед ним расстилалось море белых париков, под которыми гримасничали маленькие лица с шевелившимися губами: обладатели париков болтали с соседями, слушали их, слушали его… таков уж был обычай. И все же он упорно добивался своего, повторяя доводы в четвертый или пятый раз, поскольку обнаружил, что никто не обращает внимания на слова, произнесенные впервые, а иногда и в пятый раз…

А потом ему вдруг показалось, что маленькие гримасничающие лица под париками исчезают, оставляя только ряды и ряды париков. Он моргнул и продолжал речь, но парики все увеличивались в размерах, пока лиц не осталось совсем. И тут, к его величайшему облегчению, все погасло.

Он был благодарен за это. Потому что нет ничего неприятнее, чем держать речь перед висевшими в воздухе париками.

С того утра прошло почти полгода. Палата разошлась на парламентские каникулы и собралась снова. Он не давал поводов опасаться, что снова лишится сознания, хотя Питт, похоже, наблюдал за ним с плохо скрытым беспокойством.

А ему все мерещились парики без лиц и крошечные болтающие рты под ними. Тревожило и то, что отец умер в тридцать четыре года. Значит, если сыну суждена та же участь, до смерти остался всего один год.

В комнату вбежал камердинер.

– Внизу ужасный беспорядок, ваша светлость, – объявил он.

Элайджа прекрасно сознавал, что без докладов Викери не имел бы ни малейшего представления о том, что творится в его доме, хотя до появления герцогини эти доклады ограничивались коротким описанием люмбаго повара или неприятной привычки второго лакея прикарманивать серебро.

– Тедди?

– О нет, самого дьяволенка нет дома, – рассмеялся Викери. – Его сиятельство нанял няню, присланную сегодня бюро по найму прислуги, и она увела парня в парк. Правда, не только я, но и мы все сомневаемся, что она выдержит. Уж очень она правильная и чопорная. А мастер Тедди прямо-таки обожает поговорить о всяких непристойностях, если ваша светлость меня извинит.

– Так из-за чего вся суматоха, если Тедди тут не замешан? Или нам предстоит еще один бал? – поинтересовался герцог.

– Отец леди Роберты прислал письмо с известием, что приезжает сегодня днем. Знает ли ваша светлость, что его прозвали Безумным Маркизом? А у вас сегодня обед с королем и мистером Питтом. А до этого – совещание. Да, и днем…

– Комитет по упразднению привилегий. Далее – «Сирин компани», суконщики, в их здании, на Минсинг-лейн.

Викери, будучи неисправимым снобом, презрительно фыркнул:

– Зачем они вам? Зряшная трата времени! Обошлись бы и кем-то пониже рангом.

– Они боятся, что их рабочих отправят в работный дом, – устало пояснил Элайджа. – Боятся, что сыроделы начнут ткать собственный муслин и отнимут у них часть бизнеса. Короче говоря, они боятся.

– Вот и боялись бы без лишнего шума, – уничтожающе хмыкнул Викери, уже успевший приготовить ванну. – Извольте купаться, ваша светлость.

– Зачем приезжает отец леди Роберты? – спросил Элайджа, входя в воду. Викери опрокинул ему на голову кувшин теплой воды.

– Не могу сказать, – пожал плечами камердинер, хотя Элайджа понимал, что это всего лишь ложная скромность и слуга всегда найдет способ выразить свое мнение. – Думаю, он собирается немного погостить, ваша светлость.

Элайджа прикрыл глаза, пока Викери намыливал ему волосы жидким мылом с запахом флердоранжа. Это было его единственной слабостью: дамское мыло и дамская привычка мыться каждый день. Иногда герцог думал, что без этих минут покоя и тепла он не смог бы выдержать ежедневной рутины.

– А после суконщиков вы приедете домой? – поинтересовался Викери, принимаясь смывать мыло.

– Нет, – немного помолчав, ответил Элайджа. – У меня еще группа американских дипломатов, с обсуждением мирного договора. Я не могу пропустить встречу.

Викери прошипел нечто ехидное по адресу выскочек колонистов. Элайджа не слишком прислушивался, зная, что общий смысл высказывания таков: он доработается до безвременной смерти.

Странная мысль.

Смерть.

Или смерть во время работы.

Сердце его отца остановилось на полуслове, когда отец что-то оживленно говорил. По крайней мере боли тот не испытал. Его обморок тоже был безболезненным. Минуту назад он стоял перед рядами париков без лиц, а в следующую – очнулся, когда потерявший голову клерк облил его холодной водой. Наверное, и его кончина будет такой же: на полуслове, без времени на сожаления или раскаяние… от света во тьму.

Последнее время в голове все чаще звучал мятежный голосок. Элайджа очень боялся, что голосок твердит о том, как прекрасно проводил время отец перед смертью.

– Наверное, в городе много говорят о пристрастии герцогини к шахматам? – спросил Элайджа, ощущая неестественную усталость.

Викери пустился в описание скандалов, связанных с различными матчами, в которых участвовала герцогиня.

– Ходят слухи самого разного рода, ваша светлость. От присутствия в доме незаконного сына лорда Гриффина до непристойного украшения стола.

– Но она была прилично одета и изображала Елену Прекрасную, – запротестовал Элайджа. – Кто может расстраиваться из-за этого, если только ее песни не посчитали постыдными?

К несчастью, как обнаружил Викери, в конце вечера Елена Троянская добровольно разделась, оставшись в костюме Евы.

– Правда, уже почти рассвело и гостей осталось мало, – добавил он. – И она была весьма искусно раскрашена. Говорят, даже к груди были приклеены жемчужины. Фаул сказал, что от такого зрелища у него началось сердцебиение, но лакеи были более снисходительны, если понимаете, о чем я.

Элайджа снова расслабился.

– А герцогиня знает? Она была там?

– О нет, ваша светлость, – заверил Викери. – Она уже удалилась к себе. Как я уже говорил, было очень поздно.

Элайджа тяжело вздохнул. Вот вам и еще один скандал! А теперь тут откуда-то взялся Безумный Маркиз!

Сокрушенно покачав головой, он встал и потянулся к полотенцу.