Адам с удовольствием перечитал статью – даже он не написал бы лучше. Затем он принялся рассматривать фотографии, ища изъяны. Во всем этом было что-то криминальное, даже с его точки зрения, но он знал, что все идет по задуманному плану.

Адам полагал, что Катринка уже все знает. Наверное, уже состоялся ее разговор с Марком. Что он мог сказать в свое оправдание? Разумеется, ничего убедительного. Адам представлял себе ярость Катринки. Гнев делал Катринку еще более привлекательной. Она распрямляла спину и становилась выше и величественнее, но всегда портила эту потрясающую картину слезами. Случившееся станет для Марка началом конца. Разразившийся скандал закончится тем, что Марк потеряет контроль над советом директоров, который сможет принять более выгодные предложения, в частности, от Чарльза Вулфа, который спокойно готовился к этому моменту за счет Адама. В то время как Марк сорил деньгами, надеясь спасти свою компанию, финансовые дела Адама стабильно улучшались. Итальянцы наконец перестали ломаться, и продажу «Олимпик Пикчерз» можно было считать делом решенным.

Единственным темным облачком в прогнозе Адама стал Патрик Кейтс, проигравший в конце апреля. Кейтс перекладывал свою вину буквально на всех: на свой экипаж, на дизайнеров, на судостроительный завод. Разумеется, было много кандидатов на ношение титула «виноватого», но не вызывало никаких сомнений, что именно Кейтс заслужил большую часть обвинений. Он постоянно ругался с дизайнерами, изменяя все и вся, руководствуясь собственными капризами и прихотями, которые сам называл «хорошим чутьем», и не смог сделать отношения в команде доверительными и лояльными. Кейтс был хорошим яхтсменом, но его подвел собственный эгоизм.

Верещание селектора вторглось в вереницу мыслей Адама: секретарь сообщил, что на проводе его мать. Он поднял трубку и на всякий случай припрятал экземпляр «Дейли реджистера» в ящик стола.

– Здравствуй, мама!

– Я не понимаю, что это все говорят о Марке ван Холлене? – спросила Нина, которая, если уж хотела что-то узнать, не тратила времени на пустые вежливые условности.

– Ну откуда я могу знать?

– Ты хочешь сказать, что не видел это?

– Видел что?

– В одной из вчерашних газет помещена вопиющая фотография в этой ужасной колонке Сабрины. На ней Марк целует какую-то молодую женщину.

– Я не верю…

– Я бы тоже не поверила, – в душе Нины отчаянно боролись самые разные чувства: недоверие, шок, отвращение, любопытство. – Но меня тревожит одна вещь… Все, что касается Марка, имеет отношение к Катринке, а значит, и к тебе, и ко мне, а сейчас и к Расселу – это самое неприятное.

Адам сделал глубокий вдох и спокойно сказал:

– Мама, дела Марка ван Холлена не имеют никакого отношения ни к тебе, ни ко мне, ни к Расселу. Эта неразбериха не может повлиять на его избирательную кампанию. И в любом случае эта история скоро забудется. Ты можешь быть уверена в одном: она не пойдет на пользу ни одной из газет ван Холлена.

– Наверное, ты прав, – в голосе Нины звучало сомнение.

– Не сомневайся, я прав.

– Бедная Катринка, – опечалилась Нина, все же пожалев человека, более всех страдающего во всей этой истории.

– Да, – согласился Адам. – Два неудачных замужества не выдержит никакая женщина, даже Катринка.

Вдруг дверь его кабинета распахнулась, и на пороге появилась Лючия, бледная, с взъерошенными рыжими волосами. Руки и одна щека у нее были чем-то испачканы.

«Интересно, – подумал Адам, – какого черта он платит своей секретарше, почему она впускает к нему непрошеных гостей?» Он предупреждающе поднял руку, надеясь, что Лючия поймет и исчезнет до тех пор, пока он сам не будет готов встретиться с ней. Но она непреклонно потрясла головой. Адам разозлился, но решил прервать разговор:

– Мамочка, тут что-то случилось. Если я узнаю что-нибудь новенькое, я позвоню тебе.

Несмотря на протесты Нины, он положил трубку и уставился на Лючию.

– Если это насчет Патрика Кейтса, то давай не будем об этом; я сейчас не расположен разговаривать на эту тему.

– Нет, нет. – Лючия была на грани истерики. – Это насчет Катринки.

– Что такое?

– С ней произошел несчастный случай, сейчас она в больнице в Праге.

Опасаясь, что Лючия упадет в обморок, Адам быстро поднялся, обошел стол, схватил ее за руки и усадил в кожаное кресло.

– Какое несчастье! Это серьезно? Она поправится?

– Не знаю, никто этого не знает, – ответила она только на последний вопрос. – Она в критическом состоянии.

– А ребенок?

– Тоже. Это девочка. Катринке сделали кесарево сечение.

На мгновение Адам почувствовал себя так, как если бы лодка, которая, казалось, была под его полным контролем, вдруг перевернулась и он очутился в холодной воде. Инстинктивно он даже сделал руками несколько плавательных движений.

– Тебе нужно выпить, – произнес он и подошел к бару, скрытому в дальней стене. Когда он принес Лючии бренди и она сделала глоток, он попросил:

– Расскажи мне, что произошло.

– Она поскользнулась в ванной комнате. К счастью, рядом был Кристиан, который и вызвал скорую помощь. Больше я ничего не знаю. Кто-то прислал ей конверт с мерзкими фотографиями – Кристиан нашел их в ванной. Очевидно, она распечатала почту в ванной, увидела фотографии, разволновалась и, выходя из ванны, поскользнулась. Слава Богу, она успела позвать Кристиана, прежде чем потерять сознание.

– Кто рассказал тебе все это?

– Кристиан рассказал Марку, Марк – Робин, Робин – всем остальным.

Лючия немного пришла в себя.

– Где Марк?

– Сейчас он должен быть в Праге.

– Сукин сын, – проговорил Адам. Он был в ярости. Марк опять обставил его. Адам все рассчитал по-другому. Катринке нужно было причинить боль, но не физическую. Если к ней и должен был кто-то прийти на помощь, то это должен был быть он сам, а не Марк ван Холлен.

Лючия начала плакать.

– Прости, я так волнуюсь.

– Хочешь еще бренди?

– Нет, – ответила она, доставая из кармана платок, – я уже в полном порядке.

Адам поднялся, подошел к бару, налил себе бренди, выпил залпом, после чего вернулся к столу и нажал на кнопку селекторной связи:

– Соедините меня с Робин Догерти.

– Да, мистер Грэхем, – голос секретарши звучал испуганно, но с ноткой любопытства.

– Я только что разговаривала с ней, – сказала Лючия.

Адам не ответил. Он молча ждал.

– Мисс Догерти на проводе.

– Робин?

– Здравствуйте, мистер Грэхем. – Голос Робин звучал настороженно.

– Лючия рассказала мне о том, что произошло, – начала Адам словесный поединок. – Какие у тебя новости?

– Катринка с ребенком все еще в критическом состоянии.

– Если тебе станет что-либо известно, сообщишь мне? – Это было больше похоже на приказ, чем на просьбу, и, когда она замешкалась, он закричал. – Робин, во имя всего святого, я очень волнуюсь!

– Да, да, я сообщу тебе. К сожалению, я больше не могу разговаривать.

Связь прервалась.

– Я не понимаю, – запричитала Лючия, тряся головой в недоумении. – Я совсем ничего не понимаю. Марк ведь любит ее… Зачем он…

– Замолчи, Лючия! Пожалуйста, замолчи!


– Мистер ван Холлен, не хотите ли чашечку кофе? – Медсестра, полная приветливая женщина среднего возраста, заботливо смотрела на Марка. В руках у нее был металлический поднос с крепким горячим черным кофе. «У него совершенно измученный вид, он так же бледен, как и его несчастная жена», – подумала она.

– Спасибо. – Марк взял чашку.

Кофе всегда выручал его. Благодаря ему он не заснул в самолете и держал натянутые до предела нервы в кулаке. Он чуть было не ударил Кристиана, который не пускал его к Катринке. Если бы не пришел доктор… К счастью, он появился вовремя. Марку не хотелось объяснять Катринке еще и столкновение с Кристианом, если… когда, поправил он сам себя, она придет в сознание.

– О, сколько цветов, – сказала сестра и добавила что-то по-чешски, оглядывая комнату. Клиника, в которой находилась Катринка, обслуживала, главным образом, иностранцев, и персонал неплохо говорил по-английски, но и Марк знал чешский. – Наверное, у этой женщины много друзей.

– Да, – согласился Марк. И, по крайней мере, один настоящий враг. Но кто? Тот, кто послал ей эти фотографии.

– Вы должны вернуться в отель. Вам нужно выспаться, – продолжала она. – Если будут какие-то изменения, я сообщу.

– Благодарю вас, но я лучше останусь.

Сестра ушла, размышляя о том, как, должно быть, счастлива миссис ван Холлен, имея такого красивого и любящего мужа.

Проводив медсестру взглядом, Марк вновь начал думать о Катринке, неподвижно лежащей на белой кровати с подключенным к сердцу монитором и с кислородной трубкой в носу. Она была такой хрупкой, беззащитной, почти неузнаваемой. Казалось, вся энергия вытекла из нее. Он взял руку жены.

– Катринка, малышка, ты слышишь меня? – мягко позвал он.

Она не ответила. Марк опустился на жесткий стул, взял чашку кофе, сделал глоток, закрыл глаза и принялся ждать, как ждал все это время, находясь в больнице.


Спустя два часа после звонка Кристиана Марк был на пути в аэропорт. В одиннадцать часов утра он уже сидел в самолете. С этого момента время для него остановилось. Перелет в Прагу показался ему вечностью. Марк пытался читать, но не мог сосредоточиться. Уснуть тоже не удалось. Он поддерживал постоянную телефонную связь с госпиталем в Праге и узнавал о состоянии Катринки и ребенка. От волнения и чувства вины он не мог найти себе места. Логика подсказывала ему, что во всем случившемся с Катринкой нет его вины, но он продолжал терзаться и обвинять себя. Он знал, что сейчас не время оставлять ее одну. Его интуиция, которой он так гордился, не раз подавала ему такие сигналы, но он проигнорировал свое природное чутье. Он прислушивался к нему только тогда, когда речь шла о бизнесе. Глупец! Ему надо было поехать туда, когда она отложила свое возвращение. Ему следовало быть рядом. Все это сводило его с ума. Он старался вспомнить технику релаксации, которую изучал в Тибете, куда уехал после смерти Лизы и их детей, но не мог сконцентрироваться даже на этом. «Умел ли я когда-нибудь молиться?» – подумал он. Его семья никогда не была религиозной, и сам он никогда не посещал церковные службы.