Губы зашевелились. Из горла вырвался вздох и нечто похожее на шепот.

Энн наклонилась к нему поближе:

— Джон, все в порядке. Джон, ты в больнице. За тобой ухаживают замечательные люди. Прекрасные доктора и медсестры.

Он снова зашевелил губами, изо всех сил стараясь что-то сказать. Он не слышал того, что говорила она, не обращал внимания на попытки ободрить его, он отчаянно пытался что-то произнести.

— Джон, тебе нельзя говорить. Тебе нужен покой, ты должен выздороветь…

— Энн… — прошептал он ее имя.

— Я здесь, Джон.

Он повел головой из стороны в сторону: нет не то.

— Джон, прошу тебя…

Рука, которую она держала, напряглась. Чуть-чуть. Энн склонилась еще ниже.

— Аннабелла…

Его глаза закрылись.

Последние силы словно бы ушли из него.

Энн судорожно всхлипнула и почувствовала, что ей становится дурно. Он умирает у нее на руках. О Боже, он уже умер?..

— Он, он… — в отчаянии выдохнула она.

— Не волнуйтесь, миссис Марсел.

— Но…

— Дорогая, он просто потерял сознание. — Сестра ласково обняла за плечи. — Посмотрите на мониторы. Вот этот, слева от его изголовья, фиксирует сердцебиение. Его жизненные показатели удовлетворительны и стабильны. Это очень хорошо.

Энн кивнула, глядя перед собой невидящими глазами.

— Я уверена, то, что вы с ним в эту минуту, — большая поддержка для него, — продолжала медсестра. — Что он пытался вымолвить? Ваше имя?

Энн обернулась и с удивлением посмотрела на сестру.

— Он… — начала она, но осеклась.

Нет. Это было бы, разумеется, очень приятно, если бы Джон увидел и узнал ее, назвал по имени.

Но он произнес не ее имя.

«Аннабелла».

Он прошептал название клуба, где показывали стриптиз и куда он ходил наблюдать за своими «Дамами красного фонаря».

Тяжело раненный, возможно, умирающий, он пришел к ней и упал прямо ей на руки.

И за все это время сказал только две вещи.

Я не делал этого. О Господи, я не делал этого, не делал, не делал!..

И вот теперь еще: Аннабелла.

Когда сестра провожала ее к выходу, она, кусая губы, обернулась, чтобы еще раз взглянуть на него. Она молилась за него.

Она проклинала его.

Чего ты «не делал», Джон? Посмотри, что с тобой произошло и с чем ты меня оставляешь. Чего, черт возьми, ты «не делал»? И какого черта ты смотришь на меня, а шепчешь: «Аннабелла»?

Глава 3

Жак Морэ, мужчина в безупречном легком костюме оттенка «серый антрацит» с малиновым жилетом, шелковой рубашке и шикарном галстуке, занимал лучший столик ресторана «Дивинити». У него было удлиненное аристократическое лицо с тонкими чертами, яркие карие глаза, блестящие темные волосы и полные, чувственные губы. Когда он улыбался, на щеках появлялись ямочки. Он был красив и обаятелен, обладал прекрасными манерами, говорил, слегка растягивая слова, что придавало ему дополнительную мужскую привлекательность. Где бы он ни появлялся, все женщины провожали его взглядами. От него всегда пахло изысканными, дорогими лосьонами. Он умело культивировал свою природную сексапильность и с тех самых пор, когда в двенадцатилетнем возрасте открыл в себе способность очаровывать, хладнокровно пользовался ею, извлекая из этого удовольствие и забавляясь результатом. Сегодня он ужинал с обычно невозмутимой дамой лет тридцати пяти, исполнительным директором некой туристической фирмы. Дама была одета шикарно и со вкусом. Жак Морэ отлично мог представить себе, как она, словно сержант на учениях по строевой подготовке, отдает распоряжения подчиненным. Умело окрашенные волосы были собраны на затылке в модную прическу из локонов. В своем, казалось бы, простом красном костюме она имела бы успех даже в Париже. Безупречная косметика, безупречный маникюр. Вот уж отнюдь не красивая дурочка — королева современного делового мира, держащая этот деловой мир в руках, такая любого мужчину за пояс заткнет, не без раздражения подумал Жак Морэ о своей спутнице.

Но только не сегодня вечером.

Сегодня она была просто влюбленной женщиной. Влюбленной в него. Мисс Икзек хихикала, держа в руках бокал вина — отборного выдержанного шабли из специальных погребов. Вино было особым благодаря не только качеству и возрасту, но и специфическому воздействию. Одну вещь Жак Морэ усвоил с самых первых шагов в своем бизнесе: необходимо использовать все свои преимущества. Он без тени сомнения спаивал своих предполагаемых клиенток и не испытывал ни малейших угрызений совести, соблазняя их после этого.

Он называл свою спутницу мисс Элли Икзек, делая вид, что ее настоящая фамилия его не интересует. Потом, довольно скоро, она ему понадобится. Сегодняшняя победа имеет для него особое значение. Как разузнал его секретарь, коллеги считали эту даму ледышкой, неприступной крепостью. Она фактически распоряжалась одним из крупнейших туристических агентств Калифорнии, и то, что ей удавалось делать с помощью своего судоходного и гостиничного бизнеса, было феноменально. Стоял прекрасный вечер, и Жак Морэ не только не испытывал сомнений в успехе, но, мысленно раздевая ее весь день, был искренне возбужден перспективой обнаружить, что се белье окажется столь же красным и изысканным, как ее безупречные ногти и костюм. Он постарается не разочаровать ее. Она долго, очень долго будет с нежностью вспоминать Новый Орлеан. К утру он станет владельцем не только ее самой, но и части ее бизнеса.

Улыбнувшись, он поднял бокал и чокнулся с ней:

— Значит, вам нравится «Дивинити»?

— Рыба здесь великолепная! — ответила она по-французски.

Ее французский был весьма недурен. Гораздо лучше распространенного здесь убийственно-убогого, заикающегося типичного англо-американского сленга. Глаза у дамы были голубыми, а волосы — восхитительно платиновыми. Жак Морэ любил блондинок. Еще в молодости он усвоил, что во все времена креолы и потомки англичан с некоторым презрением относились к каджунам. Креолы происходили от французов или испанцев, а каджуны вели свое начало от акадского племени из Новой Шотландии. Иногда их называли «черной сворой», или просто «черными», а в просторечье даже «чернозадыми». Многие люди и по сию пору сохранили былые предрассудки. В известной мере он и сам их разделял.

Большинство каджунов были черноволосыми. Сам не зная почему, он любил соблазнять блондинок. Вообще-то ему нравилось соблазнять любых женщин. Но блондинки…

Быстрая и легкая победа над целомудренной блондинкой всегда давала ему ощущение двойной победы.

Достав бутылку из ведерка со льдом, стоявшего на его половине стола, он подлил ей в бокал.

— Рад, что вам нравится наш знаменитый «Дивинити».

— Вы хотите сказать, что среди местных жителей он популярностью не пользуется?

Он тряхнул головой и пристально посмотрел в ее голубые глаза.

— Новый Орлеан на весь мир славится своими ресторанами и своей кухней. И небезосновательно. Местные здесь бывают часто. Но в городе есть немало других интересных мест, где можно послушать музыку, потанцевать. Джаз. Кофе с молоком. Пирожные.

— А где играют самый лучший джаз? — спросила она.

Он поднял бровь, едва уловимая полуулыбка скользнула по его лицу.

— В довольно странном месте.

— Что вы имеете в виду?

— На любой улице в Старом квартале можно услышать отличный джаз. Но самый лучший…

— Да? — перегнувшись через стол, она приблизила к нему лицо. Он нарочно говорил очень тихо, заставляя ее склоняться все ближе и ближе.

— Хотите послушать лучший в мире джаз?

Она нахмурилась:

— Это что, где-нибудь в опасном районе?

Он отрицательно покачал головой:

— Со мной вы везде будете в безопасности.

— Ну тогда…

— Там играют джаз… и танцуют.

— И что же там танцуют?

Она сама прекрасно знала что. Голубые глаза расширились, рот слегка приоткрылся. Она сделала большой глоток вина. Отлично. Еще несколько глотков. И… в клуб. Уж там-то ей не уберечься от него. Она прилетит, как мотылек на пламя свечи.

— Экзотические танцы, — ответил он невозмутимо.

Губы ее сложились в кружочек: «О!»

— Может быть, чуть-чуть слишком экзотические для вас…

— А… приличные… я хочу сказать… ну, какие там бывают женщины?

Он улыбнулся своей самой обворожительной улыбкой:

— Даже луизианские дамы самых строгих правил время от времени захаживают. Хотя, признаю, для такой женщины, как вы, это может оказаться несколько вызывающим зрелищем.

— Я выгляжу такой чопорной? — поинтересовалась она.

Еще одна обольстительная улыбка.

— Вы выглядите красивой женщиной.

— Но чопорной?

Он снова подлил ей вина.

— Вы красавица.

— Я хочу посмотреть это место. Как оно называется?

— «Аннабелла».

Он уже накрыл было мягко рукой ее ладонь, как вдруг увидел, что в зал вошел его секретарь и поспешно заскользил между столиками, направляясь к нему. Райан Мартин — рыжий, веснушчатый, серьезный молодой человек, искал его с озабоченным видом.

Жак выругался про себя, сохраняя на лице улыбку для мисс Икзек.

— Мистер Морэ, простите за вторжение, — сказал, подходя к столу, запыхавшийся Райан.

Элли Икзек отдернула руку.

— Райан… я же просил не беспокоить меня. — Он постарался не выдать голосом, насколько важно для него было, чтобы его в этот момент не беспокоили.

— Но это чрезвычайно важно.

— Элли… вы простите, если я отлучусь на секунду?

Он встал. Его спутница тоже встала:

— Что ж, я прекрасно провела этот день. Благодарю вас, мистер Морэ. Ужин был великолепным.

— Постойте, еще так рано…

— Merci, merci. Поговорим завтра.

Она направилась к выходу. Жак разозлился: не будь они в публичном месте, он дал бы Райану пинка. Он швырнул салфетку и рухнул на стул, растирая виски.

— Ну что там? — ледяным тоном буркнул он.

Райан сел напротив него:

— Сегодня вечером тело Джины Лаво найдено на темной улице.