Хизер Грэм - Жажда искушения

— Вам… вам не нужно нести меня. Так мы далеко не уйдем.

— Вы не такая уж тяжелая.

— Для такой вязкой грязи — достаточно.

— Осталось недалеко.

— До чего недалеко?

— Увидите. Мы почти пришли.

Она закусила губу. Конечно, она чувствовала себя несчастной — вся мокрая, в грязи, тревога за друзей не отпускала ее. Но он был прав: Синди и Грегори наверняка вместе, а Мама Лили Маэ в этих болотах, как у себя дома.

Да и она сама больше не одна. Она у него на руках. И хоть он промок и вымазан грязью, она чувствовала на себе взгляд его серебристо-серых глаз, который согревал ее. И больше — он прожигал ее насквозь.

— Здесь, — резко сказал он и поставил Энн на ноги.

Тьма была такой непроглядной, что поначалу она не поняла, о чем он говорит. Потом впереди стало вырисовываться какое-то сооружение, стоявшее на вершине холма. Вода плескалась вокруг, но домик стоял на самой вершине.

— Пошли. — Он потянул ее за руку и почти побежал к огромному кипарису рядом с домиком по проходившей здесь до дождя дорожке. Добравшись до дерева, он отпустил ее руку и прислонился к стене бревенчатого строения, тяжело дыша. Энн тоже едва переводила дух, наблюдая за стихией дождя.

— Хотите выпить? — спросил Марк.

— Выпить?

Он открыл дверь и вошел в дом. Энн с опаской последовала за ним. Внутри было темно, как в чреве у кита.

— Сейчас, только туфли сниму…

Она услышала звук его шагов, потом неожиданно вспыхнула спичка. Секундой позже помещение озарилось мягким мерцающим светом масляной лампы, которую зажег Марк.

Не веря своим глазам, Энн осмотрелась. Это был домик, напоминающий гостиную Мамы Лили Маэ, но здесь единственная комната служила и гостиной, и спальней, и кухней. У стены стояла двуспальная кровать, покрытая старомодным стеганым одеялом. В центре — письменный стол со стулом, в кухонном уголке — круглый стол с четырьмя стульями, стойка, шкафчики, газовая плита и раковина. Как и у Мамы Лили Маэ, раковина была старомодной, вода накачивалась помпой. В углу комнаты был расположен большой камин, в котором лежала горка хвороста и несколько поленьев.

— Сейчас зажгу огонь, — сказал Марк.

Энн в нерешительности топталась у двери.

— Чье… чье это?

Он оглянулся и удивленно посмотрел на нее:

— Мое.

— Ваше?

Он не сводил с нее глаз.

— Мое. Что в этом удивительного?

— Я… я просто не знала, что…

— Что я тоже выходец из этих болот? Что ж, миссис Марсел, вы разговариваете с чистокровным «енотом».

— Вы каджун?

Он ничего не ответил и присел у камина, разжечь который не составляло ему труда. В комнате все было готово к любому неожиданному приходу хозяина, в частности хворост был уже сложен шалашиком под поленьями. Марк лишь несколько раз подул, чтобы пламя разгорелось и запылало. Он поднялся с колен и посмотрел на Энн.

— Можете делать, что хотите. Душ — во дворе, я не собираюсь таскать на себе эту грязь.

— Душ — во дворе?

— Ага.

Он толкнул дверь, которая вела в помещение, где был туалет и умывальник. Вода здесь тоже накачивалась насосом. Из настенного шкафа он, порывшись в нем, извлек два чистых полотенца, потом что-то еще. Это оказалась огромная байковая рубашка, которую он бросил ей.

— Пожалуй, это единственное, что я могу вам предложить. Можете сами поискать что-нибудь еще.

Он пересек комнату и вышел из домика с полотенцем в руке. Энн глядела ему вслед, онемев. Она встряхнула рубашку, которую он ей бросил.

Не собирается она принимать здесь душ! Не может. Да, она мечтала о душе и продолжает мечтать, но здесь…

Это было невероятно. Он снова орал на нее. Но хуже всего, что он был здесь.

Чем он тут занимается? У него есть этот домик. Как он наткнулся на нее там, в болоте? Она положила на кровать байковую рубашку и резко развернулась, полная решимости немедленно получить ответы на все свои вопросы. Выйдя на улицу, она увидела, что душ действительно располагался во дворе, прилегал вплотную к дому, вода лилась откуда-то из стены по мере того, как Марк дергал за какой-то канат.

Он стоял обнаженный.

Широкие плечи, упругое тело, поразительный цвет кожи. Вода смывала грязь с его груди. Мускулы играли на плечах, когда он одной рукой качал воду, а другой натирал себя мылом.

Волосы на его груди были мокрыми и темными, они спускались до узкой талии и продолжались ниже, образуя густое, темное гнездо в самом низу живота. Она смотрела на него, забыв, о чем хотела спросить.

О Господи, да, он был именно таким, каким она его себе представляла.

Даже лучше.

Боже, она ведь глазеет на него!

Он тоже смотрел на нее не отрываясь.

Энн резко развернулась и заспешила в дом.

Она поговорит с ним потом, когда он оденется.

Через несколько минут Марк снова вошел в дом, в махровом халате, на ходу вытирая волосы полотенцем.

— Душ в вашем распоряжении, — сказал он.

Она собиралась было заявить ему, что не будет принимать душ.

Ну и что она этим докажет?

Ей безумно хотелось помыться, даже если вода ледяная. Он выглядел таким чистым, уютным, на нем не осталось и следа этой чертовой глины. Кожа у нее зудела, словно в покрывавшей ее грязи что-то копошилось. Придется вымыться.

— Спасибо, — коротко поблагодарила она и, взяв полотенце и рубашку, направилась к двери.

— Вы ничего не забыли?

— Например?

— Вам мыло не нужно?

Он бросил ей кусок мыла. Она машинально поймала его.

— Спасибо. Большое спасибо, — пробормотала Энн и вышла.

На пороге она задержалась. Потом, уже раздеваясь, она нервно озиралась по сторонам. Да кто в конце концов придет сюда подглядывать за ней во время ливня в этой глуши? Никто.

Но ведь был Марк.

Он не вышел. И не выйдет, решила она. Ведь это он отшатнулся от нее вчера вечером с проклятиями. О Господи, как хорошо освободиться от этой грязной одежды. Может, к ней пристали пиявки? Интересно, в этой трясине водятся пиявки? Вполне вероятно. Теперь в ее одежде может оказаться все что угодно.

К собственному удивлению, она не смогла быстро раздеться. А потом выяснилось, что ей трудно справляться с этим насосом. Вода лилась ей на голову отдельными, редкими каскадами. Свободной рукой она проводила по волосам снова и снова, пока не удостоверилась, что вымыла их настолько, насколько было возможно. Она закрыла глаза. Вода была холодной, ледяной. Но это не имело значения. Дрожа от холода, Энн продолжала поливать себя ею снова и снова, поглаживая живот, грудь, бедра, потом подставила под воду лицо. Открыв глаза, она увидела его.

Марк.

Он стоял рядом.

Она ошиблась. Он вышел.

Свет и тени, падавшие из окон комнаты, где горела масляная лампа, причудливо плясали на их лицах. Теперь его глаза казались совершенно серебряными, черты лица стали резкими и само лицо выглядело чрезвычайно напряженным.

Мужским. Устрашающе мужским…

Исходящий от него жар невольно передался ей, и все ее тело словно пронзила молния.

Во рту пересохло.

Сердце бешено заколотилось.

Дыхание стало прерывистым.

— Я подумал, может быть, вам нужна помощь, чтобы вымыть волосы, — закричал он, перекрывая вой ветра и грохот дождя, обрушивавшегося на козырек над крыльцом.

Его глаза прожигали ее насквозь, он смотрел ей прямо в лицо. Потом взгляд его скользнул вниз, на ее грудь, на живот, на впадину между бедер. Огненная волна прокатилась по ее телу.

Волосы…

Он снова посмотрел ей прямо в глаза.

— Волосы?

— Да, волосы.

— Вы глазеете на меня, — сказала Энн.

Он пожал плечами. Улыбка чуть тронула его губы:

— Но вы же тоже глазели на меня.

— Ничего подобного.

— Глазели-глазели, точно. А я беспокоился только о ваших волосах. Вы ведь слишком упрямы, чтобы попросить о помощи, а мыть голову и одновременно качать воду очень трудно.

— Я справилась.

— Тогда извините. Я не хотел… — начал он и осекся.

— Вы продолжаете глазеть на меня, — повторила она.

— Правильно. А вы глазели на меня! Мы уже согласились, что оба глазели друг на друга.

— Но я делала это не так долго.

— Зато вы первой начали.

— Случайно.

— Как же!

— Ну ладно, насмотрелись?

— Говорю вам, я не хотел… — голос его стал прерывистым и тихим. — А черт, чего я хотел! Вы совершенно правы. Хватит пялиться! — вдруг решительно согласился он, протянул к ней руки, вытащил из-под душа и крепко обнял.

Не сказав больше ни слова, Марк ногой распахнул дверь и точно так же закрыл ее за ними. Не выпуская Энн из объятий, он подвел ее к покрытой стеганым одеялом кровати, и они упали на нее, продолжая целоваться. Он впивался в ее рот, глубоко и жадно проникал в него языком, разжигая внутри нее всепоглощающее пламя. Его руки нежно гладили ее по щекам, потом скользнули на шею, на грудь, стискивая и лаская ее, на бедра… Потом сильные ладони снова сжали маленькие груди, и большими пальцами он начал нежно поглаживать затвердевшие соски, вызывая бешеный, сладкий, неистовый отклик в каждой клеточке ее тела.

О Боже, она чувствовала…

Всем своим существом она ощущала, как в ответ на его страсть, его нетерпение в ней поднимается головокружительное, непреодолимое желание, какого она никогда не испытывала с другим мужчиной. Прикосновение его мощного тела было таким возбуждающим. Там, где он касался ее обнаженными его участками, ее словно прожигало насквозь. Халат, все еще скрадывавший кое-где его наготу, создавал ощущение влекущей тайны. Прикосновение его рук…

Его язык, продолжавший скользить по ее губам, властно проникавший в ее рот, вызывал необыкновенное возбуждение…

Вдруг он приподнялся и навис над нею, опираясь на кисти рук, глядя прямо в глаза.

— Есть возражения? — хрипло спросил он, тяжело дыша, жилка на его шее быстро пульсировала. В мерцании лампы серебристые глаза на его красивом, напряженном лице казались теперь почти золотыми. — Господи милостивый, Энн, если ты не хочешь, прогони меня туда, под дождь.