Алекс Белл - Жасмин

Лукас вздохнул и отступил назад.

— Жасмин, ты все не так поняла, — сказал он тихо, но уверенно, будучи убежденным в своей правоте, как и я. — Почему бы мне не поехать с тобой обратно в гостиницу, чтобы ты не заблудилась?

— Я не сяду с тобой в одну машину! — злобно сплюнула я. — Лучше бы я заблудилась в лесу!

— Главная дорога в пяти минутах езды отсюда, — сказал он спокойно, будто не слушая меня. — Если поедешь по указателям, то легко найдешь её.

Желая воспользоваться только его советом и не более, я открыла дверцу машины, намереваясь быстро запрыгнуть внутрь и заблокировать все двери за собой, а потом завести мотор. Но когда я открыла дверь, что-то упало в снег. Это был маленький металлический рыцарь. Заметив, что он идеально подходит к маленькой лошадке, я решила везде носить его с собой, как Лиам. Должно быть, он в машине все-таки вывалился у меня из кармана.

Лукас автоматически наклонился, чтобы поднять его для меня, но не успели его пальцы сомкнуться вокруг фигурки, как раздалось шипение, и воздух наполнился облачком пара и запахом горелой плоти. Лукас выронил фигурку и отскочил назад, врезавшись в Кини, который стоял прямо у него за спиной.

— Черт! — пробормотал он, наклоняясь за горстью снега, чтобы унять боль от ожога. А потом он посмотрел на меня и сказал: — Это мощная черная магия. Интересно, Лиам нашел кого-то, кто сотворил ему это проклятье, или сам научился этому.

Он говорил легко и непринужденно, но я заметила его неподдельный интерес. Лукас сделал шаг вперед, держась за спину своего коня и не сводя глаз с рыцаря на снегу — как будто он был вампиром, а рыцарь — распятием.

— Это проклятье требует, чтобы его поддерживали. Так что если Лиаму сотворила его колдунья, то ему нужно было неоднократно возвращаться в Германию, — продолжал говорить Лукас. Я вспомнила, что если верить списку Бена, Лиам несколько раз летал в Германию, но промолчала.

— Бен рассказал мне о пяти мертвых рыцарях-лебедях, упавших с неба на похоронах, — сказал Лукас. — Лиам пригрозил, что если что-то случится с ним, пятеро из нас умрет в день его похорон. Это единственная причина, почему они не пошли за ним, чтобы вернуть лебединую песню. Отлично придумано. Что можно сказать о таком человеке? Умный — безусловно, но можно ли назвать его после этого добрым, благородным и порядочным, а? Как считаешь?

— Я тебе не верю, — сказал я сухо, прежде чем вызволить рыцаря из снега и залезть в машину. Ключи все еще были вставлены в замок зажигания. Я повернула их, и двигатель внезапно ожил, словно и не было ничего. Я вырулила на дорогу и поехала прочь, не сводя глаз с Лукаса и его коня в зеркале заднего вида, пока не повернула за угол на дорогу и не потеряла их вовсе из виду.

Я хотела все-таки попасть на озеро, но взглянув на светящиеся часы на приборной панели, с удивлением обнаружила, что уже пять часов утра. Не может быть?! Я провела в лесу не больше часа. Я сверилась с наручными часами, они показывали то же самое время. Вот оно, доказательство того, что время в горах иногда и правда течет по-другому. Мне показалось, что я плутала всего час с того времени, как перестал заводиться двигатель, а на самом деле прошло целых пять часов.

Мне не хотелось больше блуждать, поэтому я решила, что проще вернуться в Фюссен и найти гостиницу, чем искать озеро. К счастью, главная дорога была именно там, где сказал Лукас, и мне было очень легко найти путь назад, словно я никогда и не сбивалась с него.

Какое же это было облегчение, наконец-то пробраться на цыпочках в свой номер. Я изнемогала от усталости. Мои джинсы все вымокли от снега. Но я не полезла сразу в постель, а уселась за стол и разложила перед собой пять лепестков. Черные розы уже несколько раз являлись мне, но изнутри этой, последней лилась прекрасная песня. По словам Бена, лебединую песню можно было превратить в любой предмет, и теперь, кажется, я знала, во что именно она была превращена — это должна была быть черная роза. Я ощутила крошечный прилив торжества, по крайней мере, теперь мне было известно, что нужно искать. И буквы на лепестках что-то значили, лишь бы удалось расставить их в правильном порядке.

Я сидела и составляла из лепестков различные варианты: ИРЖПА, ЖПАРИ, ЖИРАП, ПРИЖА, РАПИЖ, ЖПИРА... Спустя полчаса я, раздосадованная, откинулась на спинку кресла. Не было таких слов. Может, у меня не хватало какого-то лепестка, или нескольких. Ведь я только-только собрала их, когда на поляну ворвался Лукас и утащил меня на своем коне. Я легко могла их обронить...

Но потом я увидела его — единственно-верное слово, которое можно было составить из этих лепестков. Я подалась вперед вся в нетерпении и разложила лепестки правильно. Посмотрев на работу рук своих, я улыбнулась. Как там говорил Лукас: лебединая песня сама пыталась общаться со мной? По какой-то неизвестной мне причине, она хотела, чтобы я нашла её. Итак... ПАРИЖ.

Я серьезно раздумывала о поездке в Париж. Можно было сесть в машину, сейчас же отправиться туда и не заморачиваться ни с какими авиабилетами. Но я понятия не имела, как туда добраться, я и так не спала почти всю ночь, поэтому сейчас мне совсем не хотелось садиться за руль.

Я смогла вздремнуть, пока солнце не выглянуло, а потом связалась с моим турагентом, чтобы обо всем договориться. Затем собралась, вернула арендованный автомобиль и заказала такси до аэропорта Мюнхена, не очень переживая из-за денег, потому что мечтала поскорее добраться до Парижа. Я была уверена, что лебединая песня где-то там. Если верить списку Бена, то Лиам, в тайне от меня, посещал Францию. А еще лошадка «написала» французское имя Анри Роль-Танги, значение которого мне еще только предстояло выяснить. Я не очень переживала из-за того, что моя Дюймовочка осталась в лесу. Похоже, она принадлежала тому месту, и она привела меня к розе. Наверняка, она уже сделала все, что должна была.

Я корила себя за то, что взглянула на лепестки в присутствии Лукаса. Он наверняка увидел их у меня в руке и сумел подобрать анаграмму. А потом он мог связаться с Беном и сообщить об этом. И Бен сейчас может быть уже в Париже. Я не знала, что именно буду там делать; единственной моей мыслью было начать с Анри Роль-Танги и попытаться разыскать его. Вряд ли их много проживает в Париже.

А еще, возможно, там был какой-нибудь памятник или статуя знаменитого коммуниста, и сам Лиам спрятал лебединую песню где-то неподалеку... Но это казалось невероятным. На самом деле, я думала, что вероятнее всего, черная роза спрятана в сейфе в каком-нибудь банке. Но с другой стороны, Лукас сказал, что Лиам вряд ли бы воспользовался банком. Хотя банк — это единственное возможное место, где можно было спрятать предмет и держать его там, сколько захочешь. Если бы роза осталась где-то в доступном месте, то у Лиама не было бы уверенности, что кто-то в итоге не наткнется на неё, пусть и случайно.

И с чего мне было доверять словам Лукаса? Все, что он сказал о лебединой песне, которую я слышала ночью, было ложью, чтобы сбить меня с курса. Я уже довольно наговорилась с банкирами и юристами после смерти Лиама, но ничего не теряла, проверив, был ли у него сейф в одном из банков Парижа.

Ожидая посадку на свой рейс в аэропорту Мюнхена, я едва не заснула на чемодане, поэтому, сев в самолет, отключилась еще до взлета. Когда мы приземлились в аэропорту Шарля де Голля, у меня было такое ощущение, что я всего на минуточку закрыла глаза.

К тому времени, когда я получила свой багаж и разобралась, как купить билет на поезд, чтобы попасть в центр города, я уже совершенно выбилась из сил. Хотя волнений теперь у меня поубавилась, ведь я путешествовала только с чемоданом, без футляра со скрипкой. Её обломки лежали упакованными в чемодане. Я решила пока оставить себе хотя бы их.

Я попросила своего турагента подобрать мне какой-нибудь недорогой номер в гостинице в центре, и зарезервировала одноместный номер для себя в отеле «Деламбре», в районе Монпарнас. Я добралась до гостиницы в полдень и единственное, чего мне хотелось больше всего на свете, это лечь в кровать и проспать остаток дня. Но я не могла себе этого позволить, зная о предстоящих мытарствах с банками. Потому я свалила вещи в другую комнату номера, предавшись кратким мукам ностальгии по дому, и оглядела спальню. А потом вышла в город с путеводителем по Парижу в сумке.

Выдался тяжелый, длинный, довольно унизительный день сурка, события которого повторялись раз за разом, из банка в банк. Каждый раз приходилось искать сотрудника, говорящего по-английски. Я объясняла, что недавно овдовела и хотела проверить, не держал ли мой покойный муж счет или ячейку в их банке. Где-то приходилось очень туго, потому что сотрудники банка требовали соответствующие документы, и только потом они проверяли, был ли у них открыт счет или заведена банковская ячейка на имя Лиама Грейси. А вот с банками поменьше таких проблем не возникало, они сразу же проверяли и сообщали, что такого человека нет в их базе данных. Но все они смотрели на меня, как на чокнутую. Во-первых, я определенно не была француженкой, а, во-вторых, у меня не было разумного объяснения, с чего я решила, что у моего покойного мужа, в тайне от меня, был счет в их в банке.

День был потрачен впустую, и, чтобы я окончательно пала духом, небесная канцелярия решила накрыть город дождем, стоило мне только выйти из отеля. Он так и лил, не прекращая, целый день. Мне хватило предусмотрительности прихватить с собой зонтик, прежде чем отправиться в тур по банкам, но к вечеру он промок насквозь. Как результат, следом вымокла и я. Волосы мокрыми сосульками прилипли к лицу, по щекам стекали капли дождя. Я была уверена, что всем своим видом напоминала утонувшую Владычицу Озера[16], и несколько человек на улице шарахнулось в сторону при виде меня.