— Иди, Криста, — повторил Питер.

Наконец-то она повиновалась. Криста видела в его глазах озабоченность, страх, требование, чтобы она подчинилась ему. Она повернулась и быстро вышла, не оглядываясь назад. Дверь, выходящая на улицу, закрылась за ней, и Питер увидел, как она окликнула желтое такси. На лице мужчины, стоявшего по ту сторону загородки, была нерешительность. Он шагнул было за Кристой. Потом двинулся к Моне. Потом неуверенно шагнул в сторону Питера.

Мозг Питера работал с невероятной быстротой. Зрение обострилось до чрезвычайности. Мона шарила глазами по толпе. То же самое делал и тощий мужчина, шедший рядом с ней.

Питер пошел ей навстречу.

— Мона!

— Да? Где Криста? Она с вами?

Мужчина, шагавший рядом с Моной, остановился. Он прислушивался.

— Вы привезли фотокамеры Браддока? — громко спросил Питер.

— Да, вот они. Я должна передать их Кристе. Где она? И кто вы такой?

— Она сказала, чтобы вы послали их экспресс-почтой Браддоку сразу же отсюда, из аэропорта. — Голос Питера дрожал от напряжения, он почти кричал.

— Тише, детка, я не глухая. Послушайте, мне велели…

— Криста сказала, чтобы вы отправили посылку экспресс-почтой прямо из аэропорта! — проорал Питер.

Лицо его было бледно, кулаки судорожно сжаты. Коричневый сверток Мона держала в руке.

В этот момент все и произошло. Откуда-то взявшееся дуло пистолета уперлось в спину Питера. Он почувствовал, как оно вжимается ему точно между лопатками. Из-за спины Питера вынырнула рука, и пальцы сомкнулись вокруг его шеи в районе сонной артерии. Мелькнул полицейский значок у него перед глазами.

— Не двигаться! Полиция.

Питер замер. В таком положении он наблюдал остальную часть представления. Мужчина, находившийся рядом с Моной, тоже вынул пистолет и ткнул им ей в бок. А коричневый сверток уже перекочевывал из рук Моны в руки офицера Отдела по борьбе с наркотиками.

— Вы арестованы, — объявил он. — Вы имеете право хранить молчание…

52

— Где Криста? — спросил Роб.

— Кристе пришлось уехать, — ответила Мэри.

— Значит, так это было спланировано?

— Так это случилось, дорогой.

Роб отнюдь не выглядел счастливым оттого, что так случилось. Он приехал сюда только потому, что Криста попросила его. Теперь же он оказался один на один с Мэри Уитни. Ничего хорошего из этого не получится, он был уверен.

— Почему бы нам не выйти из дома и не посидеть у бассейна? Такой прекрасный день, — сказала Мэри.

Она направилась к стеклянным дверям, действуя по принципу, что все ее пожелания являются одновременно и приказами.

Роб некоторое время колебался. Он должен был принять решение. Он может уйти. Сейчас же. Но это будет выглядеть оскорбительно. К тому же он не знает, что она хочет сказать ему. Возможно, хочет принести извинения, и гордячка Мэри Уитни предпочитает сделать это на тайной встрече, которую устроила Криста. Да, это вполне может быть. Криста не стала бы действовать таким макиавеллиевским способом, если бы не руководствовалась самыми чистыми побуждениями.

— Ладно, — сказал Роб без всякого энтузиазма и зашагал следом за ней.

— Я не видела тебя, — на ходу заговорила Мэри, оглядываясь на него через плечо, — с того неприятного маленького эпизода на берегу, когда я слишком бурно отреагировала… да, я думаю, это будет правильное определение… на тебя и на Лайзу.

Пока все идет хорошо. Роб ничего не ответил. Они дошли до большого зонта. Мэри уселась в кресло. Роб пристроился на краешке лежака.

— Может быть… я должна в некотором роде извиниться перед тобой.

Он улыбнулся. Не самое щедрое извинение, но для Мэри Уитни произнести и его наверняка было все равно что вырвать себе зуб.

— Все в порядке… — начал он.

— Нет-нет, не все в порядке, — сказала Мэри. — Вовсе не в порядке. На самом деле… все неправильно.

— Я не совсем понимаю, о чем вы, — Роб был в недоумении.

— Я хочу сказать, — заявила Мэри Уитни, — что ты связался не с той женщиной. — Она улыбнулась, но отнюдь не ласково.

Роб чуть не разинул рот. Нет, такого просто в жизни не бывает!

— С какой это женщиной я «связался»? И с какой женщиной мне следует «связаться»?

Он хотел прояснить все до конца.

— Неужели и так не понятно? Ты «связался» с Лайзой Родригес. А должен «связаться» со мной, — сказала Мэри с шутливым раздражением.

Роб рассмеялся над ее бесстыдной самоуверенностью. Кто эта женщина? Она что, с другой планеты?

— Мэри, я хочу сказать… мы действительно были вместе. Но это уже в прошлом. Мы заключили безумную сделку, сделали глупость, вот и все. То есть это вовсе не означает, что вы мне неприятны и что я вас не уважаю. Я восхищаюсь вашим талантом и всем, чего вы добились, но просто…

— Тебе просто не нравится трахать меня, — закончила за него Мэри. Голос ее звучал громко, слишком громко. Рот стал маленьким, слишком маленьким.

Роб встал и развел руками. Выдавил из себя бессильный смешок.

— Сядь, Роб, — скомандовала Мэри Уитни.

В ее голосе была невероятная сила. Горечь ее последней фразы была уже в прошлом. В мозгу у Роба вспыхнула лампочка тревоги. Впервые он заподозрил, что Мэри не совсем нормальна.

— Я хочу, чтобы ты выслушал меня, — сказала она со спокойной, ледяной улыбкой. — Есть старая поговорка — о том, что у каждого есть своя цена. Я в это верю. Иногда я думаю, что это единственное, во что я верю. Даже тебя, Роб, даже тебя можно купить.

Он прикрыл глаза, желая, чтобы всего этого не было. Дальше могло стать только хуже. Проблемы, возникающие в эту минуту, вызовут взрывную волну, которая захлестнет его жизнь, жизнь Лайзы, Кристы, всех.

— Да, закрой глаза, Роб, но слушай меня. Речь идет о важном. И думай. Я купила тебя на одну ночь, не так ли? Ты трахнул меня, чтобы спасти множество жизней, траханье кончилось, осталась только грязная память, но дети-то продолжают жить. Они где-то смеются, плачут и живут, не умирают, потому что ты одолжил мне в моем лимузине свой член. Над этим стоит подумать, не правда ли, Роб? Разве кто-нибудь еще из альфонсов спасал детские жизни? Это большое достижение. Ты должен гордиться собой.

— Будьте осторожны, Мэри, — сказал Роб.

В нем поднималась злость, которая вытеснила ощущение неловкости от того, что кто-то, какая-то женщина способна вести себя таким образом.

— Я всегда осторожна, дорогой, даже когда безрассудна. Поэтому я всегда добиваюсь того, чего хочу.

Роб посмотрел ей в глаза, пытаясь понять, что происходит. Перед ним была новая Мэри Уитни. Раньше он видел насмешливую, пресыщенную Мэри Уитни, всегда готовую посмеяться над напыщенностью жизни. Видел он и раненую Мэри Уитни, неспособную на людях справиться с обуревавшими ее чувствами. И та и другая временами были неприятны, но он находил им извинение. Он полагал, что Мэри ведет себя как эксцентричная дама, которая, при всей своей испорченности, никому не желает зла. Теперь он вовсе не был уверен, что его собственное, да и всеобщее мнение о Мэри Уитни справедливо. Из глубин ее натуры поднималось нечто мерзкое. Весьма мерзкое.

— Нельзя покупать людей, Мэри. Не понимаю, как можно даже пытаться делать такое.

Злоба поползла по ее лицу, как лучи восходящего солнца. Красное зарево на утреннем небе — предостережение морякам.

— Ах ты, ублюдок! — вдруг заорала она. — Ты что, не видишь, что я люблю тебя? Я, Мэри Макгрегор Уитни, люблю тебя, жалкое ничтожество, а я всегда получаю то, что хочу. Ты слышишь?!

— Вы больны, Мэри, — мягко проговорил Роб. — Я на самом деле так думаю. По-моему, вам нужна медицинская помощь. О чем вы говорите? Понимаете ли вы сами, что говорите? Вы называете меня ничтожеством и тут же говорите, что любите меня… Что это значит, Мэри? Это же чепуха. Вы говорите чепуху.

Мэри отвела взгляд. Объяснений этому не было. Она не знала, почему она хочет его. Это просто извращение. Это хуже, чем необъяснимо, это настоящая трагедия. Он такой молодой, что почти мог бы быть ее сыном. Что бы он ни думал, ни говорил и ни делал, это не имеет ничего общего с ее мыслями, поступками или словами. И тем не менее она не может думать ни о чем, кроме него. По утрам она думает о его теле, ночью вспоминает его запах, вспоминает, как великолепен он обнаженный. Мечтает о красоте его души. В своих ночных кошмарах она теряет его, в своих восхитительных фантазиях владеет им.

Ее соперница, Лайза Родригес, прокралась в глубины темных мыслей Мэри Уитни, наполнила их кровью, жаждой мести, музыкой зла. Это называется наваждением. Иногда это случается. Наваждение делает разумного человека безумным, хорошего — дурным, счастливого — несчастным, оно превращает шутку, называемую жизнью, в трагедию, в проклятье.

Мэри постаралась, чтобы голос ее не дрожал.

— Я должна иметь тебя, Роб! Чего хочешь ты, не имеет значения. Это ничто по сравнению с силой моего желания.

Он только смотрел на нее. Как человеческое существо она для него уже не существовала. Роб смотрел на нее так, словно она была змеей, исполняющей танец отчаяния.

— И вот что я сделаю, — продолжала Мэри. — Я создам фонд, который будет называться «Фонд Роберта Сэнда», с капиталом в сто миллионов долларов. Ты будешь возглавлять этот фонд и будешь тратить его средства как тебе вздумается. На любую благотворительность, на любые религиозные организации. В обмен на это ты женишься на мне и будешь жить со мной в течение года. И мы будем любовниками, когда бы я ни сказала, когда бы ни захотела. Ты никогда больше не увидишься с Лайзой Родригес. За каждый год, прожитый со мной после этого первого года, я буду добавлять в твой фонд двадцать миллионов. Ты принесешь себя в жертву, — продолжала она, и глаза ее загорелись странным светом. — В жертву, как Христос принес себя в жертву на кресте. Эмоционально ты умрешь, чтобы другие могли жить, процветать и размножаться. И, может быть, с годами научишься любить меня так, как я люблю тебя… И из горя родится добро, которое засияет так ярко, что затмит собой свет солнца.