Приехали Эрик с Ларсом и даже Ингрид со своим выводком. Оуэн с Карен, уладившие свои проблемы до рождения второго сына, естественно, не присутствовали. Однако подарок Оуэн все-таки прислал – длинный серебряный нож с выгравированными на лезвии датой свадьбы и именами Рика и Энни. К ножу прилагалась записка: «Этот – для кекса». Прочитав ее, Рик, к немалому удивлению Энни, расхохотался...

Рик прошел на кухню. Здесь обнаружились следы Энни: кружка свежезаваренного кофе, а рядом с ней – сложенный вдвое листок бумаги бледно-розового цвета. Рик взял записку, ощутив при этом слабый ванильный запах, и открыл ее.


«Дорогой Рик! Я тебе говорила в последнее время, как сильно тебя люблю? «


Улыбнувшись, Рик прислонился к столу.


«Говорила, что мне приятно слушать ваши с Хизер голоса, даже когда вы спорите? Говорила, что мне нравится слушать даже ее хихиканье, когда она болтает по телефону со своим парнем? И как мне приятно, что ты понимаешь, что твоя маленькая дочурка подрастает и каждый день утверждает себя как личность, но все-таки пребываешь в растерянности по этому поводу? Говорила, каким ты бываешь красивым, когда у тебя в эти минуты на лице появляется такое беспомощное выражение? «


Рик довольно хмыкнул, хотя при упоминании о Хизер и ее дружке испытал привычное беспокойство. Как он ни пытался, ничего не мог с собой поделать: при виде мальчишек, которых Хизер приводила домой, у него возникало желание вытрясти из них душу. Пусть только попробуют сделать ей какую-нибудь пакость! Он их в бараний рог согнет!

Рик вернулся к благоухающей записке Энни.


«Говорила ли я тебе в последнее время, как мне приятны твои молчаливая поддержка и понимание при урегулировании вопросов относительно продажи Холлоу городу? Как я благодарна тебе за терпение, с которым ты воспринял мои колебания относительно того, чего я хочу: то ли писать детские книжки, то ли открыть собственную фотостудию? Говорила ли я тебе, как я была счастлива в наш медовый месяц и что я его никогда не забуду? «


«О да, мы и в самом деле шикарно провели время во время медового месяца», – улыбнулся Рик. Обеды и ужины в маленьких ресторанчиках провинциальных городков, долгие прогулки по берегам озера Мичиган и, естественно, безудержное занятие любовью в чистеньком номере гостиницы.


«Говорила ли я тебе о том, как счастлива, что ты привез меня домой? «


Прочитав эти слова, Рик почувствовал, как у него перехватило дыхание. Сложив записку, он сунул ее в карман джинсов.

– Энни! – крикнул он, направляясь к лестнице, ведущей в комнату на чердаке, которую Энни превратила в свой кабинет. – Ты наверху?

– Я на крыльце.

Взяв ветровку, Рик вышел на крыльцо. Энни стояла у перил в своей воздушной юбке и его футболке и смотрела вдаль, на сжатые поля.

– Я получил твою записку, – проговорил Рик, как говорил всегда, когда прочитывал маленькие любовные послания, которые Энни ему оставляла.

– Я знаю, – улыбнулась она в ответ. Волосы ее были все еще немного растрепаны после их занятий любовью, со щек не сошел румянец.

Невыразимая нежность взметнулась в груди Рика. Подойдя к Энни сзади, он заключил ее в объятия и нахмурился: руки Энни, коснувшиеся его груди, были холодными как лед.

– Где твой свитер? Сейчас октябрь, а не июль.

– Мне не холодно. – Энни запрокинула голову, положила ее Рику на плечо и, по-прежнему улыбаясь, позволила себя поцеловать. – А вот тебя, дорогой, ветровка от холода не спасет, если ты не надел под нее рубашку.

Рик фыркнул:

– Рядом с тобой мне так жарко, что, если бы я даже стоял голым в снегу, я бы не замерз. – Энни улыбнулась, и Рик снова ее поцеловал. – А что ты здесь делаешь?

– Любуюсь открывающимся видом. О Господи, как же здесь красиво осенью! Вы, Магнуссоны, ничего не делаете наполовину. Даже если Оле и был чудаковатым скупым стариканом, чувство романтизма было ему не чуждо.

Рик рассеянно коснулся подбородком ее мягких волос и попытался взглянуть на раскинувшийся пейзаж ее глазами. Повсюду, насколько хватало глаз, позднее осеннее солнце окутывало окрестности золотистым светом. С растущего во дворе клена один за другим слетали желтые листья, а вот величественный старый дуб по-прежнему был покрыт, как мантией, ржаво-коричневыми листьями и не спешил их сбрасывать. Похожие на золотые монеты листья высокой осины и ярко-красные – низенького куста казались на фоне белоснежного гаража ослепительно прекрасными.

– А знаешь, я тебе еще кое-что написала, – вывел его из задумчивости тихий голос Энни.

– Что же?

– Маленькую приписку к моей записке, но я хотела отдать ее лично.

Рик, заинтригованный, вскинул брови:

– Вот как? И где же эта приписка?

– В одном месте, которое находится рядом с моим сердцем. Ага, Энни решила поиграть в прятки! Что ж, с превеликим удовольствием. Рик обожал ее игры.

Отступив назад, Рик окинул Энни внимательным взглядом. Единственный карман, который он заметил, был на футболке, плотно обтягивающей высокую грудь, и он осторожно положил руку на мягкий, теплый холмик. И хотя тотчас же раздался хруст бумаги, который ни он, ни Энни не могли не услышать, Рик спросил:

– Горячо или холодно?

– Конечно, горячо, – рассмеялась Энни. Усмехнувшись, Рик сунул руку в карман футболки и, прежде чем вытащить записку, провел пальцами по упругому соску. Он бросил взгляд на розовую бумажку, чувствуя все возрастающее любопытство.

– Ну же, – поторопила Энни, – открывай. Рик медленно развернул бумажку.


«Говорила ли я тебе, что ты скоро станешь папой? И как я счастлива, что внесу свой вклад в следующее поколение Магнуссонов на ферме Блэкхок-Холлоу? «

Ухватившись за деревянную колонну, чтобы не упасть, Рик с такой силой сжал ее, что почувствовал, как недавно вырезанное сердце врезалось в ладонь, Энни смотрела на него, и ее темные, как лесная чаща, глаза светились радостью и неуверенностью. Рик открыл было рот, чтобы хоть как-то отреагировать на ее сообщение, но счастье и изумление нахлынули на него так стремительно, что он не в силах был произнести ни слова.

– Ты рад, что у нас будет ребенок? – спросила Энни, слегка нахмурившись.

– Да, – с трудом выдавил из себя Рик и, откашлявшись, уже нормальным голосом произнес: – Энни, детка, ты умеешь поразить человека так, что он теряет дар речи. Когда?

– В конце мая.

– Весной. О Господи... ребенок! – Рик взъерошил рукой волосы и внезапно почувствовал нечто вроде паники. – Знаешь, Хизер на дыбы встанет, ей уже осточертело быть сиделкой.

– Знаю.

Рику вдруг припомнились та радость, которую принесло ему отцовство, и все те ошибки, которые он совершил. Но за шестнадцать лет, прошедших с тех пор, как он впервые взял на руки своего первенца, когда сам еще был зеленым юнцом, он многому научился.

– На сей раз ничего не будет для меня важнее жены и детей. Обещаю тебе.

– Я знаю.

Поцеловав Энни в лоб, Рик коснулся рукой ее живота.

– Если хочешь, я найму кого-нибудь помогать мне на ферме.

– Зачем? Я прекрасно вожу трактор, – заметила Энни, стараясь казаться серьезной. – И уже учусь без смеха произносить «доильный стакан». – Тем не менее при этих словах она улыбнулась. – А скоро, бьюсь об заклад, я буду быстрее тебя доить коров.

– Так что ты скажешь, Энни?

Она крепко его поцеловала.

– Скажу, что я у тебя есть. Так что тебе еще нужно?

Рик расхохотался:

– Только еще один поцелуй. – И, когда Энни с готовностью выполнила это пожелание, присовокупил: – И, пожалуй, сандвич. После любви мне всегда жутко хочется есть.

– А подождать не можешь?

– Но ты тоже, наверное, проголодалась. Ты же сейчас ешь за двоих... – В этот момент рука Энни потянулась вниз, коснулась ширинки его джинсов, и у Рика перехватило дыхание. – Могу, – сдавленно прошептал он.

– Рик!

– Да?

– Я люблю тебя.