Мишель Жеро - Жаркая ночь

– Значит, у тебя сейчас есть все необходимые доказательства?

– Не совсем. Нет веских улик, достаточных для того, чтобы уличить одного из самых уважаемых генералов страны в убийстве. – Энни принялась собирать бумаги. – Но никто не запрещает мне задать несколько вопросов и заставить людей задуматься.

– А это означает, что ты закончила свою книгу.

На мгновение Энни замерла, потом продолжила возню с бумагами.

– В основном да. Осталось лишь кое-что доработать. Помолчав немного, Рик спросил:

– Может, отправимся на боковую? Ужасно устал.

Энни кивнула, и, гася по дороге свет, они прошли в спальню и забрались под прохладные простыни. Энни прижалась к Рику, напряженно лежавшему рядом, надеясь, что он хоть немного расслабится, поцелует ее, обнимет. Сегодня она как никогда нуждалась в его поддержке.

Однако Рик не сделал ни малейшей попытки к ней прикоснуться, и все сомнения и страхи вновь нахлынули на Энни, не давая покоя.

– В тот день, когда он погиб, Льюис написал матери письмо, – заговорила она в темноте. – Он так и не отправил его, однако оно оказалось среди его личных вещей, и армейское командование в конце концов распорядилось отослать его родным.

Рик промолчал, и Энни приняла его молчание за заинтересованность.

– Когда он писал это письмо, он был очень расстроен. И мне всегда не давала покоя мысль: почему? Теперь я это знаю.

– И о чем говорилось в этом письме? – спросил Рик.

– «И прежде чем заснуть, а во сне увидеть такое, что не дай Бог увидеть никому, я в очередной раз напоминаю себе, что следует поступать по справедливости, невзирая на последствия». Последние три слова он подчеркнул.

Воцарилось долгое молчание. Наконец Рик нарушил его:

– Похоже, он поступил по справедливости.

– И поплатился за это собственной жизнью! И всем, что было ему дорого.

Энни вздрогнула, и Рик прижал ее к себе.

– Ты все время была права, Энни. Теперь Льюиса будут считать героем, кем он на самом деле и является. Справедливость всегда восторжествует, если не сразу, то через много-много лет.

– Спасибо за то, что понимаешь. – Энни очертила на его груди круги кончиками пальцев раз, другой, третий и, собравшись с мужеством, прошептала: – Рик, нам нужно поговорить. Я должна сказать тебе...

– Не нужно. Я не хочу говорить ни о твоем отъезде, ни о Льюисе. Я слишком устал. – Внезапно выпустив Энни из своих объятий, Рик повернулся к ней спиной. Словно пропасть пролегла между ними. – Спи, Энни, то, что ты хочешь мне сказать, может подождать. – Помолчав, он тихонько добавил: – Пожалуйста.

«28 ноября 1832 года.

Янгстаун, штат Огайо

Выражаю вам искреннюю благодарность за то, что переслали нам последние письма нашего дорогого мальчика. Не сочтите за дерзость, сэр, но у меня к вам еще одна просьба. Не могли бы вы хотя бы в нескольких словах сообщить нам о том, каким был наш мальчик, когда вы в последний раз его видели. Какое было у него настроение, был ли он здоров телесно и духовно? Распускают слухи, сэр, которые мне невыносимо вам пересказывать».

Из письма миссис Августины Хадсон

Аврааму Линкольну

Рик направился в кухню, откуда доносился жизнерадостный голос Энни, ворковавшей по-французски:

– Добрый день! Месье Вагнера, пожалуйста.

Рик остановился в дверях как вкопанный, недоуменно глядя Энни в спину. С чего это ей вздумалось говорить по-французски?

– Да. Меня зовут Аннора Бекетт. Спасибо. – Она облокотилась о стол и принялась покачивать ногой. – Бонжур! Привет, Рэнди. Это Энни. Я получила твое сообщение. Да, буду в Монреале, как и договаривались, к октябрю.

Рик вошел в кухню, и Энни стремительно повернулась, не отрывая от уха телефонной трубки. Взгляды их встретились.

– Угу, да... Мне тоже не терпится с тобой поработать. Послушай, я сейчас не могу говорить. Через несколько недель я тебе перезвоню, договорились?

Энни положила трубку, машинально медленно похлопала по ней рукой и снова посмотрела на Рика:

– Перед отъездом я оплачу междугородные переговоры. Рик молчал, боясь, что если заговорит, то голос его дрогнет. Подойдя к кофеварке, он налил себе полную кружку кофе.

– Прости, что пришлось воспользоваться твоим телефоном. – Говоря это, Энни снова взяла трубку – Рик услышал длинный гудок – и снова начала набирать номер. – Столько еще нужно сделать, а время поджимает.

Рик по-прежнему молчал, пытаясь обуздать приступ ярости.

– Да, я подожду, – деловито проговорила у него за спиной Энни.

Несколько секунд прошло в полном молчании, прежде чем Энни тихонько сказала:

– Похоже, ты сегодня в плохом настроении, Рик. Только тогда он обернулся.

– А с чего мне быть в хорошем? Под ногами у меня путаются десятки каких-то посторонних людей, весь день в дверь моего дома кто-то ломится, чертов телефон звонит не переставая, а теперь еще и толпа индейцев пикетирует мои поля.

Энни захлопала глазами, делая вид, что чрезвычайно удивлена. Потом опустилась на стул, заложила ногу на ногу и заявила:

– Они лишь хотят, чтобы останки женщины были возвращены племени и должным образом перезахоронены. И никакие они не пикетчики, Рик, а активисты.

– Можно подумать, что кто-то сейчас сможет доказать, к какому племени она принадлежала, – буркнул Рик. – По-моему, эти люди притащили с собой репортеров для своих личных целей.

– Ничего подобного, эти люди пытаются восстановить справедливость, даже если тебе это кажется нелепым. – Энни метнула на него яростный взгляд. – Тебе и мои поиски Льюиса казались нелепыми.

Единственное, что Рику хотелось сделать, так это удариться головой о кухонный буфет и взреветь от отчаяния. Вчера его угораздило сделать Энни одно замечание, на которое она до сих пор злится.

– Я лишь сказал тебе, чтобы ты была поосторожнее. Эти индейцы могли заявиться сюда не для того, чтобы им выдали останки...

– О Господи! Ну хватит уже! – воскликнула Энни, перебив его. – В могиле, на которую мы с тобой случайно наткнулись, лежат двое: женщина с проломленным черепом и сломанными перед смертью руками и ребрами и офицер, заколотый штыком, хотя семье его сообщили, что он дезертировал. Ты мне говоришь, что Льюис не пытался ее защитить, что он был убит вовсе не поэтому. Ты мне говоришь, что армейское начальство...

– Я тебе ничего не говорю! – крикнул Рик, не в силах больше сдерживаться.

В последние несколько дней он очень мало спал, однако его плохое настроение объяснялось не только усталостью и присутствием на его территории нескольких журналистов и пикетчиков... О Господи, когда же это наконец кончится?

Тем утром понаехали телевизионщики из Мадисона и Милуоки. Как же, такое грандиозное событие – извлечение останков! Рику стоило шепнуть только слово полицейским, и все эти активисты, представители прессы, в общем, любители совать нос в чужие дела, были бы выдворены из Холлоу. Но ради Энни он не стал этого делать. Назойливые журналисты – это какая ни есть, а все же реклама, кроме того, как постоянно талдычит Декер, история принадлежит народу.

Так что, если бы он выгнал всех со своей земли, на него стали бы косо смотреть, к великой радости Декера. Ну уж нет, такого удовольствия он этому подонку не доставит!

– Рик!

Он поднял голову: – Что?

– Не мучай ни себя, ни меня, – тихо проговорила Энни. – Ты же всегда знал, что я должна буду уехать. Я не могу... – Оборвав себя на полуслове, Энни бросила в трубку: – Все еще жду, спасибо.

Рик с трудом заставил себя не выхватить трубку у нее из рук или вообще не размозжить чертов аппарат о стену.

– Чего ты не можешь, Энни?

– Ради Бога, Рик! Ты…

– Па-па! – донесся со второго этажа оглушительный крик Хизер, перекрывая звуки пианино и заливистого девчоночьего смеха.

Задрав голову вверх, Рик взъерошил рукой волосы.

– Что? – раздраженно ответил он.

– Мы едем в город?

– Нет!

Последовало молчание, потом осторожный ответ:

– Ладно, только не кричи.

О Господи, только Хизер ему сейчас недоставало!

И зачем он согласился свозить ее с подружками в город? Не до них сейчас. В Холлоу черт знает что творится, да и с Энни нужно разобраться.

– Хоть стреляйся! – пробормотал Рик и бросил взгляд на Энни. Та по-прежнему стояла, прижав трубку к уху.

С того дня, когда Криста с Рупом очистили останки Льюиса и отослали их в лабораторию в Мадисоне, Энни часами висела на телефоне, разговаривая с городскими властями Янгстауна и с Советом по делам ветеранов, организуя перезахоронение со всеми воинскими почестями.

– Дай телефону немного отдохнуть, – бросил Рик, вдохновленный внезапной идеей. – Поехали с нами в город.

– Рик, я жду по крайней мере с дюжину звонков. Я не могу отлучиться из дома.

– Ты же купила автоответчик, – заметил Рик. – Пусть он и принимает сообщения.

– Ты приглашаешь меня только потому, что не в состоянии долго находиться рядом с собственной дочерью.

– Это точно. – Сверху снова донесся взрыв хохота. – Но не только, я очень хочу, чтобы ты со мной поехала. Очень.

– А это надолго? – нахмурилась Энни.

– До самого вечера. – И Рик обреченно застонал. – Ну пожалуйста!

С улыбкой повесив телефонную трубку, Энни насмешливо бросила:

– Неужели вы боитесь девчонок, Рик Магнуссон? Такой большой, сильный парень – и боится.

Рик открыл было рот, чтобы возразить, но передумал.

– Черт подери, и в самом деле боюсь. – Сверху донеслось хихиканье, потом все ближе, ближе... О Господи, спускаются! – Прошу тебя, Энни!

– Ну как я могу тебе отказать?

Четверть часа спустя, усадив девчонок – Хизер, Тамару и Эрин – на заднее сиденье пикапа, а Энни на переднее, Рик завел машину и направился в город.

Девчонки настояли на том, чтобы настроить приемник на какую-то станцию, передающую рок-музыку, и попросили включить ее погромче. Рик не возражал. Лучше уж слушать музыку, чем их непрерывную стрекотню.