Мишель Жеро - Жаркая ночь

«Поцелуй меня».

«3 апреля 1832 года.

Казармы Джефферсона,

Сент-Луис

У меня есть для тебя сюрприз, но какой, ты узнаешь, только когда мы снова встретимся. Могу лишь намекнуть: в один прекрасный день эта маленькая вещица, которую я ношу поближе к сердцу, будет олицетворять собой все мои надежды и мечты».

Из письма Льюиса Хадсона мисс Эмили Оглторп

Энни сидела на кровати, застыв в напряженном ожидании. Вот с веранды донеслись шаги Рика, раздался знакомый скрип входной двери, потом голос Рика позвал ее, и наступила тишина.

Вот бы сейчас вскочить, броситься на кухню, схватить злосчастную записку и порвать ее. Увы, поздно...

– Энни!

Скрипнула первая ступенька лестницы, потом вторая, третья. Рик медленно, но неумолимо приближался. Поерзав на кровати, Энни повернулась лицом к открытой двери и потянула за вырез кофточки, прилипшей к вспотевшему телу. Несколько секунд спустя на окрашенную в белый цвет стену упала длинная тень.

– Энни, ты здесь?

Она не ответила. С порога он и так прекрасно видел, что она сидит на кровати, обхватив руками колени. Войдя в комнату, Рик остановился.

При виде его сердце Энни заколотилось как бешеное. Как же он красив! На нем были ее любимая рубашка – от слишком частых стирок она немного села – и джинсы, плотно облегавшие его мощные, мускулистые ноги. Влажные от пота волосы курчавились на шее и на висках.

– Я прочитал твою записку, – проговорил Рик.

Энни глубоко вдохнула сладкий запах, ворвавшийся в комнату сквозь распахнутое окно.

– Я в этом не сомневалась.

Взъерошив рукой волосы, Рик медленно направился к кровати.

– Я думал, ты на меня злишься.

– Уже нет, – улыбнулась Энни. – Можешь радоваться.

– Я был в поле, там так жарко, – заметил Рик. Он взглянул на свои руки, потом снова перевел взгляд на Энни. – Мне нужно принять душ.

– Рик, ты меня устраиваешь такой, какой есть. Таким ты мне нравишься.

На лице Рика отразились попеременно и гордость, и сомнение, словно он хотел поверить Энни, но не мог. Эта неуверенность в себе тронула ее до глубины души. Если бы только он мог видеть себя ее глазами, восхитительно сильного и крепкого, стоявшего в грязноватой рабочей одежде на фоне девственно-белой стены. Осененная внезапной идеей, Энни соскочила с кровати:

– Можно тебя сфотографировать?

Рик прищурился:

– Это еще зачем?

– Потому что ты очень красивый, – совершенно искренне ответила Энни и с удовольствием заметила, что он покраснел. – Ну пожалуйста, Рик. Я хочу запомнить тебя таким, какой ты сейчас.

На секунду воцарилось молчание, после чего Рик, взглянув на свои руки, заметил:

– Но я не очень чистый.

– Разве ты стыдишься своей работы?

Рик замер и, гордо вскинув голову, отрезал:

– Нет, черт побери!

– Тогда в чем же дело? – Он промолчал, и Энни взяла фотоаппарат. – Ну так как?

– Давай.

– Только не позируй, – предупредила Энни, наведя на него объектив.

Она уже знала, что, когда Рик преодолеет застенчивость перед камерой, снимать его будет одно удовольствие. Такие люди – с правильными чертами лица, из которых энергия бьет ключом – обычно очень фотогеничны. Когда Рик скрестил руки на груди, желая как можно выгоднее преподать свое стройное, мускулистое тело, она ухмыльнулась:

– Отлично. Если для журнала «Плейгерл» понадобится красавчик фермер со Среднего Запада, обязательно позвони и предложи свою кандидатуру.

Рик расхохотался, что ей и требовалось, и Энни щелкнула, надеясь, что ей удалось ухватить великолепный контраст гордости и веселья.

– Это означает, что ты попросишь меня снять рубашку?

В голубых, искрящихся смехом глазах сверкнул вызов.

– Давай!

Не упускать же такую возможность – лишний раз насладиться созерцанием его потрясающего тела!

Стянув через голову рубашку, Рик отшвырнул ее в сторону. О Господи, какая же у него великолепная грудь! Так и хочется погладить ее и поцеловать. Энни вспомнилось, как она прикасалась к нему на веранде, и она словно воочию ощутила гладкую кожу, жесткие курчавые волосы, упругие мышцы.

– Может, мне еще и джинсы расстегнуть, чтобы фотография получилась поинтереснее?

И, нимало не смущаясь, Рик расстегнул на джинсах молнию. Восхищенному взору Энни предстали плотно облегающие тело трусы, ослепительно белые на загорелой коже, узкая, как стрела, полоска золотистых волос, ведущая к...

Чувствуя, что ее будто опалило огнем, Энни поспешно отвела взгляд и подняла фотоаппарат.

– . Владелец молочной фермы – эксгибиционист. Такое не каждый день увидишь, – пошутила она. – И не слишком зазнавайся, знаю я тебя.

– Еще не знаешь, но, думаю, очень скоро мы это исправим.

По телу Энни пробежала сладостная дрожь. Во взгляде Рика читалось непреклонное упорство. С таким вот упорством его предки викинги преодолевали Северное море, завоевывали дикие прерии. А теперь это врожденное упорство сосредоточено на одной-единственной цели – на завоевании ее, Энни.

Она обречена!

Усмехнувшись, Энни спряталась за фотоаппаратом, нацелилась им на мужчину, способного свести с ума кого угодно, и, поставив освещенность на максимум, щелкнула. Рик, обласканный солнцем и ветром, выгоднее всего получится при ничего не приукрашивающем и не скрывающем солнечном свете.

Энни сделала еще несколько снимков, после чего Рик, широко расставив ноги, по-мальчишечьи присвистнул. Внезапно острое желание пронзило Энни, и она судорожно сглотнула.

– Вижу, ты уже вошел во вкус, – заметила она. Глаза Рика озорно сверкнули.

– Еще нет, но, думаю, не долго ждать.

И прежде чем Энни успела ответить на его остроту, направился к ней. В видоискатель Энни видела, как он подходил все ближе и ближе и наконец заслонил объектив своим телом. Все погрузилось во мрак. Энни захотелось убежать, однако она подавила в себе это желание и осталась на месте. Внезапно она почувствовала, как Рик стащил с ее шеи фотоаппарат.

– Что ты делаешь? – изумленно спросила она, во все глаза глядя на него.

– Теперь моя очередь тебя снимать. – Он повернул фотоаппарат объективом к себе и внимательно осмотрел его. – Вот эту кнопку нажать?

Со спокойствием, которого вовсе не ощущала, Энни вскинула брови:

– Фотографировать несколько сложнее, чем ты себе представляешь, но да, если ты нажмешь на эту кнопку, получится снимок.

– Отлично.

Он поднял фотоаппарат, и Энни, которая не расставалась с этим стареньким фотоаппаратом со школьной скамьи, неожиданно для себя оказалась прямо перед объективом, хотя сама не знала, нравится ей это или нет.

– Распусти волосы, – тихо попросил Рик. Несколько секунд Энни колебалась. Потом, протянув руку, вытащила из волос заколку, и тяжелая теплая волна тотчас же окутала плечи, и несколько прядей прилипло к влажной шее.

– Прекрасно... а теперь расстегни кофточку, медленно и непринужденно.

– Постой-ка. – Беспокойство исчезло, уступив место подозрению. – Ты просишь меня раздеться перед объективом?

– Не прошу, а говорю, чтобы ты это сделала.

– Как же! Так я и позволю тебе снимать меня в таком виде! – фыркнула Энни.

– Ты же меня снимала.

– Это совсем другое дело и...

– Ничего подобного.

– Я хочу сказать, что ты можешь запросто снять рубашку, потому что тебе нечего показывать... то есть... тебе есть что показать, у тебя очень красивая грудь, но...

– У тебя тоже, – снова перебил ее Рик и, покрутив объектив, довольно хмыкнул. – Назови мне хотя бы одну уважительную причину, по которой ты не можешь расстегнуть передо мной кофточку.

– Ну, во-первых, в один прекрасный день я могу стать знаменитой, и ты продашь эти снимки какой-нибудь бульварной газетенке за миллион баксов, а потом напишешь мемуары, полные гнусных подробностей, о том, как мы безудержно занимались любовью душными летними ночами...

Оборвав себя на полуслове, Энни замолчала.

– Эй, ну продолжай же! Мне хочется поподробнее услышать о том, как мы занимались любовью.

– Рик! – укоризненно воскликнула Энни, и краска стыда залила ей щеки.

– Да брось ты, Энни! Дай мне еще раз пережить свои фантазии.

Пораженная и заинтригованная, Энни уставилась на него:

– Какие фантазии? Ты так меня себе представлял?

– Ну да. И в основном как ты раздеваешься, а я за этим наблюдаю.

– А знаешь, ты прав, – проговорила Энни, и воображение услужливо подсказало ей такую картину: Рик, перебросив ее через плечо, уверенно шагает по летнему полю, сплошь поросшему маргаритками и цикорием, а потом они занимаются любовью под ленивое жужжание пчел, окутанные ароматом сена. – Если мы собираемся с тобой поразвлечься, нужно все делать по правилам, со всякими фантазиями и всем прочим.

И под недрогнувшим дулом собственного объектива она принялась расстегивать кофточку. Добравшись до середины, Энни услышала знакомый щелчок и жужжание, и рука ее непроизвольно дрогнула.

– А теперь постой вот так, только не запахивайся. Приблизившись, Рик сделал еще один снимок, после чего, улыбнувшись, принялся стягивать блузку с ее плеч. Энни сцепила впереди себя руки, и блузка скользнула к талии, да так и повисла вокруг нее. Энни же осталась лишь в красном атласном лифчике и цветастой юбке.

– Какая же ты красивая! – воскликнул Рик, опуская фотоаппарат. Взгляд его скользнул по ее телу. Энни лихорадочно облизнула губы, не веря в то, что происходит.

– Что дальше? – тихо спросила она.

Рик склонил голову набок, словно размышляя над ее вопросом.

– Сними юбку.

Секунду помешкав, Энни спустила юбку, чувствуя, что дыхание перехватывает, а сердце исступленно колотится – вот-вот вылетит из груди.

– А теперь?

– Ложись на кровать, – приказал Рик.