Оливия Стилл - Жара в Архангельске-3

— Спасибо, — поблагодарил он, — Ты очень хорошая…

— Да ладно тебе, — отшутилась она, ставя перед ним тарелку с пельменями, — Ешь быстрее, а то они и так уже почти остыли.

Ярпен положил на стол вилку и, не отрываясь, смотрел на Оливу.

— У тебя потрясающие волосы, — тихо произнёс он, — Ты как львица…

Почувствовав, что разговор пошёл не в том направлении, Олива сухо спросила Ярпена, почему он расстался с Региной.

— Видишь ли, — вздохнув, ответил он, — Я думал, что я в неё влюблён. Вернее, сам себе пытался это внушить. Но не смог…

— А зачем же надо было себе это внушать? — строго спросила Олива.

— С Региной мы познакомились на форуме, — сказал он, — У неё был очень тяжёлый период в жизни, умерли родители. Она несколько раз вскрывала себе вены. И я подумал, что смогу чем-то помочь ей. Так мы начали с ней встречаться…

— Но полюбить по-настоящему ты её не смог, — сказала Олива, — Выходит, ты был с ней только из жалости…

— Выходит, что так, — ответил Ярпен, — Но я пытался полюбить её. Не знаю, что это, может быть, леность души, но не было у меня этого чувства… Регина не виновата, она прекрасный человек, виноват только я один, что не смог полюбить её по-настоящему, и у меня не хватило мужества вовремя признать это.

— Значит, выходит, что ты ей оказал медвежью услугу, — сделала вывод Олива, — Встречаться с человеком из жалости, не из любви, но из желания только помочь — всё равно что нищему подавать. Жалость унижает — я тебе это говорю, потому что знаю на собственном примере. Думаешь, человек тебе за это будет благодарен?

— Может быть, в чём-то ты и права… — помолчав, сказал Ярпен, — Но я не мог допустить того, чтобы человек сам себя ценить перестал.

— Знаешь, я считаю, что уж коли ты начал принимать участие в чужой судьбе, то участвуй в ней до конца, или же не участвуй вообще, — сказала Олива, — Зачем же надо было начинать с ней встречаться, чтобы потом бросить её?

— Я не бросал её, — ответил Ярпен, — Она ушла от меня сама.

— Не все женщины уходят для того, чтобы уйти. Многие уходят для того, чтобы их вернули…

— Может быть. Но я не стал её удерживать, — сказал он, — Главное, что это было её решение. Слава Богу, теперь у Регины всё хорошо, она нашла себе молодого человека, и я искренне рад за неё…

Олива почувствовала, что устала от этого пресного и аморфного Ярпена. Хоть он и был «огонь, мерцающий в сосуде», хоть и писал он потрясающие, красивые стихи, и сам он был очень чуток, нежен, внимателен и добр — Ярпен относился к тем редким в наш век кибернетики патологически-добрым парням, которые мухи не обидят и любят каждую травинку — в нём не хватало какой-то соли и остроты, которая сделала бы пикантным это блюдо, и которая делает мужчин особо привлекательными для всех женщин. Ярпен был как тот воздушный белый шоколад, который он приносил Оливе каждый день, и с чем они сейчас пили чай — сладкий, вкусный, но тошнотворный, если его съесть слишком много.

— Ладно, пойдём спать, — Олива встала из-за стола, — А то уже третий час…

Она быстро прошла по коридору, остановилась у дверей Никкиной спальни и, пожелав Ярпену спокойной ночи, хотела было скрыться за дверью, но дверь почему-то не закрывалась. Олива, сразу не сообразив, в чём дело, ещё раз налегла на дверь, и тут только увидела, что в проёме зажат Ярпен — он-то и препятствовал полному закрытию двери.

— Ну чего ты? — спросила она, отпуская дверь.

— Олив, я… я наверно веду себя как полный идиот…

— Почему? — усмехнулась Олива, глядя на растерянного светловолосого парнишку в дверях.

— Ну вот… я как болван тут топчусь… даже не обнял тебя ни разу…

— Ну, полно, глупости!

— Можно, я теперь обниму тебя? — и Ярпен, не дожидаясь ответа, заключил девушку в свои объятия.

— Тихо! Никки побудишь… — Олива высвободилась из его рук, — Всё, всё. Спокойной ночи.

— Ты не обижаешься на меня?..

— За что?

— Ну за то, что я… такой болван…

— Да ну, брось давай! Почему болван-то? Выдумал тоже…

— Ну тогда я это… пойду…

— Спокойной ночи.

— И тебе тоже… спокойной ночи… — пробормотал Ярпен, всё ещё топчась на пороге, — Приятных тебе снов…

— Да. Да. Тебе того же.

Олива, кое-как выпихнув Ярпена за дверь, нырнула в постель.

— Ой… разбудили что ли тебя? — спросила она, видя, что Никки не спит.

— Я не спала.

— Ну как у вас с Кузькой-то?

— Написал мне только что, — сказала Никки, — А вот Влад, похоже, в тебя влюбился…

— Да, мне тоже так кажется…

— Ладно, давай спать. Завтра с утра в Севск поедем.

«Как они меня все любят! Да и можно ли не любить меня?.. — думала Олива, уже засыпая, — Только Салтыков один… ну, да хер с ним. Нет его — и пусть не возвращается…»

Рейсовый автобус по маршруту Архангельск-Северодвинск, отправляющийся от автовокзала в полдень, ехал почти порожняком. Основная масса пассажиров, состоящая из трёх парней и двух девушек, сосредоточилась на задних сиденьях. Кондукторша, пожилая бесформенная тётка, оторвавшая им всем только что по билетику, сидела на свободном сиденье к ним лицом и, с оттенком грусти к своей безвозвратно ушедшей молодости и зависти к их молодым годам, наблюдала, как ребята, вооружившись ручками и листиками бумаги, вырванными из блокнота, играли в «морской бой».

— Итак, Влад… — задумчиво произнёс один из парней, водя шариковой ручкой по своему листку бумаги, — Влад, Влад… Б-10!

— Мимо!

— Мимо, — повторил Даниил, отмечая точкой заданный квадрат, — Теперь Оля… Так… К-7!

— Ранил, — Олива зачеркнула крестиком часть своего трёхпалубного корабля.

— К-6!

— Ранил!

— К-5!

— Мимо…

Никки и Кузька не принимали участия в общей игре. Они оба слушали Никкин плеер, воткнув себе в уши по одному наушнику; Никки сидела у Кузьки на коленях. Олива, покорно позволив Даниилу и Ярпену первыми убить все свои корабли, убрала листок и ручку в сумку и, закрыв глаза, откинулась головой на сиденье. Ей нездоровилось.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросил Ярпен.

— Меня тошнит, — сквозь зубы простонала она, — Укачало, наверное.

— Морская болезнь, — изрёк Даниил, — Хорошо, что у меня есть с собой целлофановый пакет…

Олива, позеленевшая от сильной тошноты, легла, положив ноги на колени Ярпену, а голову — на колени Даниилу.

— Только не наблюй мне на джинсы, — предупредил он, — Иначе тебе придётся их стирать.

«Всё-таки, хорошо, что я его больше не люблю…» — промелькнуло в голове у Оливы. Тошнота и так мешала ей думать, а от этих слов Даниила ей стало ещё хуже. Езда в самом заду автобуса вытрясла Оливе все печёнки, поэтому, когда ребята приехали, наконец, в Северодвинск, им пришлось выводить её из автобуса под руки и, посадив на скамейку, ждать, пока она оклемается.

Между тем, к скамейке подошёл невысокий длинноволосый парень в брезентовом плаще. Это был ни кто иной, как Тассадар, сильно изменившийся за эти полгода, пока Олива не видела его с той самой зимы.

— Всем привет! — подошёл он к компании, — Здорово, Кузя! Давненько не видались, давненько, — сказал он, обнимая старого приятеля, — Ну, ты как? Работаешь?

— Работаю, — отвечал Кузька, — Дорожником, по специальности. Правда, почти без выходных, зато хорошо платят…

— Сколько? — спросил Тассадар, параллельно здороваясь с Никки и остальными.

— Нормально, — уклончиво отвечал Кузька, — Сам-то как? Вижу, в армию не забрали тебя?

— Нет. Я в больнице лежал, потом расскажу…

И тут его взгляд упал на Оливу, сидящую на скамье. Тассадар сначала даже не узнал её: так сильно изменилась она за эти полгода. Он помнил её с зимы с другой причёской, даже лицо её тогда было другое — и не верил, что эта бледная костлявая тень с ввалившимися щеками и осунувшимися чертами лица и есть та самая Олива, что бегала зимой в жмурки в тёмной квартире. Он знал о том, что произошло у неё с Салтыковым, но никак не думал, что всё может быть настолько серьёзно.

«Во как человека горе ушибло… — подумал Тассадар, глядя на неё, — И было бы из-за кого…»

— Укачало её в дороге, — пояснил Даниил, — Щас оклемается, и пойдём на побережье.

Тассадар приблизился к Оливе и сел перед ней на корточки.

— Выпей воды, — попросил он, протягивая ей бутылку Бонаквы.

«Как сильно он переменился за эти полгода! С этими длинными волосами его прямо не узнать, — подумала Олива, глядя в лицо близко наклонившегося к ней Тассадара, — Как же я раньше не замечала, какие у него потрясающие, огромные глаза? И улыбка красивая… С этими длинными волосами он похож на какого-то голливудского актёра… И ещё на кого-то, только вот на кого…»

— Тебе уже лучше? — спросил Тассадар, глядя на неё своими бездонными голубыми глазами.

— Да, — отвечала, улыбаясь, Олива, — Спасибо тебе.

…Ветер гнал рябь по свинцовой воде залива, вздымая прибрежный песок и шевеля заросли тростника. Над заливом низко парили морские чайки, криком своим предвещая бурю.

Тассадар, шедший впереди всех, раздвинул руками тростниковые заросли и, выводя друзей к заливу, обернулся назад и ободряюще улыбнулся Оливе. У него была хорошая улыбка: искренняя и доброжелательная. Ветер трепал его чёрный брезентовый плащ и тёмно-русые волосы его, перемешивая их с пышными волнами кудрей идущей рядом Оливы. И вся окружающая её обстановка, так не похожая на Москву — морской залив, тростник, чайки, длинноволосый красивый парень в плаще, являющий контраст с двумя блондинами — Кузькой и Ярпеном, что шли позади — всё это представилось ей как кадр из голливудского фильма про молодых американцев-путешественников с Томом Крузом в главной роли.