— Так он днюху здесь будет отмечать. Тридцать человек народу придут. Он продуктами затарился, щас с утра будем жратву готовить.

Олива, сонно хлопая глазами, села на постели. Между тем, Гена, плотный парень сангвинического типа, с хамоватым, но добродушным лицом, ворвался в квартиру, неся в руках ящики с пивом и мешки с продуктами.

— Долго спите, — заметил он, и, обращаясь к Оливе, представился: — Гена.

— А я Олива…

— Москвичка что ли?

— Да, — удивлённо отвечала она, — А ты откуда знаешь?

— Тебя акцент выдаёт.

— Какой ещё акцент?

— Мааасковский! — Гена сунул ей в руки мешки с продуктами, — На-ка, отнеси это всё в холодильник.

Олива хмыкнула, однако понесла в кухню пакеты, в которых было десять килограммов картошки, морковь, огурцы с помидорами, колбаса, сыр, майонез, несколько кур и три десятка сваренных вкрутую яиц.

— Госспади! Накупил-то! — воскликнула она, разгружая на кухне сумки, — Гладиатор отдыхает! Кстати, Гена, тебя надо с Гладиатором познакомить. Вы очень с ним похожи.

— Э, — озадаченно произнёс Гена, — Для чего? Для совместного распития молока?

— А почему нет? Гладиатор тоже молоко любит, — фыркнула Олива, вспомнив, как он пил молоко прямо из пакета.

— Ставьте отваривать морковь, начесночьте кур и садитесь чистить картошку, — распорядился Гена, — Щас я вам в помощь подряжу ещё двух девчонок.

Никки и Олива захлопотали у плиты. Между тем, в дверь позвонили и пришли две девушки, Таня и Олеся, которых Гена подрядил в помощь Никки и Оливе, и в кухне началось такое грандиозное жарение гренок и картофеля, парение кур и яиц, резание овощей и мяса в салат, какого Олива никогда в жизни ещё не видела. Под чутким руководством Гены работа в кухне кипела не переставая: беспрестанно стучали ножи, шумели тёрки, шкворчили на плите, испуская угарный чад, четыре сковородки, до отказа набитые картофелем и гренками. В кухне стоял такой жар и пар, что все четыре поварихи, суетящиеся у плиты, сами готовы были воспламениться в любую минуту.

— Кто-нибудь солил картошку?

— Я солила…

— На какой сковородке?

— Э! Лашкова! — орал кому-то Гена по мобильному телефону, стараясь перекричать гомон поварих, стук ножей и шипение сковородок в кухне, — Лашкова! Ты охамела?..

— Дайте мне кто-нибудь тёрку! Зелени достаточно…

— Переворачивай, переворачивай!.. Да я не тебе! — разрывался Гена между кухней и телефоном, — Лашкова! Я говорю, ты охамела что ли?! Чего?..

— Ген, майонез где?

— Да подожди ты! Яиц для салата «оливье» — шесть, закуска под майонезом — десять… Креветки ещё…

— Тань, куру проверь — может, готова?

— Вилкой, вилкой ткни её!

— Дай мне нож… Да не этот! Этот тупой, тот давай, с чёрной ручкой!

— А где он? Я не знаю…

— Он у меня, я лук чищу!

— Дай на секундочку — тут картошка ещё не дочищена! Можно и после с луком…

— Ай, какой лук сердитый… — всхлипнула Олива, вытирая рукавом глаза и передавая нож.

Олеся, суетящаяся у плиты, неловко подхватила нож, и он упал, выскользнув из её рук, перепачканных подсолнечным маслом.

— О! Мужик придёт, — сказала Таня, нагибаясь за ножом.

Олива высыпала порезанный лук в кастрюлю с салатом и принялась чистить картофель, оставшийся в миске с водой. Она взяла со стола тупой нож, которым резали колбасу, и только надрезала на картофелине кожуру, как вдруг дверь кухни открылась, и вошёл…

— Привет, Даниил, — окликнул Гена, — Мой руки и присоединяйся к работе.

«Даниил!» — понеслось в голове у Оливы. Как он здесь очутился, ничего удивительного в этом не было: Архангельск вообще был сам по себе город чудес. Но удивила её не столько сама встреча с Даниилом спустя полтора года на Никкиной кухне, сколько то, что эта встреча, которую Олива столько раз с трепетом представляла себе когда-то, теперь не возымела на неё ровно никакого действия. Ни один мускул не дрогнул на будничном, бесстрастном лице Оливы, несмотря на то, что пришёл тот самый Даниил, в которого она когда-то была страстно и безумно влюблена, которому посвящала стихи и ради которого когда-то подвергала свою жизнь опасности. Не оборачиваясь в его сторону, Олива продолжала спокойно срезать кожуру с картофелины.

— Здравствуй, — произнёс он за её спиной.

— Здравствуй, — холодно процедила она сквозь зубы и, не оборачиваясь, протянула руку за следующей картофелиной.

Даниил стоял позади Оливы в незнакомой ей красной футболке; густые русые волосы его волнистым чубом падали ему на глаза. Передавая нарезанный картофель в жарку, Олива мельком взглянула на него. Годы сильно изменили его: он резко повзрослел и возмужал, стал шире в плечах; сильная перемена чувствовалась и в его красивом, античном лице. Даниил был и тот, и уже не тот: на месте того странного восемнадцатилетнего мальчишки-шизофреника с полудетской улыбкой, которого Олива оставила прошлой зимой, теперь стоял взрослый красивый мужчина со спокойным и слегка грустным взглядом зелёных глаз.

— Тут не развернёшься, — заметил, наконец, Гена, — В большой комнате разобран стол, так что кто с салатами, перебирайтесь туда.

Олива рада была убраться из душной и тесной кухни на свежий воздух. Подхватив с собой миску с огурцами и разделочную доску, она вышла из кухни. Следом за ней, неся в руках стопку тарелок, помидоры и майонез, двинулся Даниил.

…Они сидели рядом и резали овощи, укладывая их колёсиками на тарелках и поливая майонезом. Бывшие возлюбленные, такие близкие и чужие друг другу одновременно, делали общее дело молча, не глядя друг на друга. Лишь однажды, когда Олива, ссыпав нарезанные колёсиками помидоры в тарелку, закашлялась сильнее обыкновенного, Даниил взглянул на её тощие лопатки, просвечивающие сквозь синтетический сарафан.

— Болеешь? — участливо спросил он.

— Да, — коротко отвечала она.

— Это плохо… — задумчиво произнёс он, внимательно глядя на неё своими большими грустными глазами.

Олива молча протянула Даниилу миску с очищенными огурцами и тот так же молча, кончив их шинковать, положил в рот Оливе попку от огурца.

Гл. 28. День рождения Гены

— Ну, начнём! — объявил Гена, сидя во главе стола, когда все гости, шумя и толкаясь, заняли свои места за большим столом, — Киря, тост!

Кирилл, высокий темноволосый парень с развитой нижней челюстью, встал и поднял свой стакан.

— Ну, Геныч, — провозгласил он, — Чего бы тебе пожелать в твой день рождения… Пожелаю тебе оставаться всегда таким же клёвым и весёлым чуваком, и чтоб вокруг тебя всегда было полно друзей.

— Настоящих друзей, — уточнил Клим, — Их может быть совсем немного.

Кирилл поставил стакан на стол и вперился в Клима взглядом.

— Нельзя ли яснее? — процедил он сквозь зубы.

— Можно, — с внешним спокойствием отвечал тот, — Я на своём примере знаю, что настоящие друзья — это те, которые жопу за тебя порвут в трудную минуту. А среди тех, что тусуются вокруг, таких, вероятно, очень и очень мало. Если вообще таковые имеются…

Обстановка за столом накалялась. Никки нервно ёрзала на стуле. Все остальные оставили еду и вопросительно посмотрели в сторону конфликта.

— Кушайте, кушайте, ребята, — засуетилась Никки, — Кому ещё жареной картошки подложить? Попробуйте вот гренки с зеленью и сыром…

— Нет, подожди, — Кирилл привстал со своего места, — Ты на что намекаешь? За базар вообще-то отвечать надо, да?!

— О Господи! — вздохнула Олива, ожидая, что за столом вот-вот разразится скандал с последующим за ним мордобитием.

— Ничего, — подмигнул ей Гена, — Кстати, Костянчик! — крикнул он через весь стол, — Э, Костян! Москвич! Глухой что ли?

— Чё? — отозвался с другого конца стола парень в полосатой футболке.

— Ты у нас из Москвы приехал — а тут, за нашим столом присутствует коренная москвичка, можно сказать, твоя землячка. Думаю, вам будет о чём поговорить…

Оливе было любопытно, что за ещё один москвич присутствует за столом, и она, улучив момент, пошла курить на балкон вместе с ним.

— А ты тоже из Москвы приехал? — спросила она его, когда они оба закурили, стоя на балконе.

— Я жил там полтора года, — уточнил Костя, — А сам я такой же архангелогородец, как и все здесь.

— А почему тебя тогда «москвичом» зовут?

— Говорю же, работал в Москве полтора года. Но мне там не нравится. Грязный город. И люди все злые какие-то…

— Мне тоже, — вздохнула Олива, — Хоть я и коренная москвичка, а мне самой Москва эта давно поперёк глотки стоит. Здесь мой настоящий дом, где я душой отдыхаю…

Даниил вышел на балкон, держа в руках вязаную кофту Оливы.

— Надень это, — сказал он ей, — И не кури. Тебе вредно.

— Мне не холодно, — хмыкнула Олива, однако кофту взяла.

— Это твой парень? — спросил Костя, когда Даниил вышел.

— Мой парень, — отвечала Олива, — В Питер от меня сбежал…

Тем временем, конфликт в гостиной был если и не улажен окончательно, то кое-как замят. Клим, который проехался насчёт друзей, по-прежнему был не в духе. Его раздражала эта толпа народу, хотелось уединиться ото всех и побыть наедине со своими мыслями. К тому же, вчера вечером его любимая девушка уехала на две недели, оставив ему нарезанное видео про них двоих. Климу хотелось посмотреть это видео сейчас же, чтобы хоть так побыть наедине с нею, но мешал этот балаган и вездесущая праздная толпа.

— Слушай, Максим, — сказал он, отозвав в сторону одного своего друга, — Ты хорошо общаешься с хозяйкой этого дома? Мне бы на часок в комнате запереться ото всех, видео посмотреть…

Максим кивком головы дал понять своему другу, что он всё понял. Через пятнадцать минут они оба заперлись в Никкиной спальне, предупредив, чтобы никто к ним туда не стучался. Олива была на балконе и не знала об этом, когда вошла с балкона в спальню взять свой телефон.