— Мелкий, с добрым утром! Президент уже Медведев, а не Путин! — заржал Салтыков.

— Хватит издеваться!!! А то Торопову он звонил, как же, пизди-пизди… Это ты, значит, Торопова просил добавить себя в контакт и в асю? Да?

— Мелкий, ну успокойся, ну послушай меня… — Салтыков окончательно заврался, и, не придумав ничего более подходящего, выпалил, как ученик, отвечающий теорему наизусть, — Мелкий. Я. Тебя. Люблю.

— Слышали, — оборвала его Олива, — Ничего пооригинальнее придумать не мог? На меня уже эти сказки не действуют.

— Мне плевать, веришь ты или нет, — взорвался Салтыков, — Я тебя люблю, мелкий. Всё.

И повесил трубку.

— Идиот!!! — Олива швырнула телефон об стену и, рухнув на кровать, разрыдалась, — Ну почему он такой идиот?! Издевается он надо мной что ли?! Только я о нём начала забывать — а он опять!!!

— Надеюсь, у тебя хоть на сей раз хватило мозгов не поверить ему? — скептически отозвалась Аня, которая после произошедшего инцидента была явно не в духе.

— Я ему не верю!!! Не верю!!! Не верю!!!!!!

— Возьми себя в руки тогда, — сказала Аня.

— Пообещай мне, что больше не будешь общаться с ним! — выпалила Олива, хватая Аню за руку, — Во имя нашей дружбы!!! Больше я тебя ни о чём не попрошу!

Аня высвободила свою руку и, отворачиваясь, произнесла:

— Не дави на меня…

— Но ты понимаешь, как это важно для меня?! Неужели тебе Салтыков важнее?

— Мне плевать на Салтыкова, но я не люблю, когда на меня давят! А особенно, когда люди пользуются в таких целях словами о дружбе…

— Но это не слова! Это для меня всё!!! Неужели ты не понимаешь?!

— Давай больше не будем об этом говорить, — отрезала Аня, — Мы купаться поедем или нет?

— Я не поеду, — отказалась Олива.

— Ну как хочешь.

Как только Аня уехала, Олива тут же написала Салтыкову смску, в которой она требовала оставить Аню в покое, и чтобы больше он не искал с ней встреч, если не хочет себе неприятностей. Салтыков не ответил; впрочем, смска и не доставилась до него, ибо, переговорив с Оливой, он первым делом вытащил симку из телефона и вставил другую.

«Ну вот, вроде пронесло… — облегчённо подумал Салтыков, проделав эту операцию, — Теперь даже если будет звонить и писать, она меня не достанет. С Анго конечно херово получилось, ну да ладно… Подождать надо…»

Он по привычке проверил баланс на запасной симке. Там оставалось всего три цента и Салтыков, досадуя на это мелкое неудобство, пошёл класть деньги к терминалу. По природе он был жаден до денег даже в мелочах, поэтому его раздосадовало то обстоятельство, что на старой симке осталось целых сто пятьдесят рублей, а с билайна сидеть будет дороже.

«Ладно, хуй с ним, — утешая себя, подумал Салтыков, — В конце концов, первый раз, что ли…»

Гл. 22. Болезнь

Обещание уничтожить роман «Жара в Архангельске» и закрыть свою страницу на Прозе. ру, данное доктору в психбольнице и друзьям по выходе из неё, Олива выполнила сразу же, как только оказалась дома. Кроме того, она поудаляла из Интернета все свои блоги, в том числе и Живой Журнал, оставив свою страницу лишь на сайте «вконтакте». Впрочем, она могла в любой момент и открыть свою авторскую страницу, а уж восстановить удалённое произведение на Прозе. ру вообще никаких трудов не составляло, и, может быть, поэтому Олива без колебаний там всё поудаляла и позакрывала. «В конце концов, пусть пока будет так, — подумала она, — Может быть, когда-нибудь, лет через десять, когда всё это будет уже забыто и не так актуально, я восстановлю этот роман, но не теперь…»

Вот уже две недели прошло с той ночи, когда Салтыков позвонил Ане на мобильный и тут же был пропален Оливой. С тех пор Салтыков притих и больше не напоминал о себе ни Ане, ни Оливе. От общих друзей он узнал, что Аня поселилась в доме Оливы с того дня, как ту выписали из больницы, и живёт там до сих пор. Узнал он также, что Оливу по выходе из психушки турнули с работы; то есть, не турнули, а вежливо попросили написать заявление об уходе. Теперь отдел капитального строительства возглавлял новый начальник; как только Олива вышла на работу, он вызвал её к себе и, глядя на лист бумаги, лежащий перед ним, сказал, что он в курсе всего, что он очень сожалеет о том, что с ней произошло, и мягко посоветовал ей переменить обстановку и подлечить свои нервы. Олива поняла всё с полуслова, и через пять минут заявление, подписанное начальником, уже лежало у Григоряна. А через сорок минут Олива сдала все свои дела и могла ехать домой, поскольку новый начальник великодушно разрешил ей не дорабатывать положенные по КЗоТу две недели. Впрочем, потеря работы отнюдь не угнетала Оливу: она уже давно бессмысленно тянула эту лямку, мечтая об отдыхе; и отдых этот наступил, а поскольку денег у Оливы было отложено достаточно, она могла не работать ещё как минимум до осени. Конечно, её мать это не обрадовало; вернувшись из деревни и узнав, что Олива больше не работает, та аж всплеснула руками:

— Как это тебя уволили? Почему?!

— Ну уволили и уволили, тоже мне, трагедия, — сухо отозвалась Олива, — Я же на свои деньги живу, не на твои.

— Но тебе же снова придётся искать работу! Где ты ещё такое место найдёшь? — мать расстроенно переглянулась с Аней, — Ведь говорила тебе: зубами держись за место! А теперь что будешь делать? Ведь и года-то не проработала — слетела…

— Да чего вы раскудахтались-то?! Не ваше дело!!! — взорвалась Олива, — Не хочу я работать и не буду, понятно вам?! И чтоб больше я этих разговоров не слышала! Всё!!!

Мать жила месяц в деревне и ничего не знала о том, что дочь лежала в психбольнице. Друзья Оливы хотели было ей об этом сообщить, но та строго-настрого запретила им это делать. Олива знала, что есть вещи, которые матери лучше не знать: ибо лучше от этого всё равно не станет, а вот хуже станет наверняка. Она ещё не забыла, как зимой мать вынесла ей все мозги из-за Салтыкова, поэтому ей отнюдь не хотелось продолжения банкета.

— Пи-пец! — только и произнёс Салтыков, узнав от Майкла эти новости, — Вот, Майкл, ты ещё спрашиваешь, почему я с ней расстался. Я принципиально не люблю людей, которые сидят на заднице и нихуя не хотят делать, ожидая, что кто-то им всё принесёт на блюдечке с золотой каёмочкой…

— Раньше тебя это не напрягало, — заметил Майкл.

— Напрягало, в том-то и дело. Она всегда ненавидела работать, как будто это не её обязанность, а она создана только для того, чтоб на диване валяться и заставлять всех выслушивать о том, какая она несчастная.

— Ладно, закроем эту тему, — посоветовал Майкл.

А Олива тем временем жила как приходилось. Она уже давно поняла, что Салтыков её не любит и надеяться ей, в общем-то, не на что, но после того последнего разговора подсознательно опять стала ждать, что он ей напишет или позвонит. Умом она понимала, и убеждала себя в том, что эти четыре слова «мелкий, я тебя люблю», были сказаны словно заезженной пластинкой и не содержали в себе ни капли правды, но ей так не хватало этих четырёх слов, что она готова была поверить в них, если он произнесёт их ещё раз и при других обстоятельствах.

«Дурак ты дурак, — сокрушённо вздыхала Олива, — Если б ты был искренен в своих словах — я бы тебя простила в одну секунду, забыла бы обо всём и приехала бы к тебе. Но зря я надеюсь — я тебе не нужна, я это знаю. Я должна вычеркнуть тебя из своей жизни и жить дальше. Довольно ты мне горя уже причинил…»

Впрочем, шли дни, а Салтыков не подавал никаких признаков жизни, и Олива поняла, что это всё: больше он ей не напишет и не позвонит. Жизнь её снова стала пустой, хотя пустоту эту отчасти скрадывали её друзья, которые стали более внимательны к ней после истории в Питере. Денис писал ей в аську почти каждый день; писала и Никки, приглашала Оливу пожить у себя месяцок в Архангельске, так как мама уехала отдыхать на юг. Олива приняла приглашение; ей вновь хотелось побывать в этом чудном городе, увидеть вновь всех своих друзей. И она поехала на вокзал покупать билеты.

Откровенно говоря, Оливе не хотелось, чтобы Салтыкову стало известно о том, что она приезжает. В глубине души она надеялась всё же встретить его там; однако шестым чувством понимала, что ему это знать совсем необязательно. Поэтому Олива ничего не сказала о предстоящей поездке даже Ане, и благоразумно спрятала купленные билеты в ящик стола.

Между тем, наступила пятница. Вечером Аня пошла в клуб с Поляковой, Олива осталась дома и, чтобы скоротать этот пустой летний вечер, залезла в аську.

— Привет, — написал ей Кузька, — Как оно, вообще?

— Вообще потихоньку, — созналась Олива, — А у тебя?

— Херово… — отвечал он, помолчав.

— Чего так?

— Она…

— Кто она-то? Девушка?

— Да…

— Хм, я не знала, что у тебя есть девушка…

— Её и нет, — сказал Кузька, — Три месяца я не мог ей признаться. Теперь решился, а она — нет…

— Нда, печально, — посочувствовала Олива, — Но ведь как-то надо дальше жить…

— Надо, — отвечал он, — Поэтому я устроился на работу. Буду работать без выходных, с утра и до ночи. Буду занят, чтобы не думать о ней…

— Это правильно, — одобрила Олива, — Труд в таких случаях если не спасает, то хотя бы даёт временную анестезию. Знаю по себе.

— Ладно, — Кузька решил переменить тему, — Как твоя книга?

— Книга?

— Ну да, книга. «Жара в Архангельске». Ты будешь её издавать?

— Издавать? — Олива даже стормозила, — Не знаю, не думала об этом пока… А ты читал?

— Читал, — сказал Кузька.

— Думаешь, стоит её напечатать в издательстве?

— А почему нет? Попробуй, ты ничего не теряешь, — посоветовал он, — Единственное, некоторые вещи можно было бы оттуда убрать, стереть лишние эпизоды, кое-какого креативчика добавить — и будет отличная весчь!