Оливия Стилл - Жара в Архангельске-2

«Конечно, он там работает, он зарабатывает нам на квартиру, — думала она, лёжа в своей постели, — Но почему меня это так бесит? Я уже, кажется, начала ревновать его к работе, потому что ей он уделяет куда больше внимания, чем мне…»

Тинькнул телефон. Олива радостно вскочила — смска! Наверное, от него. Она нетерпеливо вскрыла сообщение и через секунду уныло выпустила телефон из рук. Это была всего лишь рассылка от Билайн.

«Ну напиши же мне, хоть пару слов…» — мысленно умоляла она его. Олива вспомнила, что два года тому назад она так же ждала от него сообщений и так же грустила, когда Салтыков перестал ей писать. А ведь тогда они переписывались вслепую, не знали друг друга даже по фотографиям. Тогда Салтыков разочаровался в ней, а может, решил, что их общение бесперспективно, поэтому и первый перестал писать. Сейчас, конечно, утекло много воды, они год не общались, потом вдруг встретились и стали близки, но, похоже, ситуация повторяется та же самая что и тогда. «Дежа вю», — подумала Олива и мрачно усмехнулась.

«Нет, теперь дежа вю не будет, — временами думала она, устав ждать, — Я уже не та, что была тогда — спасибо Вове, он научил меня, как писать парню первой. Этот горький урок я запомню на всю жизнь… — Олива убирала телефон подальше от соблазна, — А если Салтыков охладел ко мне, это, конечно, очень печально, но я уже не позволю ему бросить себя. Говорят, психологически гораздо легче послать самой, чем ждать пока пошлют тебя».

И Олива, думая, что нашла выход из безвыходной ситуации, отворачивалась к стенке и засыпала. Но во сне ей мерещилось, будто он зовёт её, нежно и трогательно: «мелкий, мелкий…», и всякий раз она просыпалась среди ночи со слезами на глазах.

— Оооо, Ленка! О… о…

В квартире № 91 в панельном доме на Вологодской улице был беспорядок. В коридоре стояли какие-то старые коробки, велосипед, несколько пар обуви валялось кучей на полу. Дверь в комнату, откуда раздавались эти стоны, сдерживаемое учащённое дыхание и скрип старого продавленного дивана, была приоткрыта.

В комнате, где происходило чьё-то бурное совокупление, тоже был беспорядок. Одежда, очевидно снятая наспех, была кинута ворохом на стулья; на полу стояла тарелка с недоеденной пиццей. Простыня на диване, где трахались двое, сбилась на сторону, подушка упала на пол. Дешёвые обои на стене бежево тлели незатейливым рисунком в цветочек. Такие же дешёвые тюлевые занавески покрывали немытое с осени окно и чахлую герань на подоконнике.

— Ооооо! Оооо…

Парень, сидевший сверху на девушке, с наслаждением кончил. Когда утихли последние конвульсии страсти, он перекатился на спину, не спеша закурил.

— Ммммм, — девушка поцеловала-укусила его в шею, надавливая зубами сонную артерию, как вампир. Парень чуть поморщился и тут же, закрыв глаза, блаженно заулыбался.

— Ну задуши меня, задуши…

— Кххх! — девушка играючи сжала его шею рукой.

Парень докурил и снова принялся ласкать тело партнёрши. Обцеловав её грудь, спускаясь постепенно всё ниже и ниже, принялся делать ей куниллингус. Она, изогнувшись как змея и обхватив руками его крепкий торс, принялась страстно целовать его в губы, потом языком несколько раз провела от низа его живота и до груди.

— О, Ленка! Ты опять меня возбудила…

— Ну это ж я, — лукаво произнесла она, и оба, не прекращая целоваться, опять сплелись в интимной и грешной позе.

— Ленка, я тебя обожаю… Только ты смогла меня так завести…

— Мммм, во как! — она перекатилась на живот, блаженно вытягивая ноги.

Салтыков невольно залюбовался парой этих длинных стройных прекрасных ног — у Оливы, конечно же, таких ног и в помине не было. Не надо бы сейчас вспоминать об Оливе, подумал он, и вновь принялся целовать Ленку.

— О чём задумался? — Ленка игриво взъерошила ему волосы.

— Ни о чём, — ответил Салтыков, — С тобой, Ленка, я расслабляюсь так, что обо всём забываю.

— Мммм, лестно… — Ленка впилась ему в шею страстным поцелуем взасос.

— Ленка, опять?..

— Даааа… — жарко прошептала она, — Иди ко мне…

На этот раз Салтыков кончил не сразу. За несколько часов у неё дома Ленка отвампирила его всего.

— Это был настоящий фейерверк! — блаженно произнёс Салтыков, когда они, наконец, вылезли из постели и оделись, — Ты, Ленка, настоящая горячая северная девушка. Где там москвичкам…

— А ты спал с москвичками? — спросила Лена.

— Да, спал с одной…

— И как?

— Да никак, — сказал Салтыков, — Она ничего не может в постели. Ноль, одним словом. Не хочу говорить об этом…

И он, задумчиво качая её на своей ноге, начал вполголоса напевать:

— Поли-Эти-Ленааа… Поли-Эти-Ленааа…

Такой у Лены Фокиной был ник на форуме.

— А это не та москвичка, на которой ты, говорят, жениться собрался?

— Глупость какая! — фыркнул Салтыков, — Да я скорей на тебе женюсь, чем на ней…

Салтыков не считал себя идейным подлецом. Да, он понимал, что поступает нечестно по отношению не только к Оливе, но и к Ленке, но он оправдывал себя тем, что он парень, а так как парню для хорошего самочувствия просто необходим регулярный и качественный секс, то он не видел ничего плохого в том, что спит с Ленкой, несмотря на то, что клялся Оливе не изменять ей. В конце концов, думал он, Олива уже и так получила больше того, что заслуживает — а достойной отдачи он не получил от неё. Да, может, она и не виновата в том, что до двадцати одного года оставалась девственницей, и поэтому так напряжена и неопытна в постели, но он-то тоже не монах Сильвестр, ему нужен полноценный секс, а не то, что у него было с Оливой. К тому же, после ноябрьской поездки в Москву, Салтыков как-то разочаровался в Оливе: если летом он потерял голову от новизны, а её первоначальная холодность и лёгкая стервозность по отношению к нему возбуждали Салтыкова настолько, что он не соображал что делал и говорил, то теперь он посмотрел на неё трезвым взглядом и увидел, что она никакая не стерва, а обыкновенная, раскисшая от чрезмерной любви баба, к тому же ещё и некрасивая. Он вспомнил, как они сидели в кафе, и какой контраст являла собой сидевшая рядом с Оливой Аня. Салтыков смотрел на двух подруг, сидящих напротив него, и тогда он впервые отметил, что Олива по сравнению с красивой и статной большеглазой Аней — обыкновенная серенькая чмошка. «Да, как жена она была бы идеальна, — подумал тогда Салтыков, — Она бы сочла за счастье выйти за меня замуж, обстирывала бы меня, обглаживала, готовила бы мне еду, и даже, наверное, закрывала бы глаза на мои измены — ведь она некрасива и отлично знает это. Но жениться на ней сейчас — это значит добровольно надеть на себя ярмо. В конце концов, я молод, я ещё не нагулялся. Вокруг такие красивые девушки… — Салтыков скользнул взглядом по двум длинноногим блондинкам за соседним столиком и разочарованно остановил свой взгляд на маленькой и неказистой Оливе, — А она… Ну что она? Мелкий. Просто мелкий. Да, я обещал на ней жениться, и я женюсь, но не сейчас, а когда-нибудь… потом…»

«Когда потом? — спрашивал он сам себя, идя от Лены Фокиной к Негодяеву, — Когда потом? Если даже Ленка знает о помолвке, если даже Макс Капалин, Флудман, Гладиатор то и дело спрашивают меня, когда на свадьбе будем гулять… А мне, можно сказать, самому подложили кота в мешке. Хорош бы я был, если б переспал с ней только после свадьбы! Да, я прекрасно понимаю, почему тот Вовка бросил её тогда… Я в конце концов тоже мужик, и мне тоже хочется трахаться. Она мне этого дать не может, следовательно, и я не обязан жениться на ней…»

— Слушай, ты разберись уже со своими бабами! — проворчал Дима Негодяев, открыв дверь, — А то я уже устал тебя прикрывать. Вчера Олива весь вечер доставала меня в аське, спрашивала, куда ты пропал и почему не звонишь ей…

— А ты что ответил? — настороженно спросил Салтыков.

— Ответил, как и договаривались. Сказал, что ты завален работой, проектируешь спорткомплекс по срочному заказу…

— Она поверила?

— Не знаю, поверила она или нет, но врал я убедительно, — сказал Дима, — Только я уже устал врать. Зачем вы впутываете меня в свои отношения? У меня своих проблем хватает…

— Ну, раз врал убедительно, то поверила, — рассмеялся Салтыков, — Она же в этих делах ничего не смыслит во-первых, а во-вторых, не зря же Волкова говорила про неё, что Олива верит всему, даже если ей скажешь, что луна пукает.

— По-моему, это подло, — сказал Саня Негодяев, присутствовавший в холле.

— Эх, Саня, Саня, молоко у тебя ещё на губах не обсохло, — беззлобно произнёс Салтыков, — Это жизнь, Саня. В нашем мире просто необходим здоровый цинизм.

— Если на паритетных условиях, то да, — ответил Саня, — А если другой безоружен, то это уже подлость, а не цинизм.

— И что ты предлагаешь?

— Я ничего не предлагаю, просто мне кажется, если ты уже не собираешься жениться на Оливе, почему бы не сказать ей об этом прямо? Да, состоится неприятный разговор, но так ты, по крайней мере, будешь честен перед ней и самим собой, ты снимешь с себя этот груз и тебе не придётся больше врать и выкручиваться…

— А ведь Саня-то прав, — поддержал брата Димка, — Действительно, поговори с ней сам. Объясни ей всю ситуацию, она взрослый человек, и если она тебя действительно любит, то поймёт тебя.

— А если нет? — возразил Салтыков, — Какая же женщина сможет это понять? Сколько у меня баб было — ни одна не понимала, и практически каждое такое объяснение заканчивалось истерикой. Вспомни хотя бы Ириску…

— Ты с ней и не объяснялся, — поддел приятеля Димка, — Впрочем, это твоё дело, конечно. Мне вот только интересно, что ты будешь делать, когда Олива явится сюда со своими вещами? Выставишь её за дверь?

— Честно, я об этом даже не думал, — сознался Салтыков.