На белом атласе лежала золотая цепочка испанского плетения шириной в полтора дюйма. По всей ее длине располагалась дюжина граненых камней, таких же блестящих, как и бриллианты, но голубого цвета.

— Что это за камни?

— Голубые топазы, — ответил он улыбаясь. — Они напоминают мне летний день, когда земля прогрета солнцем, а небо такое голубое, что глазам больно.

— Они с ваших шахт?

Он ничего не ответил, но вынул колье из футляра и приложил его к се шее.

— Вы родились, чтобы носить подобные вещи. — Он застегнул колье под волосами и дал ей лежавшее рядом зеркало.

Филаделфия взяла зеркало. Даже при плохом освещении топазы горели небесно-голубым цветом.

— Колье необычайной красоты. Я даже не могу представить себе что-нибудь более изысканное.

— Наверняка можете! — воскликнул он. — У вас дар делать все невозможное возможным. Вам стоит только захотеть.

Филаделфия посмотрела на него затуманенным взором.

— Хотелось бы, чтобы это было правдой. — Его лицо помрачнело, но глаза светились.

— А что бы вы хотели? Новую одежду? Деньги? Драгоценности? — Филаделфия отвела взгляд.

— Я бы хотела доказать невиновность отца, — медленно ответила она. — Но прежде я найду способ вернуть каждый цент, в краже которого его обвиняют, а когда правда выплывет наружу, его должники могут подавиться их компенсациями.

Эдуардо увидел, что она свято верит в невиновность отца, и стена, стоявшая между ними, стала еще выше.

— А что, если это правда? А вдруг вы ошибаетесь?

— Вы очень вольно обращаетесь с понятием «правда». Мне остается лишь думать, что вам самому никогда не приходилось иметь с ней дело.

Эдуардо пожал плечами и слегка отодвинулся от нее, с беспокойством подумав, что, если выплывет та правда, которую он знает об Уэнделле Ханте, ей будет ужасно больно.

— Драгоценности настоящие, — сказал он.

— В таком случае я возвращаю вам колье и благодарю за то, что вы мне его показали. — Она протянула ему колье.

Вместо того чтобы взять его у нее, он сжал ей руки.

— Я могу частично осуществить ваше желание. Что, если бы я предложил вам достаточно денег, чтобы выплатить долги вашего отца в ответ на ваши услуги?

Филаделфия побледнела. Деньги за услуги? Неужели по этой причине он пришел сюда соблазнять ее драгоценностями? Неужели он полагает, что, будучи бедной и подавленной, она согласится на…

Она попыталась освободить руки, но он только крепче сжал их.

— Отпустите меня! Я не проститутка!

— Проститутка? — Нахмурившись, он выпустил ее руки. Внезапно его лицо прояснилось. — Неужто вы думаете, что я предлагаю вам стать моей любовницей? Теперь меня не удивляет, почему вы так оскорблены! — В его голосе зазвенело негодование. — Я уже говорил вам, что мне нужна ваша помощь, чтобы продать драгоценности.

Вздохнув, он отошел к кровати и взял в руки массивное золотое ожерелье, которое первым показывал ей.

— Этой вещи несколько сот лет. Она была сделана индейцами Амазонки для королевы Португалии. Я готов продать ее любой леди в Чикаго, которая сможет позволить себе подобную покупку.

— Это великолепный образец ювелирного искусства, — сказала Филаделфия, — но его не пристало носить любой женщине, если, конечно, она не член королевской семьи.

В ответ он только небрежно махнул рукой, так как в это время ему в голову пришел другой план:

— А если вам на время стать француженкой? Предположим, что вы — обедневшая аристократка, приехавшая в Америку, чтобы забыть свое прошлое, вычеркнуть из памяти потерю вашей семьи, смерть отца от рук его врагов. И это ожерелье — единственная вещь, оставшаяся от легендарной коллекции вашей семьи? Что, если вы вынуждены расстаться с ним? Но вы хотите продать его не кому попадя, а только тому человеку, который оценит его по достоинству.

Филаделфия, слушавшая его речь с закрытыми глазами, поспешила открыть их.

— Вы насмехаетесь надо мной.

— Ничего подобного, — с горячностью произнес он. Эдуардо подошел к ней вплотную, и она успела только подумать: «Он прекрасен, как сам грех».

Она не понимала, почему ей в голову пришла такая мысль и почему ей так внезапно захотелось поверить ему. В тот же миг Филаделфия ощутила холодок страха и возбуждение.

— Что вы хотите от меня?

Он улыбнулся, чем еще больше возбудил ее.

— У вас дар фантазировать. Вы способны заставить людей вообразить то, что они не могут увидеть своими собственными глазами. Я предоставляю вам возможность воспользоваться своим уникальным талантом. Если вы поможете мне продать драгоценности, я отдам вам половину всей выручки. Что скажете, молодая леди?

Его уверенный голос разогнал все ее страхи, но сомнения все еще не давали ей покоя.

— Это сумасшествие. Я не могу. Если я буду сопровождать вас, то меня сочтут проституткой, и мне навсегда будет закрыт путь в высшее общество. Я не могу себе позволить это.

— Не можете или не хотите?

— Я не хочу принимать участие в обмане.

Он широко улыбнулся, и на его левой щеке появилась ямочка, которую Филаделфия раньше там не замечала. Она неожиданно подумала о том, не обладает ли он сам даром магии, который приписывает ей.

— Любая женщина находит ювелирное украшение более привлекательным, когда видит его на другой женщине. Назовем это завистью или просто жадностью. Вы красивы, и каждая женщина, увидев, что вы носите мои драгоценности, сразу захочет иметь точно такие же. Продавая их, мы только будем способствовать давнишнему желанию женщин ни в чем не уступать своим товаркам.

Филаделфия была настолько удивлена его словами, что не знала, что и думать.

— И все же мне кажется это оскорбительным, — сказала она наконец. — К тому же это незаконно.

Пожав плечами, он положил голубые топазы в футляр.

— Извините за беспокойство, сеньорита. Я совершенно не понимаю вас.

— Что вы не понимаете?

Он снова пожал плечами — привычка, которую она начинала ненавидеть.

— Мне казалось, что вы готовы пойти на рискованное предприятие, чтобы доказать свою правоту, что вы обладаете смелостью.

Филаделфия смотрела на него широко открытыми глазами. Неужели он действительно считает, что она обладает этими качествами? А вот отец был о ней другого мнения. Она боялась риска. И однако у нее была большая потребность рисковать и быть смелой. Возможно, сеньор Таварес и есть тот самый спаситель, о котором она молилась. Хотя сомнительно. С его необыкновенной красотой он скорее похож на Люцифера, чем на ангела-хранителя.

— Если я приму ваше предложение, то только при условии, что мы будем действовать законно.

— Естественно, — поспешил он заверить ее.

— И я должна быть уверена, что смогу отказаться от этой работы в любое время.

— Вы ведь примете мое предложение отнюдь не из праздного любопытства, насколько я понимаю?

На этот раз она пожала плечами, чего раньше никогда не делала.

— Я нуждаюсь в своей доле дохода от сделки, сеньор. Мне нужны гарантии, что вы меня не обманете.

Выражение торжества на его лице заставило ее усомниться в его благих намерениях, но он развеял ее опасения.

— Решено! Сделка состоялась! — К немалому удивлению Филаделфии, он протянул ей руку, как это делают мужчины при заключении сделки, и они обменялись рукопожатием. — Отныне мы партнеры!

— Партнеры, — как эхо повторила она, зябко поежившись. Пошла ли она на этот шаг по своей доброй воле или этот великолепный мужчина просто ослепил ее? Он назвал ее рисковой. Тогда почему же она чувствует, что поступила глупо и опрометчиво, как школьница? Она знала ответ ее очаровало его прекрасное лицо.

Глава 3

Ночь была теплой. Где-то пела женщина, и ее голос звучал грустно под резкий аккомпанемент пианино. Дул порывистый ветер, принося с собой зловоние и надувая шторы на окне, которое он открыл, несмотря на совет хозяина не делать этого. Запахи раскаленного солнцем навоза и чикагского порта, доносимые бризом, были чужды ему и действовали угнетающе. Он был далеко от дома и ощущал смутное беспокойство.

В такие ночи, как эта, ему безумно хотелось сидеть на открытой веранде своей виллы, куда доносится запах цветущих полей. Там у него росли апельсины, лимоны, манго, бананы. Он владел плантациями тростника, ананасов и батата. Ночной воздух был насыщен запахами жасмина, чабреца и ароматным дымом горящих дров. Там были мир и покой, которых он не знал нигде, даже в своих снах.

Эдуардо с рассеянным видом потер свое левое запястье. Шрамы были спрятаны под накрахмаленным манжетом и служили ему болезненным напоминанием прошлого, которое правило его жизнью все эти последние четырнадцать лет. Днем эти воспоминания возникали от случая к случаю, зато по ночам терзали его постоянно, являясь ему в виде привидений с оскаленными зубами.

Спустя минуту он положил обутые в сапоги ноги на стоявший рядом столик и взял незажженную сигару. Эдуардо снял квартиру недалеко от чикагского порта, так как меньше всего хотел привлекать внимание к себе, что было бы невозможно, сними он роскошный номер в гостинице на Мичиган-авеню. Его квартира в городском доме была гораздо лучше, чем та тесная ужасная комнатенка, где последние несколько недель жила Филаделфия Хант, но набитые конским волосом сиденья, обтянутые тяжелым бархатом, и мебель темного дерева оскорбляли его вкус. Он предпочел бы интерьер дома Тайрона в Новом Орлеане, обставленный мебелью вишневого и красного дерева — легчайшими стульями эпохи Людовика XV и диванами времен Директории.

Воспоминание о Тайроне раздражало Эдуардо. У него в кармане лежало письмо, содержащее полный расчет между ними. Семь лет они действовали сообща, и Тайрон показал себя не только сильным и изобретательным союзником, но и непредсказуемым. Тайрон не понял бы его сейчас Он наверняка стал бы возражать против того, что Эдуардо помогает дочери человека, которого они вместе погубили. Поэтому было бы гораздо лучше, чтобы Тайрон никогда не узнал об этом