— Сейчас девять. Предлагаю вам и синьорине позавтракать и освежиться. Отец встретится с вами ровно через час.

Маленькая процессия двинулась вверх по мраморной лестнице, и Эмилио с удивлением отметил, что Франческа Нордонья поднимается робко и неуверенно, тогда как ее молодая компаньонка радостно бежит вперед, перепрыгивая через две ступеньки. Казалось, будто Жозефина, а вовсе не дочь графа, хозяйка дома, вернувшаяся из изгнания.

Глава 2

— Вот ваша комната, contessina. — Эмилио распахнул дверь и пропустил девушек в большую, залитую солнцем спальню.

Ослепленная роскошью, Франческа замешкалась, но Жози, обняв подругу за талию, подтолкнула ее в комнату и пробормотала почтительное «Риальто».

Франческа остановилась и огляделась. Едва самолет приземлился в аэропорту, на нее нахлынули воспоминания. Город поднимался из моря, как золотистый мираж, живой и вместе с тем бесплотный. Подобно чудесным декорациям к волшебной арабской сказке, перед Франческой возникли знакомые византийские фасады и золотое палаццо. Зеленые каналы издавали сильный запах. Палаццо — все в бархате и позолоте, с расписанными фресками Тьеполо потолками — оказалось еще прекраснее, чем помнила его Франческа, но за истекшее время она почти забыла обшитые панелями комнаты и длинные мраморные коридоры. Однако стоило ей пройти по ним, как девушка все узнала. Пожалуй, она нашла бы здесь дорогу и с завязанными глазами. Франческа знала даже точное количество ступенек с цокольного этажа до второго — ровно двадцать девять. Когда-то она училась считать, взбираясь по ним. Но комнату, куда привел ее сейчас Эмилио, девушка прежде не видела.

Стены спальни были обтянуты розовым шелком. С бронзового медальона в центре сводчатого потолка свисала изящная хрустальная позолоченная люстра. На кровати из позолоченного резного дерева лежало розовое шелковое покрывало, а занавески, обивка кресел и маленькой кушетки под окном были из плотного белого шелка с цветочным узором. Небольшой камин украшала бело-зеленая глазурованная плитка, переплеты французских дверей тускло поблескивали эмалью цвета слоновой кости. На темно-розовом покрывале и на подушках был вышит лев в короне поверх фамильного креста. В узор вплеталась и монограмма Франчески.

— Эту комнату приготовил для меня отец?

Эмилио чуть помедлил:

— Нет, ваша мать. Это последняя комната, для которой она разработала дизайн. Мы осуществили планы графини уже после ее смерти.

— Здесь восхитительно! — Мысль о том, что мать проявила такую заботу о ней, привела Франческу в трепет. — Но я припоминаю, что спала наверху.

— Si[4]. С вашей няней. Графиня намеревалась поселить вас здесь, когда вы перерастете детскую. За этой дверью — туалет, за следующей — ванная и гардеробная.

Изысканное убранство дома ошеломило Франческу. Она никогда и не мечтала жить в отцовском доме. Даже когда Карло написал дочери и пригласил приехать в Венецию отпраздновать ее восемнадцатилетие, Франческа не смела верить в такое чудо.

Эмилио вышел и открыл другую дверь, в противоположной стене коридора.

— Это для вас, Жози. — Жестом фокусника он представил взору маленькую уютную спальню, отделанную в веселых ярко-зеленых тонах и залитую светом из высоких окон, выходящих на две стороны.

Два из них открывали вид на боковой канал, другие смотрели во внутренний дворик палаццо, засаженный оливковыми деревьями, серебристые листья которых слегка трепетали от ветра.

Вскрикнув от восторга, Жози устремилась в комнату и бросилась на высокую мягкую кровать.

— О, Франческа, узнав об этом, моя мать ни за что не поверит!

Франческа, более сдержанная, степенно подошла к кровати и села на нее.

— После стольких лет, проведенных в бунгало на Багамах, все это и вправду кажется… неправдоподобным, — призналась она.

Девушки выросли в весьма скромной обстановке. Когда умерла Сюзанна, особняк Карло в Лайфорд-Кэй, неподалеку от Нассау, закрыли. Франческа, Жози и Марианна Лапуаре поселились в небольшом, но комфортабельном пляжном домике на окраине усадьбы. Гаитянка Марианна, экономка Карло, вырастила Франческу как дочь. В положенное время она на деньги Карло послала обеих девочек, одетых в одинаковые уныло-серые форменные платьица, в закрытую школу при монастыре. В этом респектабельном заведении воспитывались в строгих нравах дочери местных представителей среднего класса и более бедных сословий, желавших, чтобы их чада выбились в люди. Франческа и Жози не были бедны, но при этом чувствовали, что в жизни им чего-то не хватает. Они сознавали, что отличаются от одноклассниц, которые составляли для своих родителей центр мироздания и были смыслом их существования. Отец Жози давно погиб на рыбалке, а Карло уделял Франческе так мало внимания, что она вполне могла считаться сиротой.

Удивленные и переполненные впечатлениями, девушки взялись за руки. Жози с необычным для нее смущением поблагодарила Эмилио. Тот кивнул и обратился к Франческе:

— Больше ничего не нужно, contessina?

— Нет, благодарю вас, Эмилио.

Едва дворецкий удалился на почтительное расстояние, Франческа откинулась на мягкую постель и потянула к себе Жози.

— Знаешь, я чувствую себя Золушкой.

Та обняла подругу.

— P'tite soeur[5], ты не могла придумать ничего лучшего, чем привезти меня сюда.

Франческа усмехнулась:

— А ты еще сопротивлялась! Я чуть ли не силой затащила тебя в самолет. Подумать только, ты ни за что не желала расстаться со своим приятелем! — Франческа даже не назвала имени молодого музыканта из Нассау, с которым встречалась ее подруга.

— Взгляни-ка сюда! — воскликнула Жози. Пройдя через узкий коридор, она вернулась в комнату Франчески и распахнула окно. — Здесь еще один лев, просто сказочный! — Янтарные глаза Жози лучились от радости. — А я чуть не отказалась от этого великолепия из-за какого-то парня!

Франческа подняла брови:

— Значит, Лукас Касуэлл всего лишь «какой-то парень»? Не ты ли клялась, что горе сразит тебя в Венеции, а ведь сейчас эти каменные львы для тебя интереснее, чем он.

Жози поманила Франческу па балкон.

Стоя на этом наблюдательном пункте и упиваясь знакомыми и новыми запахами, Франческа вдруг почувствовала, что город принадлежит ей. Как назвал ее Эмилио? Contessina — маленькая графиня. Девушка запрокинула голову и от души расхохоталась.

— В чем дело? — спросила Жози.

Франческа смутилась и покраснела. Волосы ее рассыпались по плечам. Бросив взгляд на ее счастливое лицо, Жози догадалась:

— Смеешься от радости?

— Не помню, чтобы когда-нибудь я была так счастлива. Боюсь лишиться чувств.

— Постарайся не лишаться хотя бы на этом балконе! Иначе свалишься, и мне придется прыгать за тобой, а вода в канале не манит меня — я видела, там плавал мусор. — Жози изобразила ужас, перегнулась через перила и принюхалась. — А уж запах!.. — Она зажала ноздри пальчиками и помахала рукой перед носом, словно зловоние преследовало ее. — Решено. Придется позволить тебе утонуть.

— Как, прямо на твоих глазах?

— Возможно. — Жози направилась в комнату. — Хочу примерить свой новый пеньюар. — С этими словами она пошла к себе.

Франческа развешивала одежду, когда Жози вернулась и принялась вертеться перед зеркалом, любуясь новым роскошным пеньюаром из черных кружев. Она не сомневалась в своей неотразимости.

Франческа рассмеялась, но, глядя, как милая смуглянка грациозно кружится по комнате в кружевах, свободно ниспадающих на грудь, почувствовала легкий укол зависти. Внезапно перед ней предстала новая Жози — изысканная женщина, помешанная на мужчинах.

Выйдя в прошлом году из монастыря, Жози поступила на музыкальные курсы при университете Нассау. По просьбе друзей она нередко выступала на свадьбах, производя неотразимое впечатление своим глубоким контральто и умением уверенно держаться на сцене. Франческа завидовала живости подруги, однако с удовольствием слушала ее, сидя позади и наблюдая.

В прошлом месяце, когда Жози спела на похоронах, ей впервые заплатили за это.

— P'tite soeur! Мы разбогатели! — закричала она, вбегая в пляжный домик.

Франческа не выказала радости:

— Как ты можешь так веселиться, вернувшись с похорон сестры Амелии?

Умершая монахиня была учительницей Жози.

Девушка огорчилась.

— Ты права, — вздохнула она. — Все очень горевали. Заупокойная служба тянулась бесконечно. Мне так жаль их всех! Да и что толку от пения? — Она усмехнулась. — Хотя для меня толк был, и немалый. Взгляни-ка на это!

Она протянула Франческе пять десятидолларовых купюр, первые в жизни деньги, заработанные ею.

— Прекрасно, но что ты собираешься с ними делать?

— Давай отправимся в город и отпразднуем.

— А Марианна знает?

— Нет, я хочу сделать ей сюрприз. Кроме того, боюсь, она заставит меня положить их в банк, а это так скучно! Давай уйдем, пока она не вернулась домой.

Девушки отправились на машине на главную торговую улицу Нассау, и Жози купила тот самый пеньюар, в котором красовалась сейчас, демонстрируя обнаженные плечи.

Жози чуть отступила от зеркала, но по-прежнему не отрывала от него глаз:

— Ах, видел бы меня сейчас Лукас! Его бы это наверняка впечатлило!

— Разве он еще недостаточно впечатлен? — сдержанно спросила Франческа, не решаясь сказать, что, по ее мнению, Жози слишком хороша для Лукаса. Этот высокий и тощий местный парень «из-за холма», то есть из черного квартала Нассау, играл на саксофоне в одном из местных клубов. Однажды Франческа пришла послушать его игру, но, оказавшись среди негров, почувствовала себя неуютно — кроме нее, в зале было лишь несколько белых. Лукас, когда их представили друг другу, холодно кивнул и потом просто не замечал ее. Франческа восприняла это как проявление антипатии и именно тогда впервые поняла, что чуждый и, вероятно, враждебный мир может отнять у нее Жози, хотя ее светлокожая подруга почти не отличалась от белых.