Бетси Фюрстенберг - Зеркало, зеркало

Утренний туман рассеялся, и небо отразилось в водной глади каналов. Стая проснувшихся голубей поднялась над широкой мощенной булыжником площадью Сан-Марко и, сделав круг над куполом собора, расселась по конькам крыш.

А на другой стороне Большого канала солнечный луч заглянул в приоткрытое окно палаццо Нордонья. Легкий бриз донес сладкий первозданный аромат Адриатики, и Антонии на миг пригрезилось, что она, словно облако, плывет по воздуху, купаясь в солнечных лучах.

Лежащий рядом мужчина зашевелился и обнял Антонию, успокоив ее этим привычным жестом.

— Антония! — Он прикоснулся губами к ее закрытым векам.

За ночь простыня соскользнула, Антония поежилась от прохладного весеннего ветерка.

— Антония, проснись, уже поздно.

И в самом деле: снизу, с канала, доносились шум моторов вапоретто[1] и плеск воды о стены. На первом этаже поднявшиеся слуги с шумом распахивали ставни. Город готовился к трудовому дню. Она томно вздохнула и повернулась к графу.

Он взглянул на Тони, маленькую сильную и, как все жительницы Средиземноморья, черноволосую и смуглую. Ее чуть удлиненное лицо было не по годам серьезным, а стройное тело — мускулистым и крепким, как у юноши. Даже сейчас, спустя десять месяцев, Карло Нордонья все еще пылал страстью к Антонии. Он привык получать все, чего бы ни пожелал, но так и не разгадал до сих пор, что за тайна кроется в ее темных умных глазах. Казалось, Антония, как ртуть, просочится сквозь пальцы, если попытаться удержать ее. Карло провел ладонью по шелковистой коже спины, по округлым упругим ягодицам. От его прикосновений Антония проснулась, но ее сонные глаза неподвижно смотрели на него, словно из какого-то неведомого мира.

Тони бесстрастно отметила, что в утреннем свете отчетливее обозначились морщины, углубились борозды на высоком лбу Карло, стали заметнее высокие скулы и тонкие аристократические черты лица. Чуть изогнувшись, она подставила ему губы для поцелуя.

Тони любила просыпаться здесь по утрам, словно палаццо на Большом канале и было ее домом. Обнимая Карло, Антония уже не в первый раз подивилась силе своих чувств. Ведь она пошла против воли родителей, выбрав любовника, который никогда на ней не женится. Девушка снова прижалась к нему и вытянула ноги.

Вдруг ступня ее наткнулась на что-то холодное и мокрое.

— Va via, cattiva cane![2] — крикнула она.

Карло затрясся от смеха.

— Это не поможет, Антония. Тихоня откликается только на английские команды, ты же знаешь.

Поняв, что говорят о нем, старый бассет-хаунд уставился на Тони недобрыми желтыми глазами. Оскорбленный окриком, пес вместе с тем не сомневался в расположении хозяина.

— Тихоня всегда будит меня по утрам. Не стоит ругать беднягу. Он честно выполняет свою работу. — Карло ласково потрепал собаку по голове и, вздохнув, сел в кровати. — Кстати, Тони, нам тоже нужно заняться своими делами — каталогом для выставки искусства эпохи Ренессанса.

Антония лукаво улыбнулась:

— Карло Нордонья, надеюсь, вы не собираетесь работать сегодня?

Карло хлопнул себя ладонью по лбу:

— Который час? Она явится сюда с минуты на минуту. — Он отбросил простыню и поднялся.

Тони с восхищением взглянула на высокого стройного мужчину. Карло выпрямился во весь рост, и кожа его казалась в утреннем свете совсем светлой. Годы напряженного труда не прошли бесследно. Время оставило на лице Карло неизгладимый след, но тело его сохранило силу и гибкость. Сердце Тони преисполнилось гордостью: она, обыкновенная двадцатилетняя девушка, сумела увлечь такого значительного мужчину.

— С минуты на минуту появится моя дочь. — Карло накинул халат и надел очки в черепаховой оправе.

Тони рассмеялась:

— Твоя дочь будет шокирована! Вряд ли я намного старше ее.

Она тут же пожалела о своей бестактности, ибо граф нахмурился и отвернулся.

Пуританство не позволяло Карло признаться даже себе самому в том, что он любит и желает женщину, которая моложе его более чем вдвое. Да, она с самого начала не скрывала, что восхищается его интеллектом и он нравится ей как любовник. Однако Тони уйдет, закончив исследования, необходимые для его книги, найдет себе мужа, которого не преследуют призраки прошлого, родит от него детей и состарится вместе с ним.

Карло прислушался:

— У причала какая-то лодка. Неужели она уже приехала? — Он распахнул французские двери и шагнул на балкон, выходящий на Большой канал, и тотчас вернулся, тихо бормоча под нос проклятия на итальянском. — Моя дочь здесь. А ну-ка, лежебока, прочь из моей постели!

Тони насмешило смущение графа. Спрыгнув с кровати, она подошла к нему сзади, обвила руками талию и поцеловала его в шею.

Карло на миг застыл, потом отстранился.

— Какой ты забавный! Стоит ли так волноваться? Ты же знаешь, что твою дочь не пустят в эту комнату. Разве меня кто-нибудь видел? Мы уже почти год вместе, а никто из слуг даже не подозревает об этом.

Она завернулась в простыню и по пути выглянула наружу. В это прекрасное утро казалось, что канал и небо сияют чистой лазурью. Холодный дождь омыл ночью древний город, и сейчас он сверкал в лучах солнца. Внизу, на маленькой пристани, слуга привязывал моторный катер к причальному столбику в виде каменного льва. В лодке сидели две молодые женщины, упираясь коленями в чемоданы.

«Как мало багажа — до обидного мало! Ведь прибыла дочь графа Карло Нордоньи», — подумала Тони.

В одной из девушек, стройной, гибкой, с золотисто-рыжими волосами, Антония узнала Франческу Нордонья. Дочь Карло поражала сходством с матерью, рыжеволосой красавицей, портрет которой в натуральную величину висел на стене над парадной лестницей палаццо.

Выполняя для Карло работу, Тони слышала немало историй о его последней жене. Американка по происхождению, она покорила воображение светского общества и прессы по обе стороны Атлантики. Венецианцы до сих пор обсуждали дерзкие подвиги этой дамы и вызванный ими скандал так, будто она еще жива.

Сюзанна Нордонья. Даже ее имя казалось Тони таким же прекрасным, как запечатленный на портрете властный взгляд соблазнительной независимой женщины, не подчинившейся ни мужу, ни ребенку, ни жестким моральным нормам общества. Как давным-давно догадалась Тони, эта женщина все еще жила в сердце Карло Нордоньи, в воспоминаниях слуг дух Сюзанны витал в тщательно оберегаемых комнатах палаццо, когда-то реставрированных ею.

Чувствуя, что граф не расположен говорить о Сюзанне, Тони никогда не задавала ему вопросов. Однако теперь в дом возвращалась его дочь, и казалось, будто сама Сюзанна сошла с катера и потребует то, что принадлежит ей.

Золотоволосая девушка подняла голову и окинула взглядом палаццо. Несмотря на сходство с портретом матери, мягкостью и нежностью черт она напоминала Венеру Боттичелли.

Антония переключила внимание на компаньонку. Молодая смуглая женщина, явно старше Франчески, лучилась энергией и сияла экзотической красотой — по мнению Тони, не итальянской и вообще не европейской.

Подхватив два чемодана, она легко, с врожденной грацией и элегантностью, взошла по мраморным ступеням пристани, покрытым зеленым ковром водорослей.

Девушка заговорила с Франческой, и Тонн услышала се сильный чистый голос.

— Этот дом — настоящий замок! Значит, ты скрыла от меня, что твой отец — король?

— Вовсе он не король, глупышка, — тихо и ласково возразила Франческа. — Он всего лишь граф, и ты это знаешь.

Франческа неуверенно огляделась, будто видела палаццо впервые.

«Странно, что она в таком смятении, — с недоумением подумала Антония. — Ведь Карло говорил, что в раннем детстве Франческа жила здесь».

— Поспеши! — проговорила ее смуглая спутница. — Мне не терпится поскорее осмотреть шато внутри.

— Жози, это не шато, а палаццо. Мы же не во Франции.

Карло встал в дверях балкона рядом с Антонией:

— Это Жозефина, горничная моей дочери, — пояснил он. — Франческа так хотела привезти ее с собой, что я согласился, опасаясь, как бы без нее дочь не стала скучать по дому.

Взяв Антонию за руку, Карло повернулся и потянул ее за собой.

— Пошли. Пора выбираться отсюда. За оставшееся время можно успеть только быстро принять душ.

Но молодые голоса все еще доносились снизу:

— Non, non, m'sieur! Ne touchez pas![3]

— О Господи! — бросил Карло. — Ты когда-нибудь слышала такой акцент?

Антония усмехнулась:

— Насколько я понимаю, Жози — гаитянка.

— Ее мать с Гаити. Черт возьми, надеюсь, моя дочь не подхватила местный диалект!

Они услышали, как Франческа заметила:

— Жози, что толку говорить здесь по-французски? Эти люди — итальянцы.

— Что ж, тогда пускай лодочник уберет своп грязные лапы от моей гитары. Я понесу ее сама.

— Ого! — воскликнула Антония. — А девушка-то с характером!

— Она — багамская служанка, — ответил Карло и потянул ее от окна.

— Но в своем роде она прекрасна, Карло, и к тому же забавна.

Поняв, что разговор окончен, Антония ушла в ванную и повернула старомодные краны. Зашумев в ржавых водопроводных трубах, вода хлынула с громким урчанием.

Антония встала под душ. Она не понимала, почему Карло избегал дочь после смерти жены, навещая ее только на Рождество. Для итальянца, дорожащего семейными узами, такое поведение необъяснимо.