– Я?

Маша не знала, что и ответить. Потом ей пришло в голову, что о такой мелочи, верно, ей стоило озаботиться. Она же и вовсе ни о чем не думала, кроме своих переживаний. Всякие мелочи и подробности быта мало занимали ее. Да и сейчас она только-только стала приходить в себя и думать о происходящем. Вот и кольца… Ей надобно было их раздобыть! Однако где? Где она могла достать венчальные кольца?

Тут Маша глянула кругом и подумала, что под их ногами нет и традиционного шитого рушника. И свечи у них не венчальные, а обычные в руках. Она даже горничную не озаботилась прихватить с собой! Она беспомощно глянула на Алексея, но тот не ответил сочувствием. Он лишь глянул в сторону шаферов, один из которых тут же снял пару перстней с руки и протянул Ловичу. Алексей кивнул батюшке: мол, продолжай.

Батюшка прокашлялся и затянул:

– Венчается раб Божий Алексей рабе Бо-жией Марии…

Тут дверь храма с грохотом распахнулась, и церковь наполнилась людьми…

– Отец Софроний? Вы ли это? – вопросил мужской голос.

При этих словах Маша вздрогнула: это был голос ее отца.

«Все открылось! – мелькнула мысль. – Что-то будет…»

– Да что вы, отец Софроний…

Тут батюшка, ко всеобщему изумлению, подхватил полы своей рясы и ринулся за алтарь.

– Ну а ты, Маша, что скажешь?

Из полумрака на свет вышел сам Глебов, вслед за ним Дмитрий, далее показались их дворовые, а там… О Боже! Кого она видела там! Князь Мещеряков!…

Если бы она осмелилась, то тотчас упала бы в обморок. Но суровый отеческий взор удерживал ее от такого поступка.

– Молчишь? – вопросил Глебов. – А вы, Лович? Объясните ли тотчас свою проделку?

– Мне нечего сказать, – не медля, ответил Алексей.

Он отошел от Маши, гордо встал в стороне, скрестив на груди руки, и сделал надменное лицо. Маша взглянула на него и удивилась: каким он вдруг сделался неприятным. Она только теперь заметила это выражение, но оно бывало на его лице и раньше. Просто она не придавала этому значения.

– Папенька, мы любим друг друга, – забормотала Маша. – Мы хотели венчаться…

– Венчаться? – тихо и твердо спросил Глебов. – Каким же образом? Сколько могу судить, здесь нету отца Софрония, здешнего священника. А кто был тот, кто спрятался за алтарь?

– Что? – удивилась Маша.

Она ни слова не поняла из речи папеньки.

– Это был священник из города, мой приятель. Отец Афанасий, – процедил сквозь зубы Лович.

– Вот мило, – пробормотал Дмитрий, слушая все это. – Какой же церкви поп?

– Всехсвятской, ежели угодно, – ответствовал Лович.

– Ну довольно! – обрезал Глебов. – Мария, ступай к саням. И быстро! А вы… – Тут он посмотрел на Алексея.

– Ну уж нет! – Никита, который долго молчал и не вмешивался, при этих словах, которыми Глебов думал окончить произошедшее, вдруг взбесился. – Нет! Вам, сударь, следует ответить за свой поступок. И немедля!

Лович усмехнулся и презрительно посмотрел на Мещерякова.

– Что?… Что?… – Маша не могла понять, что последует за тем.

– Вы хотите драться? – спокойно спросил Глебов.

– Да, – ответил князь. – Затронута честь моей невесты. И самым серьезным и подлым образом. Я желаю сатисфакции.

– Извольте. – Лович побледнел и зло глянул на князя. – Нынче же, полагаю?

– Теперь. Только выйдем за двор храма.

– Но как же без секундантов?

– За секундантами дело не станет, – ответил Глебов на эти слова Алексея.

– Я предлагаю свои услуги вам, Никита Александрович, – сказал Дмитрий Глебов. – Один из приятелей Ловича, думаю, послужит ему.

– Без труда, – ответил тут же один из офицеров.

– Итак, дело решилось! – подвел черту Глебов.

– Извольте, – преспокойно сказал Лович. – Как пожелаете.

– Нет, нет! – крикнула Маша. – Да что вы задумали?

– Аким, возьми-ка барышню да отведи в сани, – приказал слуге Глебов.

– Я не пойду! – воскликнула девушка. Все посмотрели на нее. Лович с жалостью и презрением, как и его приятели-офицеры, брат с сожалением, отец с гневом, а Мещеряков… В его взгляде был гнев, было бешенство и нетерпение. Он держал себя в руках ради храма Божьего да ради Михаила Федоровича. Не будь этих обстоятельств, он бы сцепился с Ловичем немедленно!

– В сани, – гневно молвил отец.

Маша заплакала, но повиновалась. Аким, которому дал приказание барин, молча проводил ее до саней и усадил в них. Маша видела, как все вышли из дверей церкви, как прошли за ворота и тут…

Тут Лович выхватил шпагу и, развернувшись, напал на князя. Но застать противника врасплох ему не удалось. Злой и настороженный, тот держал уже оружие в руках. Завязалась короткая схватка, которая в пять минут завершилась падением Ловича на снег. Тот упал замертво и не шевелился. Офицеры стояли молча, Глебов склонился к Ловичу, желая проверить, жив ли тот. А Никита просто стоял рядом с поверженным врагом, пристально глядя на распростертое у его ног тело.

– Подлец, – сказал Дмитрий. – Он хотел напасть внезапно, как разбойник.

– Он и есть разбойник, – произнес ему в тон Глебов. – Вам, господа, следует отвезти его в полк. Может, он еще оправится.

Но Маша ничего этого не слышала. Она лишь видела, как Никита Александрович пронзил Алексея насквозь, как тот мгновенно упал, а князь смотрел на него с такой ненавистью!

– Умер… Убит… – шепнула она. – Убит…

И повалилась без чувств.

– Барин, барин! Барышня Марья Михайловна сомлели! – крикнул испуганный Аким.

Все и забыли, что Маша стала свидетельницей дуэли. Зрелище, для женских глаз не назначенное, оно могло жестоко навредить девушке.

Глебов кинулся к дочери, кляня Ловича на все корки, а Никита даже не осмелился приблизиться к саням. Она упала в обморок от зрелища его жестокости. И оттого, что увидела Ловича, которого считала женихом, раненым!

Дмитрий, который последовал за отцом к саням, вернулся к Никите и сказал:

– Надо немедля ехать домой. Как бы Маша не заболела. Батюшка велел передать вам… – Дмитрий с неловкостию смотрел на Никиту. – Ежели вы пожелаете, то можете в ближайшее время нанести нам визит. Ежели нет, то… Вы вольны слово свое взять назад, – твердо прибавил он. – После того, что произошло…

– Дмитрий Михайлович, – прервал его Никита. – Я буду у вас сразу же, как только Мария Михайловна придет в себя.

Дмитрий смущенно улыбнулся. Никита протянул ему руку и молодые люди расстались после дружеского рукопожатия.

15

Маша не заболела, не простудилась и вообще ничего дурного с ней не сделалось. Поначалу, конечно, Глебов опасался, как бы чего с ней не случилось от душевного потрясения. Но когда на другой день стало ясно, что с нею все в порядке и кроме заплаканных глаз и раскрасневшегося лица другого повреждения организму ее нанесено не было, Михаил Федорович запер дочь в комнате, посадив под домашний арест. Но перед этим он имел с Машей разговор. И весьма неприятный.

Когда девушка увидела, с каким лицом папенька заходит к ней, то испугалась. Однако сначала он расспрашивал ее о самочувствии и, только убедившись воочию, что с нею действительно все хорошо, приступил к главному.

Помолчав немного, Михаил Федорович начал:

– Мне стыдно и неловко начинать этот разговор, Мария Михайловна, но надобно, что ж тут поделаешь…

– Папенька… – прошептала Маша, опустив голову.

Слезы вновь полились из ее глаз. Глаза от рыданий у ней совсем опухли, и она даже почти не видела ничего сквозь слезы. Маша прорыдала весь остаток ночи, едва забывшись под утро, и теперь все начиналось сызнова.

– То, что ты учудила, мало что неприятно… Это просто неслыханно. Ты уронила честь не только свою, но и всего нашего семейства. Молю Бога, чтобы ничего из произошедшего не сделалось известным в округе. Никита Александрович…

Маша охнула!

– И нечего охать, милая моя! – раздраженно сказал папенька. – Удивительнейший молодой человек! Его невеста бежит с другим, а он берется устроить все так, чтобы никто ничего не узнал. Не всякий способен на подобное благородство! Иной, позволь тебе заметить, тут же бы растрезвонил или уж как-нибудь иначе дал понять, из-за чего расторг помолвку с невестой. И сделал бы верно, предупредив прочих о безнравственности девицы!

– Расторгнул помолвку? – Из всех слов именно это запечатлелось в голове у Маши.

– Другой бы и расторгнул, но князь… Впрочем, – добавил Глебов, – он объявил мне, что неволить тебя не желает. Сам он помолвку рвать не станет, но ежели ты пожелаешь… Странно… Видно, боится задеть твою честь. А ведь хуже, чем поступила ты сама, никто бы для тебя не сделал. Видно, вправду говорят, что нет у человека злее врага, нежели он сам. От супостата найдешь где укрыться, а от дури своей – где скроешься? М-да… Так вот, князь обещался сделать так, чтобы никто из свидетелей этакого несчастья не проговорился. Уж как и что он сделает, я не знаю… Но надеюсь, что все останется без последствий.

– А что же мне делать? – растерянно спросила вдруг Маша.

– Это ты о чем?

– Да о помолвке… – пробормотала Маша.

Глебов пристально посмотрел на дочь:

– Я тут так полагаю… Из каких соображений он остался верен слову – я не знаю. Быть может, из соображений одной лишь порядочности. А может, он любит тебя? – кинул он вопросительный взгляд на Машу. – Хотя… Трудно тут судить… В любом случае вам следует переговорить. И ежели ты увидишь, что он тяготится твоим обществом, то верни ему слово. Но ежели он влюблен… То ты просто дурой будешь, Мария Михайловна, ежели отпустишь такого человека от себя. И я тебя первый прокляну! Или в монастырь запру. Там дурищам вроде тебя, у которых поступки с разумом не сходятся, самое место!

– Папенька!…

– Ну-ну, не реви… А теперь, не обессудь, я тебя тут запру. И под окном тебе стражу определю. А то кто тебя знает…

– Папенька, еще одно только слово! – молящим тоном произнесла девушка.