— Я прекрасно понимаю, что надоела тебе со своими нравоучениями, — проговорила она, выделяя каждое слово, — но тебе придется дослушать… Если бы тогда, два месяца назад, ты прислушалась к моему совету и не потащила бы Юру жить в бабушкину квартиру, сейчас все было бы по-другому…

— Да при чем тут бабушкина квартира? Ничего ведь по сути не изменилось. Да, мы стали завтракать и ужинать вместе, а не только заниматься любовью…

— Прекрати, — резко оборвала Людмила Николаевна, — между прочим, с матерью разговариваешь, а не с подружкой. Ни стыда, ни совести у тебя нет… Как вы просто это произносите: «Заниматься любовью!»

Юлька опустила глаза, подтянула к себе чашку и отхлебнула холодный противный кофе.

— Извини, мам… Правда, извини.

Мать будто не слышала:

— …Вы и живете, как говорите. Любовью именно «занимаетесь». Так, время от времени. Сбежались — попробовали, не понравилось — разбежались… Скажи, ты вообще-то Юру любила?

Юлька почувствовала, как на глаза снова наворачиваются слезы. Она встала, одернула длинный малиновый джемпер и направилась к кухонной двери. У косяка неожиданно остановилась и, не оборачиваясь, бросила через плечо:

— Любила.

В квартире было тихо. Отец еще не вернулся с работы. Юлька толкнула дверь и зашла в свою бывшую комнату. Глупая черная киса Женя, дремавшая на кровати возле батареи, открыла глаза, коротко мяукнув, спрыгнула на пол и начала тереться о Юлькины ноги.

— Отстань, — девушка осторожно отодвинула кошку в сторону и направилась к стеллажу с книгами. Киса Женя последовала за ней. На верхней полке стоял подаренный Юрой резиновый поросенок — точная копия того, что еще сегодня болтался на гардине. Юлька достала игрушку, повертела ее в руках, а потом со злостью швырнула в угол. Поросенок ударился о пол и упруго подпрыгнул вверх. Почти одновременно с ним подскочила и перепуганная киса. Шерсть на ее загривке встала дыбом, хвост ощетинился и стал похожим на ершик для бутылок. За спиной послышались торопливые шаги матери.

— Беснуешься? — спросила она Юльку, подняв с пола ни в чем не повинную хрюшку. — Ну-ну, давай…

— Мам, ну зачем, зачем ты так со мной?

— Зачем? — голос Людмилы Николаевны зазвенел, грозя вот-вот перейти в рыдания. — Будут свои дети, тогда поймешь. Вспомнишь маму, когда твоя дочка уйдет от тебя жить в пустую квартиру на другой конец города!.. Захотелось тебе поиграть в семью? Постирать мужику носки?.. Поиграла? Доигралась?

Стараясь казаться абсолютно спокойной, Юлька подошла к шифоньеру, достала кое-что из теплых зимних вещей и бросила на кровать. Она уже пожалела, что приехала сегодня домой. Ведь знала же, знала, чем все это кончится, и все-таки прибежала к матери, подчиняясь вечному инстинкту обиженного детеныша.

— А может быть, ты останешься? Зачем тебе теперь там жить? — Людмила Николаевна произнесла это так жалобно и просительно, что Юля вздрогнула.

— Нет, мам, я пока не могу вернуться, — она покачала головой. — Кто знает, может быть, Юрка еще придет?

Мать как-то сразу ссутулилась и померкла, превратившись из сказочной Панночки в обычную немолодую женщину.

— Ну что ж, пусть так. Хотя я буду молиться за то, чтобы он убрался из твоей жизни насовсем…

Домой Юля добралась довольно быстро. К счастью, уходя, она не закрыла форточку, и запах мяса в горшочках, назойливо напоминавший о несостоявшемся ужине, уже полностью улетучился. «Мысленный приказ: ни в коем случае не вспоминать о неприятном событии — вернейший способ запомнить это событие в мельчайших подробностях», — с горькой усмешкой подумала она, проходя в комнату. Розовый атласный халатик валялся прямо на полу. Юлька сняла джинсы и кофту, быстро накинула халат на плечи, включила бра и села на пуфик перед трюмо. У девушки, глядевшей на нее из зеркала, были густые каштановые волосы, прямой тонкий нос с изящно вырезанными ноздрями и бархатные карие глаза.


«Мне кажется, именно так выглядела Клеопатра», — сказал тогда Юрий, неслышно подойдя сзади и глядя поверх плеча на ее отражение. Он провел рукой по ее волосам, чуть приподнял их и прикоснулся сухими губами к нежной обнаженной шее. Юля обернулась.

— Нет, смотри туда, — он мягко, но настойчиво развернул ее обратно к трюмо и, не отводя глаз от лица зазеркальной девушки, медленно стянул с Юлькиных плеч розовый атласный халат. Сверкнув крохотными искорками, теплая ткань с легким шелестом скользнула к ее ногам. Незнакомка в зеркале казалась Юле совсем чужой и какой-то нереальной. Ее бледно-фарфоровая кожа словно светилась в темноте. Высокий мускулистый мужчина по ту сторону стекла жадно ласкал языком упругие соски, плечи и время от времени посылал Юльке через зеркало многозначительные взгляды. Ей казалось, что она стала невольной свидетельницей чего-то отнюдь не предназначенного для чужих глаз. И все же она с напряженным вниманием следила за тем, как мужчина, обхватив бедра Незнакомки руками и прижавшись к ней щекой, скользил вниз по ее животу. Она видела, как трепещут ресницы девушки, как торопливо проводит она языком по пересохшим губам. Видела и не могла понять, почему ее собственные груди наливаются сладкой тяжестью, почему где-то там, в глубине ее тела, начинает медленно нарастать мучительное нетерпение. То нетерпение, которое будет потом рваться наружу, ища выход. И не то чтобы схлынет, а растворится внутри уже потом, когда сама она уснет. Но эти его жаркие, постоянные приливы и отливы? Наверное, это и есть то самое, божественное, о чем написано и сказано так много…

Неожиданно мужчина из Зазеркалья оказался совсем рядом. Он властно сжал Юлькины плечи и медленно опустил ее прямо на белый ворсистый ковер. Через его плечо Юля успела послать прощальный взгляд Незнакомке: таинственная принцесса, полуприкрыв глаза, тоже проваливалась куда-то в темноту…


Юлька прерывисто вздохнула и отошла от зеркала. Сейчас ей предстояло самое сложное: убрать с дивана клетчатый плед, постелить накрахмаленную простынь и тихо лечь, повернувшись спиной к пустой комнате. И только тогда станет правдой то, что Юрка ушел, то, что он больше не любит ее и, наверное, даже не хочет… Оттягивая неприятный момент, Юлька еще послонялась по квартире. Взяла с полки журнал, попыталась читать, но потом с отвращением зашвырнула его в угол. В конце концов, она так и уснула в кресле, свесив голову на плечо и неудобно поджав под себя ноги…

* * *

А на следующее утро все вдруг показалось Юльке смешным и нелепым.

«Боже мой, ну, конечно, он просто увлекся… Юрка, глупый мой, красивый Юрка, — убеждала она себя, лихорадочно натягивая узкую юбку. — Встретил сексуальную красотку, переспал с ней и подумал, что это любовь! Но ведь пройдет неделя, месяц, и он поймет, как жестоко ошибся. Надо дать ему шанс все исправить».

У Юли не было никакого конкретного плана. Но она надеялась, что в субботу Коротецкий, по крайней мере до обеда, из дома не выйдет. Значит, есть шанс побеседовать на его территории. Может быть, родные стены придадут Юрке мужества, и он наконец объяснит все спокойно и обстоятельно, не отводя глаза в сторону и не пытаясь побыстрее свернуть разговор…

А еще она придумала счастливый финал. Ведь вполне возможно, что Коротецкий уже раскаивается и хочет вернуться, но не знает, как это сделать. Тогда важно его не спугнуть. Нужно просто позвонить в дверь, а когда он откроет, медленно поднять на него глаза. И в этих глазах не будет ни укора, ни обиды, ни страдания. Только любовь.

Прежде чем подойти к двери Юркиной квартиры, она несколько раз прорепетировала это медленное поднятие головы. Бабушка, спускавшаяся с верхнего этажа и видевшая ее упражнения, посмотрела на Юльку удивленно и неодобрительно.

— Девушка, вы куда идете? — В голосе старушки явно звучало подозрение.

— К Коротецкому, в 86-ю, — Юлька светло улыбнулась, она почему-то была уверена, что все получится.

И все же, прежде чем позвонить в дверь, она мысленно просчитала до десяти и только потом нажала на кнопку. Звонок заверещал привычно, но от этого не менее противно. За дверью послышались неторопливые шаги.

«Вот и все», — выдохнула Юлька, медленно опустила голову и от волнения зажмурила глаза.

Дверь открылась. Первыми она увидела желтые тапочки с большими белыми помпонами. А из тапочек торчали голые женские ноги. Видимо, репетиции не прошли даром, потому что Юля, ни на миллиметр не отступая от плана, продолжала медленно-медленно подымать голову. И она увидела клетчатую Юркину рубаху, начинающуюся прямо над розовыми коленями, светло-рыжие лохмы, спадающие на плечи, и пухлые детские губы, готовые вот-вот сложиться в вежливую улыбку.

— Простите, вы к кому?

Юлька, будто очнувшись, резко вскинула голову, встретилась с девушкой глазами и едва сдержалась, чтобы не выдохнуть вслух: «Симона?!»


… Возможно, где-то ее по-прежнему называли Таней. Где-то там, в другом мире, но только не в экономическом отделе банка «Сатурн». Первый раз она появилась примерно полгода назад и как-то умудрилась незаметно прошмыгнуть по коридору мимо открытой двери их кабинета. Впрочем, как выяснилось позже, Симона никогда и никуда не шмыгала, мышиные повадки были ей не свойственны абсолютно. Скорее всего, Галка, замечающая всех интересных посетителей, просто занималась в тот момент неотложными делами, иначе она не упустила бы возможность поупражняться в ехидстве.

— Девочки, Михал Михалыч вышел из своего кабинета с какой-то дамой, — сообщила кудрявая блондинка Оленька, вернувшись из буфета. — Дама в какой-то немыслимой курточке и сапогах выше колена.

— Н-да? — Галка удивленно изогнула бровь. — Что это с нашим многоуважаемым директором случилось? На старости лет с ума сошел?

Михаилу Михайловичу Самсонову, директору банка «Сатурн», было где-то около пятидесяти. Бог наградил его привлекательной внешностью, железной деловой хваткой и верной женой, а вот детей не дал. Наверное, Михал Михалыч стал бы отличным отцом, потому что спокойствия и терпения ему было не занимать. Авторитетом в коллективе он пользовался непререкаемым и иногда любил побеседовать по-семейному на обычные «мирские» темы.