— Да ну вас. Я же шутил!

— Нет, не шутил! — снова насел на него Мишка. — И эту свою шатенку, — он изобразил руками в воздухе очертания рельефной женской фигуры, — тоже от нас прятал… Нехорошо, Сергей, нехорошо!.. И когда ты с ней познакомился?

— Ну, наверное, когда подвозил ее на одном из трех своих автомобилей… Только вот запамятовал, на каком именно.

— На пылесосе «Бош», — мрачно рявкнул Олег.

Мишка и Сергей одновременно расхохотались. Селезнев, смахнув выступившие на глазах слезы, еще давясь смехом, проговорил:

— Кстати, про пылесос истинная правда. Вот говоришь с людьми честно, а они не верят!.. Это Лариска у меня выпросила…

Олег было снова приготовился деликатно отвернуться, давая другу время справиться с эмоциями, которые должны его охватить, но Сергей решительно дернул его за рукав:

— Мужики, ну хватит уже. Не могу, не могу я вымучивать из себя то, чего не чувствую на самом деле… Ну, не на сцене же, честное слово. Так что кончайте соблюдать траур. Сейчас мы купим еще коньячку и поедем ко мне домой «продолжать банкет».

Они уже шли по коридору, обсуждая, какой коньяк лучше взять, когда сзади раздался дробный цокот каблуков. Девчонка, летевшая по коридору, была довольно хорошенькой, только, пожалуй, слишком худой, и Сергей уже приготовился отпустить по ее адресу пару шуточек, когда она неожиданно остановилась прямо перед ним. Это ему не понравилось. Как не понравилась и холодная решимость фанатки, горевшая в ее зеленых глазах. «Неужели и здесь вычислили?» — с тоской подумал он и собрался сказать девице что-нибудь холодно-вежливое, но отнюдь не располагающее к продолжению беседы, когда она вдруг заявила, что хочет с ним поговорить, с таким видом, будто имела на это полное право.

Сергей шел за ней по коридору и с мстительной радостью наблюдал за тем, как некрасиво повиливают ее худые бедра. Девица очень торопилась и еще, наверное, хотела казаться холодной и неприступной, отчего спина ее напряженно выгибалась, ноги не успевали за корпусом, и, в общем, она производила безрадостное впечатление. Он ожидал чего угодно: от наивно-детской просьбы поставить автограф на фотокарточке до откровенного предложения переспать. И поэтому несколько опешил, когда девица попросила его изобразить на публике Сергея Селезнева. Сначала он даже не поверил, ища в ее словах какой-нибудь подвох. Но она говорила очень искренне, и Сергей даже преисполнился брезгливой жалости к ней, худышке с острыми ключицами, так проигрывавшей в сравнении с красавицей Ларисой и все же стремящейся любым способом примазаться к звездной славе знаменитого Барса! Он уже собирался задать ей пару едких вопросов и спокойно уйти, когда девица вдруг заявила, что на самом деле терпеть не может Селезнева и от одного его вида ее начинает тошнить. Это уже становилось интересным! Сергей попытался рассмотреть ее повнимательнее, насколько вообще это позволял сделать тусклый свет лампы над кожаным диваном, и нашел, что она довольно симпатичная. И даже слово «девица», которое поначалу так удачно к ней приклеилось, захотелось заменить на более мягкое — «девушка». А еще он почувствовал легкую обиду за Барса, наверное, схожую с тем, что ощущают родители, ругающие непутевое дитя: пусть ребенок плохой, пусть глупый, пусть избалованный, но никто чужой не имеет права называть его дураком!

— Ну так что, вы поможете мне? — с надеждой в голосе спросила девушка, представившаяся Юлей.

— Да, — ответил он, вдруг подумав, что может получиться неплохое любовное приключение, продолжительностью так в недельку или в две. Да и, кроме всего прочего, интересно попытаться сыграть самого себя уже без глупых кривляний, тем более что «романчику» это придаст некую пикантность. Чем не достойное продолжение сегодняшнего вечера?

К друзьям Сергей вернулся уже минут через десять. Видимо, в глазах его зажегся особый азартный огонек, потому что Мишка уныло констатировал:

— Ну-у, закобелял, закобелял!.. Нам прямо сейчас по домам разъезжаться и освобождать тебе квартиру, или ты собираешься своей «мадамой» разбавить нашу дружную, мужскую компанию?

— Спокойно, мужики, — Селезнев помахал в воздухе ладонью, — это будет нормальная одноактная пьеса с прологом и эпилогом. Пролог вы сейчас видели, а первый акт начнется только завтра. Я звоню ей ближе к вечеру… Кстати, ее зовут Юля. Ничего девочка, правда?

* * *

Нельзя сказать, что предстоящий вечерний звонок этой самой Юле совершенно не волновал Сергея. Наоборот, он чувствовал здоровый азарт охотника, преследующего интересную дичь. Поэтому утром, натягивая джинсы, он опустил взгляд вниз, к ширинке и вполголоса проговорил:

— Ну что, друг, похоже, будет для тебя работа!

«Юля, Юля, Юлечка… Глазки у нее, конечно, ничего, и ротик сексуальный, а вот на попке не мешало бы добавить немножко мясца… Впрочем, так еще интереснее. Этакая девочка-прутик…»

Выходя из квартиры, он подумал о том, что надо вечером убрать из ванной полотенце с «котятами». Нехорошо получится, если случайная «мадама», как выражается Мишка, вдруг решит вытереться красочными махровыми «котами», еще хранящими запах Ларискиного тела. А еще он на минуту представил, что Лариса как раз в этот момент может возжелать примирения и вернуться домой. Вот и получится классическая опереточная сцена: любовница в постели, растерянный «муж» с полотенцем, обмотанным вокруг бедер, и разгневанная «жена» на пороге… Н-да, «жена»… Интересно, а почему он на самом деле на ней не женился?.. Впрочем, женщины и связанные с ними проблемы все меньше и меньше волновали Селезнева по мере того, как его джип приближался к театру. И когда впереди замаячило старинное белое здание с острой крышей и двумя рядами колонн, он уже полностью настроился на предстоящий разговор с главным режиссером.

В просторном вестибюле пахло сухой известкой и вечным ремонтом и уныло пустела стена, на которой обычно висели портреты актеров. Строительное управление, обещавшее закончить ремонт к началу сезона, естественно, клятвы не сдержало. И все бы ничего, если бы не остались недоделанными половина «гримерок» и артистам не приходилось бы из-за этого тесниться по трое у одного зеркала. Сергей прошел мимо пустого гардероба и поднялся по мраморной лестнице на второй этаж. Из полуоткрытой двери Большого зала доносились гневные вопли Семена Александровича, бессменного главного режиссера. Шла репетиция пьесы, работать над которой начали еще в прошлом сезоне.

Селезнев проскользнул в зал, неслышно притворил за собой двери и уселся в предпоследний ряд партера. Семен Александрович сидел недалеко от сцены, за специально вынесенным в проход массивным деревянным столом, и мрачно курил. Время от времени он прерывал диалог актеров на сцене яростным: «Нет!» А иногда, будучи не в силах совладать с эмоциями, вскакивал с места и начинал прохаживаться по проходу туда-сюда. Металлический замочек на его вязаной кофте неистово раскачивался, а артисты замирали, следя за Семеном Александровичем испуганными глазами. Впрочем, испуг был скорее деланным, призванным потешить самолюбие старого главрежа. Сцену сейчас занимали мэтры, которые многое могли себе позволить.

— С начала, с начала! — захлопал в ладоши Семен Александрович и снова вернулся за свой стол.

Ольга Николаевна Головина на секунду опустила лицо в ладони, встряхнула волосами и заговорила:

— Единственный мой, вы уйдете, я знаю, вы уйдете, и ничего не изменится… Я, старая дура, останусь со своими глупыми фантазиями и …нет, не перебивайте меня. Я не вам это говорю, я себе говорю, — в глазах ее блеснули слезы хорошей профессионалки, дыхание уместно сбилось, она всхлипнула и продолжила: — Да, вы уйдете, и я не могу себя заставить гордо сказать: «Прощайте!» Я, наверное, буду цепляться за ваши рукава и за… Простите, секундочку, — Головина прокашлялась, нацепила на нос очки и заглянула в текст, лежащий перед ней на столе. — Сейчас, сейчас…

— За ширинку, — радостно предположил стоящий рядом на сцене Андрей Владимирович Дульцев, только что прекрасно игравший тоску и смущение.

— Да ну тебя, Андрюха, — Головина отмахнулась, — сейчас-сейчас, найду…

— Говори: «за ширинку». Какая разница?

— Там на сцене, заканчивайте базар! — громовым голосом, в котором слышалась скрытая усмешка, провозгласил Семен Александрович. — Давайте со следующей реплики!.. А тебе, Оля, текст учить надо. Ну что ты, вчера со студенческой скамьи, что ли?

— В том-то и дело, что не вчера. Склероз замучил, — улыбнулась Ольга Николаевна, и репетиция пошла дальше своим чередом.

Сергей провел рукой по обитой красным бархатом спинке впереди стоящего кресла, сдул с ладони благородную театральную пыль и начал тихонько, на цыпочках пробираться по проходу. Семен Александрович, старенький и несколько глуховатый, услышал его, только когда он подошел уже почти вплотную.

— А, это ты? Садись, есть у меня к тебе разговор, — он кивнул на ближайший к столу ряд. — Сейчас, только вторую сцену закончим… Ты посмотри, что творят! За лето все на свете позабыли…

Селезнев опустился в противно скрипнувшее кресло и принялся задумчиво изучать собственную ладонь. Но боковым зрением он все равно видел орлиный грузинский профиль старика и блики прожекторов, играющие на его обширной лысине. Минут через пять Семен Александрович действительно объявил перерыв. Актеры с облегчением поползли в курилку, так как смолить в зале никому, кроме главрежа, не позволялось. Сцена опустела.

— Ну, садись, Сереженька, поговорим, — старик похлопал ладонью по ближайшему к себе сиденью. — Есть у меня одно интересное предложение… Я вот думаю, не взяться ли нам ближе к весне за «Игру теней»? И не попробоваться ли тебе на Антония. Хотя, что пробоваться, я просто уверен, что у тебя получится.

Селезнев саркастически усмехнулся и кивнул:

— Опять красавец в львиной шкуре с босыми ногами и страстным взглядом, да?