— Да какое ты вообще имеешь право… — Юля проговорила это медленно и внятно, чувствуя, как судорога сводит напряженные, сжатые в кулаки пальцы.

— Никакого… Извини за то, что я здесь наговорил. Я сейчас уйду.

Смысл слов совершенно не вязался с тем, как они были сказаны. Андрей бросил это «извини» как-то походя и небрежно, и в голосе его звучало отнюдь не покаяние, а скорее даже вызов.

«А ведь, наверное, я ему серьезно понравилась! — мелькнуло в голове у Юльки. — Иначе как объяснить то, что он пришел сюда, рискуя быть позорно выгнанным взашей? И ведь похоже, что проблем с женщинами у него на самом деле нет. Он ведь не урод, не дурак… Только непонятный какой-то, все время разный… Просто двуликий Янус! То это гопнически-приблатненное «расслабься, мать» и фамильярное похлопывание по плечу, а то вдруг неизвестно откуда взявшееся чувство такта и попытки покопаться в психологии, пусть даже на поверхностном уровне».

И вдруг ей показалось, что она все поняла. Поняла необыкновенно ясно, за какую-то долю секунды, что это хороший, добрый и сильный человек, неловко прячущийся за внешней развязностью. Юльке внезапно захотелось, чтобы он остался, чтобы сидел рядом, говорил о пустяках и тревожно вглядывался в ее глаза, ища затаенный отблеск ответного чувства. Нет, она бы, конечно, не впустила его в свою душу и не позволила бы прикоснуться к воспоминаниям о Юрке, лелея и баюкая их, как раненую руку. Но от одного его присутствия, внушающего покой и грустное умиротворение, ей бы, наверное, стало легче… Андрей уже сделал несколько шагов к двери, когда она остановила его негромким:

— Если хочешь, можешь остаться. Естественно, не с ночевкой…

И снова он улыбнулся так, словно только этого и ждал, и прекрасно знал, чем разрешится ситуация.

— Ну, тогда тебе, пожалуй, нужно переодеться, — Андрей окинул скептическим взглядом наряд хозяйки дома. — Все-таки у нас маленький праздник…

Юлька, пожав плечами, подошла к шифоньеру и сняла с плечиков серую юбку и розовую блузку из японского шелка. У нее уже не было никакого желания ни обижаться на нагловатую прямолинейность гостя, ни рисовать на своем лице маску оскорбленной добродетели. Чтобы переодеться, у нее ушло не больше трех минут, но она еще некоторое время стояла у зеркала в ванной, прислушиваясь к тому, как Андрей мотается по коридору: из кухни в комнату и обратно, — изредка погромыхивая тарелками и что-то тихонько напевая себе под нос. Когда она наконец вышла в узкой и длинной, до щиколоток, юбке и мягко мерцающей шелковой блузе с асимметричной драпировкой на правом плече, стол уже был накрыт. Андрей отодвинул чуть влево блюдо с бутербродами, поменял местами бутылки с вишневым «Чин-чином» и прозрачным тоником и удовлетворенно взглянул на дело рук своих.

— Впечатляет? — негромко спросил он Юлю, кивнув головой в сторону стола.

— В общем, да, — согласилась она, отдавая должное попыткам гостя создать некое подобие изысканной сервировки на крохотном пространстве журнального столика. Кроме бутербродов с красной икрой и прозрачными ломтиками севрюги, здесь стояла ваза с янтарно-желтыми яблоками, блюдо с тонко нарезанной ветчиной и несколько розеток с консервированными фруктами. Из нагромождения посуды сиротливо выглядывали две свернутые конусом бумажные салфетки, закрывающие пустые тарелки.

— Тогда прошу садиться, — Андрей плюхнулся на диван и похлопал ладонью рядом с собой. Юля присела на краешек в некотором отдалении. Она была немного разочарована. Ей почему-то казалось, что когда она выйдет из ванной, сменив старую майку и трико на элегантный наряд, Андрей непременно восхитится. Не обязательно вслух, рассыпаясь в комплиментах, просто посмотрит так… Ну, как Андрей Мягков в «Служебном романе», когда навстречу ему вышла преобразившаяся Алиса Фрейндлих. Однако ничего подобного не произошло. Новый знакомый продолжал исправно играть роль доброго старшего брата, на которого не производит «убойного» впечатления несомненная красота сестры.

Они болтали, как и тогда, в машине, обо всякой всячине, не касаясь лишь тем «сугубо личных». Неприятных, тягостных пауз не возникало, потому что Андрей умел вести беседу легко и непринужденно. Именно вести, незаметно направляя разговор в новое русло, едва почувствовав, что выбранная тема неинтересна для собеседницы. У Юльки от выпитого коктейля приятно кружилась голова, на душе было светло и спокойно, и она, привалившись к спинке дивана, благодарно улыбалась Андрею, рассказывающему что-то о последнем концерте «Иванушек Интернейшнл».

— Я вообще-то до этого концерта из всех их песен только «Тучи» и слышал. Одна старая подружка попросила ее сводить. Как потом выяснилось, тоже «светскости» добирала… Ну, как же! «Иванушки» на всю Россию гремят, а она всего один клип видела, и то дома, по телевизору!

— А я все эти наикрутейшие тусовки не люблю. Читаю в журналах про всякие казино, ночные клубы и понимаю, что чувствовала бы себя там не в своей тарелке.

— Тоже правильно, — Андрей «рулетиком» намотал на вилку ломтик ветчины и одобрительно закивал головой. — Как сказал недавно в одном интервью «восходящая звезда Российского кинематографа» Сергей Селезнев: «Не любить модные тусовки теперь очень модно…»

Юлька внезапно помрачнела и поставила на стол хрустальный бокал, не донеся его до рта.

— Что случилось? Я что-то не то сказал?

— Все нормально. Просто я терпеть не могу этого Селезнева. От одного упоминания о нем у меня скулы сводить начинает, — почти выкрикнула она, вложив в свои слова все то отчаяние и безысходность, которые были связаны у нее с этим именем. — Глупый, бездарный, рисующийся в каждом фильме… «Вот, посмотрите на меня, какой я красивый, какой я идеальный, какой я безупречный!» Противно, ты понимаешь, противно! Тоже мне, современный Казанова.

— Нет, ну зачем ты так! — попытался возразить Андрей. — У него такая актерская задача: воплотить на экране образ героя-супермена. Скорее всего в реальной жизни этот Селезнев — обычный человек с нормальными человеческими слабостями… Да что я тебе тут устраиваю ликбез для двенадцатилетних школьниц? Ты и сама знаешь, что нельзя отождествлять актера и экранный образ. Так что не понимаю, за что ты на бедного Сереженьку взъелась…

— Да ни при чем тут экранный образ! — Юлька раскраснелась, и на висках ее выступили крохотные капельки пота. — Ты только послушай, как звучит хотя бы эта фраза: «Не любить модные тусовки теперь очень модно!» Чувствуется, что сказал ее человек, который заранее, изначально считает себя выше других. Этакий творец, демиург, наблюдающий за мирской суетой, по меньшей мере, с олимпийских высот.

— У тебя что, с ним личные счеты? — Андрей слегка отодвинулся назад и с интересом посмотрел на Юльку. Усмешка светилась даже не в глубине его прозрачных, почти бесцветных глаз. Она, как солнечный блик, прыгающий по самой поверхности воды, едва цеплялась за кончики коротких, густых ресниц. Что она могла ему ответить? Рассказать про кусок стены, оклеенной обоями «под дерево», про Галкин письменный стол и дурацкий календарь над этим столом? Объяснить, что каждый день, подходя к рабочему кабинету, она через приоткрытую дверь видит сначала только «древесную» стену, потом искусственные розочки, потом белый кант календаря, а потом мускулистую ногу в фиолетовых шароварах, попирающую скалистый берег. Шаровары довольно широкие, но как нельзя более кстати налетевший ветерок очень удачно прижимает штанину к телу, и взглядам восторженных поклонниц нога Селезнева предстает во всей своей красе, со всеми бицепсами и трицепсами… Впрочем, возможно, на ногах эти мышцы называются совсем по-другому… Рассказать о том, что ей ежедневно приходится рисовать для коллег картину нежной и страстной любви, чувствовать, что тебе верят все меньше и меньше, отчаянно выдумывать новые подробности, живописуя трепетные поцелуи русского супермена, и в этот момент физически ощущать на губах мертвый привкус свежей типографской краски? Господи, как было бы хорошо, если бы Селезнева просто не существовало в природе! Не висел бы его портрет на стене за Галкиной спиной, не смотрел бы он с календаря своими хронически грустными карими глазами со слегка опущенными вниз внешними уголками… И не было бы ничего: ни восторженных вздохов Оленьки, ни саркастической ухмылки Галины, ни сочувственного взгляда Тамары Васильевны. Галка тогда бы просто сказала: «Наверное, это Ален Делон?» И ответ: «Да, это Ален Делон» — никого бы не привел в изумление. Крохотный, едва заметный нюанс, а ситуация разрешилась бы совсем по-другому… Юлька ненавидела Селезнева не просто за то, что он жил, она не могла простить ему того, что он жил где-то совсем рядом, оставляя пусть даже самую ничтожную возможность для выдумки — оказаться правдой… Наверное, это можно было назвать «личными счетами»…

— Нет, у меня нет с ним личных счетов, но все равно он внушает мне чувство глубокого, устойчивого отвращения, — Юлька снова взяла свой бокал и залпом отхлебнула чуть ли не половину.

— Слушай, а он случайно не похож на твоего бывшего возлюбленного? — невинно поинтересовался Андрей. — Я слышал, у женщин так бывает: расстанутся с мужиком, а потом тех, кто на него хоть чуть-чуть похож, начинают или идеализировать, или, наоборот, гнобить.

— На моего возлюбленного он абсолютно не похож, — с достоинством проронила она и подцепила чайной ложечкой консервированную вишню. — И вообще, мне не нравится эта тема. Давай лучше поговорим о тебе. Ты ведь, кажется, институт физкультуры закончил, да? А тренером совсем не успел поработать? Или в то время на выпускников вашего института уже не было спроса?

Юлька спросила это просто так, для того, чтобы перевести разговор и не ожидала хоть сколько-нибудь интересного ответа. Но Андрей неожиданно хмыкнул, усмехнулся как-то странно и проговорил:

— Ну, на наших выпускников спрос был всегда. А особенно в ту пору, когда я заканчивал институт. Знаешь, парни с мощными бицепсами и умением держать удар никогда не оставались без работы…